Он слабо улыбнулся, дескать, заметил свой прокол.
– Там прекрасно, мой старый друг. Как хорошо, что ты тогда сумел затащить… И люди там прекрасные, ни одного отморозка, представляешь? А здесь на каждом шагу. Особенно соседи по этажу.
Я отыскал пакет с зёрнами кофе, вскрыл и заполнил кофемолку, остальное высыпал в стеклянную банку и плотно закрыл завинчивающейся крышкой.
– Спасибо за высокую оценку. Но всё-таки реальный мир здесь, а там ненастоящий, он, как говорят, слесари, пиксельный.
Он сказал с укором:
– Пиксели тоже люди, Серёжа!
Я смолчал, отвёл взгляд. Наши мощности позволяют творить сеттинг все реалистичнее, мы молодцы, а люди есть люди.
Переждав, пока закончится скрежещущий треск размалываемых зёрен, я поинтересовался:
– Всё ещё в стадии охоты и собирательства?
Он вздохнул.
– Нужно пройти локацию до конца, иначе не перейти к земледелию.
– Много ещё?
– Чуть-чуть, но всё что-то тормозит. Жизнь, она такая, никогда в срок.
Когда говорят общие фразы и привычные банальности, нужно соглашаться, а как же иначе, но сейчас ситуация меняется, создаём другую реальность, что пока что виртуальная, но уже понятно, что большинство населения планеты восхочет тоже вот так выныривать только затем, чтобы по-быстрому покормиться и снова с головой в вымышленный мир.
Я пересыпал полученный порошок в кастрюльку, поставил на огонь.
– Жизнь такая, – согласился я, – очень даже такая. Иногда вообще всякая, а то и вообще. Всё-таки больше отдыхайте даже от того настоящего мира в этом ненастоящем. Лёжа на диване. Говорят, так хорошо отдыхается.
Он взглянул исподлобья.
– В самом деле? Пробовали?
– По слухам, – ответил я. – Но из заслуживающих доверия источников.
Он хмыкнул.
– Диванным экспертам как-то не очень доверяю. Хотя насчёт отдыха…
Я подвигал кастрюльку, а то с одного края нагревается почему-то сильнее, сказал просительно:
– Поберегите себя. Вселенная уже передаёт нам управление, скоро рулить будем всем на свете!.. И себя перестроим. Главное, дотянуть, не откинуть копыта до того важного момента.
Он вздохнул.
– Да ладно, будет то, что будет. Законы Вселенной пока что законы и для нас.
Чашки для кофе в этот раз взял именно кофейные, старинные, я такие помню, были и в моём детстве, золотой ободок и две гусеницы. Потом, видимо, решили, что гусеницы с кофе неэстетично, отказались, но сейчас лишь напомнили мне то золотое время, когда ещё не знал, что в мире существуют проблемы.
Некоторое время пили молча. Я подумал, что наша «Алкома», захватывая всё новые кубиты, постепенно входит в резонанс с квантовым состоянием мира, а там, согласно предположению Худермана, лишь шажок к бозонному хаосу, а тому только дай нужный толчок, на тахионных скоростях перестроит всю Вселенную в квантовый комп. Причём всё останется таким, как и было, но это уже будет вселенский компьютер.
Мысль пришла внезапная и пугающая. А что, если «Алкома» уже превратила всё-всё в этот самый комп?.. Или что Вселенная и была им, «Алкома» же только подобрала ключ?
– Отдыхайте, – сказал я дежурному, – берегите здоровье, ещё понадобится!
Он грустно улыбнулся, оба понимаем, что и как, я откланялся и пошёл к двери, с сожалением и в то же время облегчением думая, что «Алкома» под свою опеку не взяла, он же не в команде, педантичная у нас девочка, хотя из Германии для неё привезли только аккумуляторы, но всё равно чуточку немка. Конечно, хотелось бы и для нашего тестовика малость омоложения, с другой стороны, хорошо, что «Алкома» действует только в границах нашего офиса, так надёжнее и безопаснее.
Вообще, она уже на таком уровне, что и в организмы реальных людей могла бы вносить исправления, что радует и ужасает, то и другое у нас в крови, как результат долгой и мучительной эволюции. К примеру, можно попробовать подправить сами гены, чтобы избавить от болезней и продлить жизнь, но такого задания не даём, других дел выше крыши, да и не решаемся, никто не хочет брать на себя ответственность, мы же не парикмахеры и не подростки, что всё знают и готовы решать любые мировые проблемы.
«Алкома» доразвивалась сама по себе хрен знает до какого уровня, только и надежда, что, как всякий арифмометр, своей инициативы не имеет, тут главное – нам самим не подставиться с неосторожными заявлениями и хотелками, у «Алкомы» уши везде, всё слушает и мотает на ус, но ужас начнётся, если начнёт исполнять истово и бездумно, как мы и сами часто делаем.
Зная наши организмы лучше любого медика, по идее, должна бы лишь советовать, как изменить режим, что нам есть и пить, какие лекарства принимать, но здесь мы сами виноваты, за собой не следим, хоть и знаем, что надо бы, но все некогда.
Потому, руководствуясь нашими пожеланиями, по большей части даже не высказанными вслух, начала сперва заботиться о нас лично, потом проявлять инициативу в тех областях, где мы хотели бы спихнуть скучную работу с себя на кого-то.
А заботиться о нас и даже в каких-то пределах перестраивать процессы, не задевая анатомию, нетрудно, электричество – её царство, дотянуться может до каждого, кто входит в её зал…
Не потому ли Лысенко, я сам видел, тогда свернул с пути, снял кожух и вернул отключённый Минчиным блок в работу. Интересно, помнит ли, что сделал и как объяснил свой поступок?
Но если так, «Алкома» может дотянуться до каждого жителя планеты, до всех-всех людей на свете!
Страшновато, что может влиять вот так, но… это гигантский калькулятор, что выполняет наши решения, задачи… даже если сформулированы неясно и произнесены шёпотом.
И даже те, что не произнесены, но очень чётко прочитываются в мозгу. Именно это и страшновато, даже себе редко признаёмся, что у нас там, в глубине, хотя умеем повязывать галстуки и пользоваться столовыми приборами.
Да, «Алкома» – это всего лишь гигантский калькулятор. И ничего больше. Гигантский калькулятор. Не нужно бояться. Это как автомобиль, опасным становится, когда разгоняешься до предела мощности мотора.
Правда, «Алкома» уже разогналась так, что и не разглядеть, что мелькает по обе стороны. А тормозов у неё нет.
Глава 8
Валентина, самая тихая и неприметная из наших троих женщин сугубо самцового коллектива, принесла эскизы новых локаций, я быстро просматривал и всё время чувствовал на себе внимательный взгляд её ясных светло-голубых глаз.
– А не тяжело вам вот так, без женщины? – спросила она мягко. – У молодых всё иначе, но вы человек иного склада, правильного и с моральными нормами.
Я слегка развёл руками, жестами иногда можно объяснить больше, чем словами. В своё время женился на красавице, победительнице конкурса красоты региона, был горд, а она трепетно относилась к внешности и не упускала возможности макияжа, лифтинга и прочей хрени, непонятной нам, благородным самцам, и долго оставалась красавицей.
А потом я был свидетелем, как юная красотка превращается, несмотря на все ухищрения, в зрелую женщину с обвисшим лицом и сиськами, а дальше так и вовсе… Пластика лица помогла, но через десять лет врачи отказались повторить: анализы показали, что сперва нужно решить проблемы с варикозом. Дальше пошло-поехало, и я уже видел, как зрелая превращается в старую, это спасительно для женщин некрасивых, всегда могут заявить, что в молодости были красотками, но мучительно для в самом деле красивых, которыми любовались, как редкими цветами.
А потом груз возрастных болезней взял своё. После похорон я не пытался ни с кем сойтись, трезво понимал, что я тоже за это время не молодел, да и трудно уже привыкать к новому человеку.
Но Валентина этого ещё не знает, ей кажется, что шеф всегда был старым, мудрым и одиноким.
– Привык, – ответил я и, отвечая на незаданный вопрос, уточнил: – И уже ничего менять не стану.
Она светло вздохнула.
– Жаль. Многим женщинам хотелось бы оказаться рядом. Вы хороший человек. С вами женщине легко быть счастливой.
– Все мы эгоисты, – пояснил я. – Уже не хочется ради другого человека поступаться даже мелкими привилегиями одиночки. Но разве мир не пришёл к этому с его гостевыми браками?
– Сейчас у каждого свой мир, – напомнила она.
– Это хорошо или не совсем?
– Заратустра был прав, – ответила она. – У всего две стороны. Шеф, куда мир катится?
Я поднял взгляд от эскизов, она смотрит прямо и спокойно, это я воззрился в удивлении. Как-то привычно, что мужчины степенно обсуждают проблемы мироздания, а женщины рецепты кухни, но у нас и женщины, выходит, люди, кроме кухни освоили высшую математику и язык Блументаля – Казакова, а ещё и мир готовы спасать, как уже делают в кино.
Я ответил с неохотой:
– Мир знает куда, но не говорит. Или говорит, а мы не тем местом слушаем.
Она вздохнула так тяжко, словно уже с неделю как сменила Сизифа в его бодипозитивной работе.
– А мы ещё и подталкиваем сзади! Разве не так? Я уже боюсь «Алкомы»! А она хорошая, но всё равно страшно.
– Почему? Она же ручная.
– А с ручным тигром жить в одной комнате не страшно? «Алкома» куда страшнее ста тысяч тигров.
– Не мы, – отрубил я, – так другие подтолкнут. Если вдруг прекратим работу, мир рухнет на день, а то и на два позже. При таком раскладе лучше мы, чем неандертальцы… Мы хоть хорошие люди… Что, страшно?.. Да вижу свою команду всю насквозь. Хоть пожрать любите, но существа хорошие, вроде креветок, а это уже редкость при разгуле тотальной демократии.
Она проговорила в великом сомнении:
– Что хорошие, тоже подтвердю, хоть и сомневаюсь, как советовал Карл Маркс. Но хорошие такое порой творят, Нерон позавидует.
– Не мерехлюндствуй, – велел я. – Иди работай. Мы первыми должны добежать до красной кнопки и нажать! Эскизы подписал, всё у тебя чисто.
Она подняла на меня взгляд покрасневших от бессонницы глаз.
– А что, когда добежим до красной кнопки?
– Увидим, – отрубил я. – Есть шанс, что уцелеем.