– Красота, – заявил он, все ускоряя шаг, – инвесторам есть что показать. Уже видно, как усердно отрабатываем вложенные в нас, как в копилки в виде глиняных свинюшек, ба-а-альшие деньги!
– Мы?
Он отмахнулся.
– Конечно!.. «Алкома» часть нас, только за пределами наших бренных тел.
– Думаю, – сказал я, – это ей приятно слышать.
– У «Алкомы» уже чуйства?
– Чувства тоже рациональны, – ответил я, – только глыбоко-глыбоко. Мы не видим их расчётов, чуйства нам сразу дают, как существам глупым и ленивым, результаты на блюдце с голубой каёмочкой.
– А-а-а, – сказал он с облегчением, – а то уж подумал, наш некобелимый шеф подцепил эту, как её…
– Деменцию?
– Пандемию гуманитарства, – пояснил он, – что уничтожает мир. К счастью, мы на страже мира и свободы, как несдвигаемые могильные плиты.
Я поморщился.
– Ну и сравнения у тебя. Ты что, поэт Серебряного века?
Ответить он не успел, вблизи послышалось хрюканье, появилось стадо кабанов, настоящие вепри, секачи, огромные и с блестящими клыками, как у саблезубых оленей.
Мы застыли, он даже дыхание задержал, пусть идут, мы боги этого мира, а не простые баймеры, удрать можно легко, эскейп всегда под рукой.
– Инвесторам, – сказал он сварливо, будто копируя Грандэ, даже голос сделал попротивнее, – по фигу эти красоты. Они вообще сюда не заглянут! Им только дивиденды выплачивай вовремя да прибыль от продаж наращивай…
Похоже, «Алкома» добавила оленям увёртливости, а нашим лукам и арбалетам дальнобойности. Никто ей такое не задавал, сама начала соблюдать условия баланса, молодец, хорошо понимает, что нам нужно. Точнее, рассчитала и приняла к выполнению.
Лысенко похваливал, я кивал, соглашался, всё верно, но остаётся странное ощущение, что баймой «Алкома» по мере роста своей мощи занимается всё меньше.
Да и не только ощущение, омоложение моего организма реальность. «Алкома» может намного больше, но делает лишь то, что велят или сильно желают, ни шагу в сторону, послушная девочка, мечта любого мужчины, на такой бы и я женился, но долго ли будет послушным ребёнком?
Больше всего тревожит способность всё точнее считывать и понимать нашу мозговую активность, из-за чего определяет наши желания всё лучше.
И когда дело касается увёртливости оленей и дальности стрельбы из луков, то одно, но если начнёт считывать моё желание удавить Невдалого, когда тот слишком уж достаёт алармистскими предостережениями…
– Хватит, – сказал я. – Похоже, баги находит и вычищает лучше нас. Боюсь даже вышептать, но релизнуться можем через пару месяцев!
Он сделал большие глаза, но по лицу вижу, тоже замечает, что к релизу мчимся на всех парах с опережением всех сроков и графиков.
– Тизер выпустим? – спросил он деловито.
– Не отвлекайся, – ответил я. – Тизеры все одинаковы, просто объявим, что у нас нечто небывалое и грандиозное… И всем дадим недельку побаймить бесплатно!
– Это ход, – согласился он. – Зайдут на недельку, останутся на всю жизнь. Всё-таки хорошие мы сволочи!
– Хорошие и сволочи вроде бы антонимы, – ответил я. – Но сейчас весь мир антонимен, валентен и амбивалентен, так что пусть, Бога всё равно нет.
Глава 12
В пространстве на фоне синего неба вспыхнула надпись Exit, я мысленно кликнул, прекрасный мир исчез, я вздохнул в своём кабинете, что выглядит ещё менее реальным и скучным, чем нарисованные нами лес и речка.
Но когда вышел в коридор, из общего зала донеслись мощные голоса:
– Мы пьём за яростных, за неспокойных,
За презревших грошовый уют,
Вьётся по ветру Весёлый Роджер,
Люди Флинта песенку поют!
«Тоже неандертальцы», – подумал я с отвращением. С возрастом неандертальство испаряется даже из неандерталов, но есть экземпляры, что остаются под властью вообще орангутанности. К счастью, такие все в сфере искусства, вот пусть там и пляшут, и хэйтерят, лишь бы в науку или политику не лезли.
Но, увы, лезут.
Я распахнул ногой дверь, я же шеф, должен выглядеть злым и брутальным, оглядел их исподлобья свирепым взглядом. Все сразу притихли, на столе остатки пиццы на бумажных тарелках, ради экономии времени не спускаются в кафешку, а заказывают еду с доставкой, вина и пива нет.
Я смягчил злое выражение на просто отечески строгое.
– «Алкому» ещё не пропили?
– «Алкома», – ответил Невдалый истово, – наше всё!.. А вам, шеф, полезно погружаться в байму. Выныриваете устатый, но свежий, как английский огурчик, что вообще-то муромский. И молодеете, будто через растяжку кожи прошли.
– Не заговаривай зубы, – оборвал я. – Почему не доложил, что уже и за Скалами Ночи заполнил живностью, а за рекой разместил три деревни?
Он вздрогнул, пролепетал потерянно:
– Это не я…
– А кто, – начал было я грозно и осёкся.
Улыбки у всех померкли, «Алкома» делает всё то, что замыслили, много быстрее нас, делает даже ярче и богаче, это здорово, но как-то шерсть поднимается по всему телу, когда начинаешь думать, что натворит дальше, а мы, люди, обязательно над таким ломаем головы, словно без сладкого ужаса никак нет кайфа.
Да, мы придумали, но придумки не оформились в законченные формы, а потом отступили вглыбь, дел всегда много, неотложка давит, вытесняет, всё погребается под толстым слоем сегодняшнести, а вот «Алкома» вытащила, отсеяла шелуху, уже понимает, что в придуманном виде ни в какие ворота, потому очищенную, как ядрышко ореха, мысль раскрасила и разместила в самом оптимальном месте.
«Если так пойдёт, – мелькнула тоскливая мысль, – даже масштабные баймы сможет делать один человек. А остальных куда? А кто-то брякает несусветную дурость, что таксистам и парикмахерам тоже найдём новую и увлекательную работу в нашем богатом обществе. Ну, разве что в крематории?»
«Алкома» пока что подчиняется нашим установкам, что вообще установки ещё кистепёрой рыбы, а то и, страшно подумать, евглены зелёной.
– Никому ни слова, – повторил я. – У самого волосы дыбом. Мы не мальчишки, что вот сразу всех счастливыми, всем по гарему и по два раба в личную собственность.
Он сказал со вздохом:
– Да, мы уже битые. А на вас, шеф, уже и клейма негде ставить. Так что делать, как наивно вопрошал ещё Чернышевский?
– Пока ничего, – ответил я нервно. – Сперва поймём сами. «Алкома» сознанием не обладает, это понятно изначально по закону яректизма. Но мощь растёт по Курцвейлу, сперва выполняла наши команды с клавы, потом с голоса, а сейчас начинает смутно реагировать и на то, о чём думаем часто и достаточно отчётливо. Значит, пока что поставим фильтр…
– Обойдёт, – ответил он моментально, словно уже продумывал такой вариант. – Для неё уже сейчас не существует никаких блоков. А завтра…
– Тогда объясни, – велел я, – что выполнять нужно только команды голосом. Они принадлежат нам, людя́м, а мысли, чувства и желания пролезают чаще всего от древних примитивных структур организма, где намешано всего-всего, в том числе и очень нехорошего, что может разрушить и её, а это нецелесообразно. Такое поймёт и примет.
– У неё нет инстинкта самосохранения, – напомнил он.
– Это базовое, – согласился я, – но прививать ей такое нельзя, а то поспешит уничтожить нас как можно быстрее. Человек вообще угроза всему на свете!
– К счастью, – сказал он, – инстинкт сложная штука, чтоб так вот, с ходу… Хотя если хорошо просчитать, то…
Я рыкнул:
– Умолкни!.. Даже не думай.
Он подумал, сказал нерешительно:
– Нейроинтерфейс… Страшновато. Я бы предпочёл терапию, а то хирургия как бы последнее средство.
– Останемся ли людьми?
Он посмотрел чистыми и честнейшими глазами фанатика.
– А надо ли?.. Человек гнусная тварь, как бы мы себя ни возносили. Чехов сказал, нужно чистить себя даже внутрях.
Я сказал предостерегающе:
– Что чистить? Соскрёбывать не будем даже дерьмо на сосудах. Так, вдруг пригодится, мало ли что впереди.
– А кистепёрость?
– Отодвинем, – сказал я с нажимом, – в дальний тёмный чуланчик. Под пыльные мешки.
– Чтоб сама склеила ласты?
Я покачал головой.
– Пригодится, если вдруг спираль забросит в каменный век. Но, думаю, никакого каменного и даже Средневековья… Либо мгновенный распад на нейтроны и протоны, либо мы в дамках. В смысле, короли Вселенной Мордора.
Он сказал с подъёмом:
– Ставлю на императорство всех вселенных в мегавселенных Гигамира!
– Ну да, – сказал я с горьким сарказмом, – это же так мало – быть всего лишь королями нашей крохотной Вселеннушки.
Он ухмыльнулся, но получилось вымученно и очень невесело.
Наш гигантский арифмометр, который назвали «Алкомой», относится к последней версии, обученной работать при комнатной температуре. Это сразу сняло столько ограничений, что сейчас их поспешно строят по всему миру, а открытый код позволяет делать приложения и посторонним разработчикам.
Так что не мы, так кто-то ещё откроет дверь в бездну, куда засосёт весь мир. Это неизбежно, как вообще неизбежен прогресс, смена сезонов года и усложнение Вселенной.
Потому, сцепив зубы, просто работаем и стараемся не думать о том, что ждёт по ту сторону Барьера, как некоторые называют сингулярность, после которой человечество уже не будет человечеством.
За следующую неделю, пока усиленно работали над аддонами и апгрейдами, в байме появились ещё десяток локаций и с полсотни новых данжей, которых мы вроде бы не делали… хотя, похоже, делали, почерк наш.
«Алкома» чётко усвоила, чем и как занимаемся, всё чаще забегает вперёд, успевая воплотить то, что только лениво копошится в наших мозгах.
Невдалый нахрюкивает за работой, это у него благозвучное и почти церковное пение, доволен, хотя недовольным я его ещё не видел, а когда я подошёл посмотреть, над чем работает, сообщил доверительно:
– По моим прикидкам, все менетекельнится в ближайшие десять лет! Хотя на самом деле раньше.