Убегу. Прямо вот сегодня ночью. Пусть дергаются! Пусть им будет стыдно! Пусть скучают по мне! Пусть расстраиваются! Но даже если я вернусь, не буду ходить на фехтование и на скульптуру, не буду соревноваться в математической команде, не буду читать ради значка «Лучший читатель» и на фоно не буду больше ходить… Мм, нет, может, на фоно буду. Не знаю. Посмотрим ещё. И в школе буду учиться посредственно. И никому не стану помогать. Ну, может, Алексу. Если перестанет целоваться с Петрой. Не знаю, не знаю. Правда не знаю.
Смотрю на часы. Полпервого с чем-то. Ещё немного подожду, пусть крепко заснут, пусть дом утихнет. И я убегу.
Я достаю из шкафа рюкзак, который мне папа купил в Париже. Кладу его на кровать. Надо точно определить, что брать с собой. Только самое необходимое. Открываю ящик с носками. Беру несколько пар и кладу их рядом с рюкзаком. И несколько футболок. Сколько? Пять, десять? Слишком много. Беру три. Сворачиваю их так, чтобы они занимали как можно меньше места. Кладу на дно рюкзака.
Стук в дверь. Тихий стук. Потом ничего. И опять стук, теперь чуть громче.
Я отпираю дверь.
Игорь. Стоит у двери в своей голубой пижаме. Собственно, это спальный комбинезон; у него голубые застёжки до самой шеи, на нём нарисованы разные жёлтые морские существа. Маленькие морские звёзды, разные рыбы и, конечно, самые большие морские млекопитающие – кашалоты. Их на пижаме больше всего. У них огромные головы и раздутые туловища, как у Игоря. Все морские животные смеются; у них человеческие улыбки и человеческие глаза. Это любимая Игорева пижама. Он её даже в школу берёт, чтобы показать учительнице. Хотя она её видела уже сто раз, мы не можем его убедить, что это лишнее, и он как минимум раз в неделю таскает её с собой. Папа купил её ещё во Франции. И сказал ему тогда, что эта пижама сделана специально для него. Он думал про кашалотов и про их большие головы. «Эту пижаму сделали для тебя, Игорь, потому что…» Но вслух он не сказал того, что думает. Я была рядом. Мы были в большом парижском магазине, в отделе детской одежды. Я точно знала, что папа хотел сказать и не сказал: «Эта пижама потому сделана для Игоря, что Игорь как кит. Как огромное животное, которое живёт в рыбьем царстве, но при этом не рыба. Кит – это что-то ошибочное среди морских животных. Это существо из другого мира. Как Игорь, который тоже такая ошибка». Папа посмотрел на меня очень странно тогда в магазине. Он знал, что я знаю, о чём он думает. Точно знал.
– Чего тебе? – шепчу я.
Игорь широко улыбается.
– Я к тебе. Будем играть, будем, будем…
– Тихо! Цыц! – я пытаюсь ему сказать, что надо говорить шёпотом.
– Цыц! Тихо, тихо, тихо! – повторяет он за мной, но громкости нисколько не снижает. Потом видит рюкзак на моей кровати, носки и футболки, свёрнутые в шар.
– На море! Поехали, поехали, поехали! – радуется он и хлопает в свои неловкие ладоши.
– Нет, не на море, – говорю я.
– Ника на море? – спрашивает он и ковыляет к кровати, где лежат рюкзак и моя одежда. – Игорь на море! Я тоже, я тоже! – воодушевлённо восклицает он.
– Я не еду на море. Никто не едет на море, – решительно возражаю я. – Иди спать! Смотри, все рыбки, и киты, и звёзды на твоей пижаме уже заснули. – Я стараюсь спровадить его как можно мягче.
– Не могу… не могу…
– Не можешь спать? – Я беру его за руку и пытаюсь потихоньку отвести обратно в его комнату. – Уже ночь. Ночью мы все спим. А почему Игорь не может?
– Потому что ты грустная, – говорит он. – Игорь не может. Потому что ты грустная, – очень серьёзно отвечает мне он.
– Нет, нет, – говорю я. – Пошли спать. – И веду его в комнату.
– Честно? – спрашивает он и протягивает мне руку. И ещё несколько раз повторяет: – Честно? Честно? Честно?
Я киваю.
– Честно. – И сжимаю ему руку; он трясёт её и хихикает.
Я помогаю ему улечься в постель. Накрываю его. Он смотрит на меня своими косыми глазами.
– Целуй, – говорит он и поднимает подбородок.
Я делаю вид, что не слышу.
– Спокойной ночи, – говорю я и очень тихо выхожу из комнаты. Закрывая дверь, я слышу, как он шепчет:
– Целуй, целуй, целуй, любимая, любимая моя…
Два часа ночи. Теперь уже точно все спят. Только Филомена шуршит в своей клетке. Без меня никто не позаботится о ней так, как я. Мама её ненавидит. А папа рассеянный учёный. Так ей и надо. Может, поймёт, кто её любил, а она этого не ценила.
Одеваюсь тепло. Два свитера, тёплые горнолыжные носки, штаны, шарф, тёплая шапка, куртка… Из своей любимой книги, «Алиса в Стране чудес», беру деньги. Там у меня прямо несколько банкнот. Лезу в ящики, собираю ещё сколько-то мелочи. Хорошо. Денег у меня достаточно. На некоторое время хватит. Потом так и так буду работать. Сначала, наверное, в каком-нибудь ларьке; или газеты разносить. Могу прибираться. Помогать людям. Как Бреда. Больше всего, пожалуй, я бы хотела помогать бездомным. С папой мы на Новый год были в центре для бездомных, принесли им еду и одежду. Я познакомилась с девушкой, которая там работает. Завтра прямиком пойду туда. Может быть, там можно будет на какое-то время поселиться. А потом – в Америку или Индию. Ещё успею решить. У меня полно планов. Я швыряю вещи в рюкзак: носки, несколько футболок, ещё один свитер, мой любимый… Потом вспоминаю, что мне его купила мама. Сразу же бросаю его обратно в шкаф. Только носки и бельё возьму. А телефон? Кладу его в ящик. Но сразу же достаю снова: мало ли. Не знаю зачем, но возьму его с собой. Вижу, что пришла куча сообщений. Разумеется, все от Барбки. Очень много. Не открываю их; выделяю все и стираю. Потом ещё некоторое время держу телефон в руке и раздумываю. Если взять его с собой, мне всё время будут звонить. Если убрать звук, он будет вибрировать; если убрать вибрацию, я всё равно увижу, сколько неотвеченных звонков у меня было, каждый раз, когда стану смотреть на экран. Кроме того, с телефоном в кармане меня будет легко найти. Нет никакого сомнения, что мама с папой свяжутся с полицией, и меня смогут обнаружить по сигналу моего телефона. Я видела такое по телевизору. Почти в каждом полицейском сериале так бывает. Я убираю телефон поглубже в ящик. Не стану его брать с собой.
Натягиваю на плечи рюкзак, надеваю шапку, шею обвязываю шарфом. Ещё раз осматриваю свою комнату. Она мне никогда не нравилась. Ну, нравилась, но не очень. Немножко нравилась. Но не очень. Буду ли я скучать по ней? Нет, не буду. Никогда в жизни больше её не увижу и не буду об этом жалеть. Я гашу свет и открываю дверь комнаты.
Перед моей дверью, в коридоре, сидит Игорь. Он пытается обуться. И уже оделся. Поверх своей синей морской пижамы он натянул куртку. На полу рядом с ним лежит груда его одежды, нарукавники для плавания и очки, тоже для плавания.
– Игорь и Ника едут на море! – говорит он, пытаясь надеть ботинок. Разумеется, левый ботинок он натягивает на правую ногу, причём поверх тапка.
Так мой план развалится! Больше всего мне хочется заорать.
– Ты что делаешь? – громко шепчу я.
– С Никой на море, – отвечает он.
– Тсс-с-с-с! – шепчу я и прикладываю палец к губам, чтобы Игорь понял: надо вести себя тихо, ему тоже следует шептать. К моему огромному удивлению, он тоже прикладывает палец к губам и серьёзно шепчет «тсс-с-с-с». Потом возвращается к своим попыткам надеть ботинок.
Что мне делать? Раз уж он стал одеваться, он всё решил. Дауны очень упрямые. Уговорить его вернуться в кровать не удастся. Он вбил себе в голову, что едет со мной на море, и точка. Будет выступать всё громче. Разбудит родителей. Папа поднимется наверх и всё увидит. Снова всё это начнётся: уговоры, попытки убедить… Потом мама ещё припрётся… А мне уже хватит этого всего. До сих пор я исполняла их желания, а теперь хочу что-то сделать, как я хочу. Если сегодня ночью я не сбегу, это никогда не произойдёт, всё будет по-старому, ничего не изменится… А сейчас есть опасность, что Игорь вмешается в мои планы. Я развернусь и пойду спать. Как будто я изменила себе. Как будто у меня опустились руки. «Никогда не сдавайся, – много раз говорил мне папа, – особенно если думаешь, что права». А я права.
Я принимаю решение. За одну секунду. Хватаю Игоря и кое-как втаскиваю его в свою комнату. Его одежду тоже из коридора тащу к себе. Зажигаю свет. Снова прижимаю палец к губам и шепчу:
– Тсс-с-с! Понял? Мы должны вести себя очень тихо. Это наша тайна.
Игорь воодушевлённо кивает:
– Тихо, тихо, тихо, это тайна…
Одеваю его; надеваю всё прямо на пижаму. Огромный кит-кашалот, который улыбается человеческой улыбкой, пропадает под шерстяным свитером; поверх него я надеваю ещё один свитер. Надеваю на него носки. И ботинки. Игоря труднее одеть, чем манекен в витрине. Манекен, по крайней мере, стоит тихо, а Игорь всё время как-то шевелится.
– Подожди тут. И тсс-с-с! – говорю я; он кивает и так и стоит, кивая.
Тихо, не зажигая в коридоре свет, захожу в его комнату, из шкафа вытаскиваю куртку, шарф, шапку, варежки. Одев его окончательно в своей комнате, я шепчу:
– Пошли. Но дай мне честное слово, что будешь меня слушаться.
– Честнослово, – говорит он и снова протягивает мне руку. Я переплетаю свои пальцы с его пальцами, короткими и толстыми; он трясёт меня за руку и повторяет: – Честное, честное, честное. – Это ему кажется ужасно забавным. Кроме того, он искренне верит, что нарушить обещание нельзя ни в коем случае. Я думаю, что мы не верим в честное слово так сильно, как дауны. Этому у них стоило бы научиться.
Выпутавшись наконец из его хватки, я смотрю на часы. Полтретьего. Немножко погуляем, потом пойдём на железнодорожную станцию, она ночью тоже работает, попьём чаю. Среди бомжей и пьяниц никто не обратит внимания, что Игорь какой-то не такой. Там все не такие. А ранним утром я его отвезу в школу. Она уже в шесть открывается, и родители начинают приводить туда своих деток. Они меня знают. Я оставлю его там и буду свободна.
Мы тихо спускаемся по лестнице.