– Ну так что, поедешь с нами? – снова спрашивает папа.
Я киваю.
– Спасибо за лаконичный ответ, – иронизирует он.
Я мажу вафлю Игоря тонким слоем мёда. Это он тоже любит, хотя много сладкого ему нельзя. У него сахарный диабет. У таких детей часто бывает диабет или проблемы с сердцем. У Игоря, собственно, и то, и другое. Он смотрит на меня своими маленькими глазками и говорит:
– Ты ругалась.
Не забыл. Иногда он всё забывает, иногда запоминает кучу всякой ерунды.
– Не ругалась, – отвечаю я и гляжу на часы. – Пошли, а то опоздаем.
– Придурок, – говорит Игорь и повторяет несколько раз: – Придурок, придурок, придурок, – всё менее отчетливо. Не забыл. Поэтому он сегодня в таком настроении. Я всегда думала, что он не очень понимает, что это слово значит. Но, видимо, понимает.
Я одеваюсь; мама медленно спускается по лестнице. Когда я говорю ей: «Доброе утро!» – она только кивает; глаза у неё заспанные. «Как вы с Игорем похожи!» – думаю я. Физически Игорь, конечно, ни на кого не похож, но, когда я смотрю, как мама, заспанная, как будто во сне, передвигается по столовой, а Игорь с отсутствующим видом сидит за столом, они кажутся дико похожими. Одинаковыми. Как два человека, которые ходят во сне. Которые сами не понимают, спят они или бодрствуют.
– Пошли! – говорю я на этот раз более энергично. – Если немедленно не выходим, я поеду на велосипеде.
– А позавтракать? – спрашивает мама, хотя видит, что вафли на столе и вся кухня пахнет готовкой. Как Игорь. Очередное сходство.
– Ника уже всё приготовила, – говорит папа с мягким укором в голосе.
– Молодец, – хвалит меня мама. – Знаешь, Ника… – она начинает неловко подбирать слова, – ты прекрасная девочка. Я очень тобой горжусь, только…
Я закатываю глаза. Что за ужас!
– Мама, я тебя умоляю! Почему обязательно должно быть какое-нибудь «только»!
Мама упорно продолжает:
– Я иногда не знаю, что сделать. Но вчера я постаралась. Вот твои одноклассники приходили…
– Я их не приглашала! – кричу я.
– Ты им не сказала, – говорит она и смотрит прямо мне в глаза. – Об этом надо поговорить.
– Я опоздаю, – перебиваю я. – Вы хотите, чтобы я опоздала в школу и получила двойку за прогул?
Угроза, что я опоздаю на занятия и что-то пойдёт не так, действует. Мама садится – плюхается – за стол, как люди, усталые от долгого похода, валятся на постель, кладут голову на подушку и закрывают глаза.
– Пошли пописаем! – говорит папа и ведёт Игоря в ванную. Игорь вообще умеет ходить в туалет, его научили ещё в той школе, во Франции, но утром лучше, если с ним кто-нибудь будет. Когда он заспанный и рассеянный, как мама, он может описаться, и поэтому папа идёт с ним в туалет.
Я жду их снаружи, у машины. Холодно. Действительно, на велосипеде я бы сегодня страшно замерзла. Гляжу в сторону дома. Вижу, что мама вошла в свой так называемый зал, села на диван и с отсутствующим видом смотрит перед собой, даже не поворачиваясь в сторону двора, хотя я точно знаю, что она меня видит. Не может быть, чтобы не видела.
Из двери выходят папа и Игорь. Папа держит Игоря за руку, пока они по ступенькам спускаются к гаражу. Папе сорок пять, а десятилетнего сына он поддерживает, как дряхлого старичка. И сейчас мы все вместе поедем в школу. Я впервые не испытываю по этому поводу никакой радости. Школа всегда была лучшей частью моего дня. И кружки, и курсы. А сегодня я не хочу туда идти. Мне страшно.
В машине мы молчим.
Мы с Игорем сидим на заднем сиденье. Он постепенно просыпается. Водит пальцем по стеклу и показывает на автомобили, велосипедистов, пешеходов… А я думаю о своём классе, об Алексе, о Петре, которая во всём виновата. Это она их притащила; её больше всего раздражало, что она не знает, где я живу. Я бы давно уже могла им сказать, мы несколько раз уже могли все вместе дойти до нашего дома, но я всё откладывала это. Мне ещё потому было неловко, что мы живём в большом доме, а почти все остальные – в маленьких квартирах. Наверное.
Мы доезжаем до школы. Уже поздно, поэтому перед главным входом свободно. Я втайне надеялась, что перед школой окажется много других автомобилей и папе придётся остановиться на углу, далеко от всех. Но нет. Как нарочно, никого нет. Мы подъезжаем к главному входу, как английская королева к парламенту. У всех на глазах. Перед входом толпятся ученики. Я вижу Петру и Алекса. Петра сегодня принарядилась; я издалека ещё вижу, что она накрашена. Матевж и Милан тоже там. В кармане у меня подаёт голос телефон. Барбка меня увидела. Я её тоже. Она стоит рядом с Петрой и смотрит на меня. Теперь к нашей машине поворачиваются и Петра, и Алекс, и все остальные. У меня полное ощущение, что вся школа уставилась на нас.
Я поскорее выхожу. Папа что-то говорит мне вслед.
– Я тороплюсь! – бормочу я, огибаю машину и бегу к школе, и тут за моей спиной раздаётся страшноватый гортанный голос, как будто кит умирает на пляже: «Ника-а-а-а-а! Ни-и-и-и-ика-а-а-а-а! Ни-и-и-ика-а-а-а-а-а!»
Я вижу одноклассников и других учеников; все уставились на меня. У меня такое впечатление, что все вдруг замолкли. Может, так и есть.
– Ника-а-а-а-а-а! Ника-а-а-а-а-а-а!
Я оглядываюсь:
– Чего тебе? – раздражённо говорю я и вижу, что Игорь пытается вылезти из машины.
– Ника-а-а-а-а-а-а-а! – громогласно воет он. – Ни-и-и-ика-а-а-а-а!
– Я тут. Не ори! – огрызаюсь я и возвращаюсь к машине. Когда Игорю наконец удаётся вылезти, – мне кажется, это заняло целую вечность, – он обнимает меня. Я спиной чувствую, что на меня глядит весь мир, не только вся наша школа.
– Сестра, сестра, моя, моя, моя, – повторяет Игорь, обнимая меня. Стискивает меня за талию. У него нет никакого понятия, когда надо остановиться. Папа выходит из машины. Ему тоже кажется, что представление пора прекращать.
– Сестра, сестра, сестра, – повторяет Игорь.
– Отпусти меня, пожалуйста, – говорю я и умоляюще смотрю на папу: пожалуйста, спаси меня.
– Я рад, что, что, что, – говорит Игорь, а я пытаюсь выпутаться из его объятий.
Игорь наконец-то отпускает меня, смотрит своими косыми глазами прямо мне в глаза и говорит:
– Я очень рад, что мы вместе пошли в школу. Очень-очень-очень рад.
Папа потихоньку запихивает Игоря обратно в машину. Игорь, как нарочно, смотрит в сторону школы и – а вы как думали – узнаёт Петру.
– А-а-а-а-а, моя любимая! – кричит он. – Моя любимая там, там… Ты моя люби-и-и-и-имая…
Папа наконец упихивает Игоря на заднее сиденье и захлопывает дверь. Он тоже идёт ко мне, чтобы меня обнять и пожелать хорошего дня. Но я его не дожидаюсь: обернувшись, я быстрыми шагами, опустив глаза, прорываюсь мимо одноклассников в здание школы.
– …хорошего дня… – слышу я за спиной отголосок папиных слов.
Грабля, которая грабительница
Когда я вошла в класс, я заметила, что все перестали болтать. Запищал телефон. Снова Барбка! Не буду смотреть. Бросаю сумку на парту. Сажусь, уставившись на доску. Назад, на класс, посмотреть у меня не хватает сил.
– Ника, привет! – слышу я голос Милана. Сзади раздаётся смех Петры. Наверняка смеётся надо мной. И ещё кто-то тоже засмеялся.
– Ника! – ещё раз зовёт меня Милан. Надо обернуться.
Я поворачиваюсь. Милан машет мне рукой с третьего ряда. Я гляжу на него так, как будто ничего вокруг больше не вижу. Но на самом деле вижу. Они делают вид, что всё нормально, а на самом-то деле нет. У них полно вопросов, их разрывает от любопытства.
– Что? – раздражённо говорю я.
Милан показывает мне рабочую тетрадь: что-то хочет спросить у меня про домашнее задание. Я опять слышу смех Петры. Краем глаза я вижу, что она что-то говорит Алексу, который повернулся ко мне спиной. Милан встаёт и подходит ко мне с тетрадью в руках. Мой телефон опять пищит. Барбка, которая сидит сразу за мной, смотрит на меня, держа телефон в руке. Все уставились на меня. Меня спасает химик, который в этот момент входит в класс.
Урок тянется и тянется.
Вообще не могу следить за занятием, хотя химия – один из моих любимых предметов. Учитель несколько раз бросает на меня взгляд, как будто ожидает, что я что-нибудь скажу. Обычно я и говорю. Обычно я участвую в уроке. Просто сейчас у меня в голове полно других мыслей.
На перемене я не встаю из-за парты.
Делаю вид, что что-то делаю. Понятия не имею, какой у нас следующий урок. Мимо проходит Матевж. Я поднимаю взгляд. Он кивает, улыбается мне и сразу же смущённо отворачивается.
Кто-то кладёт мне руку на плечо. Я вздрагиваю. «Вот сейчас, сейчас, – думаю я, – сейчас на меня навалится тонна вопросов». Рядом стоит Барбка.
– Почему не смотришь? – спрашивает она.
– Что? – говорю я, хотя отлично понимаю, что она имеет в виду.
– Мои сообщения, – выдавливает она.
– Некогда. На большой перемене посмотрю.
– Ты больше не хочешь со мной разговаривать? – говорит Барбка; это одно из самых длинных предложений за время нашего знакомства. Не знаю, что бы я ответила, но меня спасает Алекс, который подходит к моей парте. Он улыбается, но слегка натянуто. Они все вели себя точно так же, когда я впервые пришла в их класс. Слегка покровительственно: мол, они-то тут дома, это я откуда-то заявилась. Мне это не нравилось. Им тоже. Как вот сейчас. Но тогда я эту стену неловкости сломала при помощи юмора. А теперь не могу. Ничего не могу. Я опять чужая.
– Привет, – говорит Алекс. Петра стоит у двери и беседует со своими подружками. С Иреной, Айдой и Бриной. Петра раньше никогда не была такой общительной. Хотя она им что-то очень увлечённо рассказывает, я не сомневаюсь, что она внимательно наблюдает за всем, что происходит около моей парты.
– Твой нос уже получше выглядит, – говорю я Алексу с лёгкой издёвкой. Опять нападение, лучшая оборона. Если я перехвачу инициативу, может быть, они не станут отворачиваться, оставят меня в покое, и всё будет как раньше.
Алекс дотрагивается до носа, как будто хочет убедиться, что он по-прежнему на лице.