– Портал, – сказал я.
– Через жерло крематория? – уточнил он с кривой усмешкой. – Ладно, всё равно вечная жизнь нам не светит. Потому мы храбрые. «Алкома» сперва радовала, теперь пугает, хотя для нас же старается, бедная девочка.
Ничего себе бедная, думал я уже в своём кабинете. Её мощь и возможности растут по экспоненте за счёт этой революционной идеи захватывания в работу новых кубитов.
На экране мигнул сиреневый огонёк, кто-то из давних знакомых, с кем общаюсь редко, Алиса соединила в момент, как только я открыл рот, моментально схватывает и выполняет, умница.
Высветилась типично мужская квартира, где всё как после извержения Везувия. Валентинов в старом уютном кресле, поднял на меня взгляд усталых глаз с покрасневшими белками.
– Привет, – сказал он, – не удивляешься, что давно не беспокою?
– Значит, – предположил я, – всё хорошо?
– Не то слово, – сообщил он. – Только найду пару багов, соберусь на другой день сообщить, а потом глядь – всё исправлено!.. Что у вас за коллектив? Вы что, коммунизм строите?
– Коммунизм на рывке построить невозможно, – ответил я, – а вот байму можно. Тем более, что при строительстве коммунизма сроки всё удлинялись, а создание баймы идёт всё быстрее.
– Заметил, – сказал он, – так несётесь, только пыль столбом.
– Приближаем новый дивный мир, – пояснил я. – Уже совсем скоро.
– Жаль только, – сказал он с кривой улыбкой, – жить в эту пору прекрасную уж не придётся – ни мне, ни тебе.
Я сказал строго:
– Ну-ну, без упадничества. Мы верим в Курцвейла.
Он сказал с невесёлой улыбкой:
– С другой стороны… Все умрём.
– И что? – спросил я почти враждебно.
Он ответил с лёгкой грустью:
– Несправедливо. Они умерли, а мы нет? Нехорошо.
Я поморщился.
– Ты с Грандэ общаешься? Он мне такое же задвигал. Но у него не поймёшь, где серьёзит, а где прикалывается, гад.
– Я тоже серьёзно.
– Не в те дебри полез, – возразил я. – В те века возможности не было.
Он вздохнул.
– Я бы не то что принял бы… а даже не знаю…
– Так что же?
Он прямо посмотрел мне в глаза.
– Не успеваем, шеф.
– Тогда молись на Обри де Грея, – ответил я.
Он улыбнулся и отключил связь, я откинулся на спинку кресла, попытался сообразить, где у нас при таком темпе могут появиться узкие места.
Лысенко отвечает за основу мира, в которую заходят все игроки, то есть каменный век охоты и собирательства, из него плавно перетекают в период землепашества и скотоводства с его первыми крупными городами и государствами.
На Невдалом вся масса Средних веков, туда перейдут не скоро, но он старается больше всех, Средневековье – самая любимая тема большинства баймеров, как и сам фанат того времени, не зря ходит на все косплеи, дома хранит набор арбалетов и прочей средневековой хрени.
Отдалённее всего эпоха Высших Технологий, ею удачно заведует Минчин. Как один из первых игроков EVE, заявляет, что родился в наше время по ошибке, а так должен был появиться в мире звездолётов, нутром чувствует.
Несмотря на то, что его наработки потребуются не раньше чем через пару лет, а то и позже, пашет вовсю, я заглядывал к нему, радовался тому прекрасному миру будущего, которого у нас точно не будет, хотя у Минчина нет тех глупостей, что видим в фильмах о следующем тысячелетии, где десантники на звездолётах дерутся лазерными мечами, но не будет и того сладостно-слащавого мира, какой нам грезится и какой вообще-то хотелось бы.
Он как ощутил моё внимание, включил связь на втором экране, спросил быстро:
– Надеюсь, не отвлёк от высокого?.. Шеф, вы уже сто раз бывали в первобытно-общинном, а как же моя эпоха?
– Обиделся? – спросил я.
– Ну не то чтобы вот уже хотел вас убить, но топор точу.
Я вздохнул, развёл руками.
– Времени нет. В данный момент первобытный мир наша работа, а твой пока что задел на будущее. Сам знаешь, в нём не только жить баймерам, но и самим его развивать. А что, у тебя что-то особенное?
Он сообщил, понизив голос:
– У меня уже не охотники на оленей, шеф. Хайтек развит по самое не могу, а боты начали строить первый суперкомпьютер!
– Ого, – сказал я с интересом. – И как он?
Он развёл руками.
– Я пытался влезть, посмотреть, на чём основан, но не удалось, хотя у них те же языки, которыми пользуемся и мы. Только… продвинутее.
– Не имитация? – уточнил я. – Может, карго-культ?
Он покачал головой, лицо стало очень серьёзным.
– После того, как «Алкома» заимела все медицинские карточки населения, боты стали точной копией нас, реальников. А потом ещё и Грандэ вроде бы внёс какие-то изменения в их генетический код.
Я вздрогнул.
– Что?
Он поперхнулся, сообразил, что сболтнул лишнее, промямлил:
– Я думал, он с вашего разрешения. Да и вообще ничего серьёзного не вносил. Просто мы решили, раз уж забрасываем полную базу Минздрава, то почему бы не вычеркнуть хотя бы некоторые болезни? У нас это от кистепёрых рыб, а им зачем?..
Я ощутил себя так, словно горилла опустила тяжёлую лапу на моё сердце.
– Удалось?
Он вздохнул, развёл руками.
– Увы, нет. Слишком сложно. Зато парочку гадостей на генетическом уровне сумел убрать. Кстати, теперь можно и в реале, но ещё долго будут спорить насчёт допустимости или недопустимости в этическом плане, а вдруг через тыщу лет скажется на потомстве.
Я сказал резко:
– Ещё шажок в этом направлении, и перевожу тебя в заместители начальника отдела без права вносить малейшие изменения в программы.
Он дёрнулся, глаза стали отчаянными, но смолчал. В успешном коллективе все должны быть отважными, а начальник трусом, только тогда будут результаты, так что всё у нас как бы верно, хотя как-то нехорошо и неправильно.
Глава 5
Это не мы умнеем и усложняемся, всплыла из тьмы сознания вялая, как вобла у Маяковского, мысль. Это Вселенная усложняется. И получается у неё всё быстрее.
Из-за того, что копался, как и все, в бытовухе и мелочных проблемках, идея, хоть не такая уж и странная, всё же показалась тревожащей. Хотя чему тут тревожиться, это же здорово, мы и есть Вселенная, её вершина, высшее достижение эволюции звёзд и галактик, но насторожился, время такое, надо оглядываться во все стороны.
Вряд ли Вселенная что-то подсказывает, я не настолько антропоцентричен, для неё и человечество не больше, чем для нас микроб, просто усложнение Вселенной достигло того уровня, когда и человеки начинают понимать, какая она на самом деле, что она сама вряд ли осознаёт, хотя кто знает.
А зачем, с какой целью вот так постепенно открывается? Может, потому, чтобы не страшились увидеть, если откроется вот так сразу? Ахнем и попадаем дохлыми в красивых позах?
А так вот, постепенно, намёками, подсказками, что вроде бы сами приходят в минуты озарения, она сообщает, что всё путём, не страшитесь, микробы, вы правильная микробиота, теперь на вас вся надежда, это вы продолжите и усилите взросление Гигамира.
– Алиса, – велел я, – обзор на все экраны.
– И на главный? – уточнила она.
– Тоже, – подтвердил я. – У нас всё сохраняется, забыла?
– Это я вас так развлекаю, – сообщила она. – А то у вас пульс учащённый и кровь в мозгу как-то очень уж… Свёртываемость повышена. Дать в цифрах?
– Не надо, – сказал я по-барски, – а извозчики на что?..
Судя по обзору, а шеф должен видеть картину целиком, суматохи прибавилось, как, впрочем, и во всём мире. Полагаю, и во Вселенной, но там ускорилось с миллионов до миллиардов, нам не так уж и заметно, но здесь, в нашем офисе…
– Шеф, – произнесла Алиса, – просмотрите в записи момент, что выделен как приоритетный.
– Давай, – согласился я.
В записи, чёткой и в разрешении четыре-ка, Худерман идёт в благородной задумчивости по залу между футуристичными блоками «Алкомы», там нейроморфная часть соединяется с квантовыми, остановился, быстро отсоединил щиток на одной из стоек, торопливо выдернул один из шнуров, тут же поставил щиток на место, прикрутил и пошёл дальше, такой же спокойный и как бы погружённый в высокие мысли.
Я вздрогнул, насколько помню, в той части расположен блок, что отвечает за анализ и принятие решений. По телу прокатилась, или это только моё воображение, холодная волна.
Так, наверное, рабочий муравей чувствует себя одиноким, если вдруг потерял бы связь с царицей, а через неё и со всеми муравьями их громадного прайда.
Я тупо смотрел в экран, стараясь сообразить, что же теперь делать, а делать нужно сейчас же, а в зал вошёл Лысенко, красивый, как викинг перед боем, двинулся между стойками с вычислительными блоками, плечи покачиваются, и на ходу занимается изотонической гимнастикой, внезапно свернул, лицо не меняет выражения, направился именно к тому же блоку, от которого минут пять тому отошёл Худерман.
Я задержал дыхание, а Лысенко неспешно снял кожух, всмотрелся в мигающую огоньками панель, присвистнул. Наконец-то на лице проступило удивление, ага, это заметил выдернутый из гнёзда шнур, хотя Худерман умело упрятал конец в путаницу разноцветных проводов.
Без излишней торопливости, но быстро и умело, словно всю жизнь этим занимался, быстро распутал, вернул штекер в прежнее положение, соединяя блоки, как и были раньше, на лице глубокое удовлетворение, неспешно укрыл всё щитком.
Экран погас, «Алкома» через Алису ответила на мой вопрос, а дальше включился энергосберегающий режим, всё до последнего ватта идёт на полезную работу.
Я откинулся на мягкую спинку с валиком под поясницей, сердце колотится со всхлипами, ему бы чтоб я сидел на веранде в кресле, а остывающие ноги укрыл тёплым пледом, но мы давно уже не отдельные особи, а частицы огромного человейника, потому я перевёл дыхание и сказал слабо:
– Лысенко, ко мне. Немедленно.
Он вошёл насторожённый, готовый защищаться и оправдываться, значит, что-то где-то да превысил, мы же люди, как не попытаться получить от «Алкомы» больше, чем указано в служебной инструкции.