– Пойду, пойду… плавать… море…
– Ника! – слышу я крик. Смотрю наверх, на дорогу. Он стоит у машины и машет мне. Препод по фоно. – Сейчас я развернусь и подъеду прямо к вам, – говорит он и исчезает. Через минуту меня освещают фары автомобиля, который подъезжает к скамейке по узкой песчаной дорожке. Из машины выходит препод по фоно.
– Это моя девушка, Ирена, – говорит он, когда с другой стороны машины появляется тёмный силуэт. – Она нам тоже поможет.
– Привет, – говорит Ирена и быстро жмёт мне руку, а потом склоняется к Игорю.
Объединёнными силами нам удаётся сдвинуть его с места, и, к моему изумлению, Игорь вполне оживляется.
– Девочка, девочка, – говорит он, увидев Ирену. – Будешь моя девочка.
– Что он говорит? – спрашивает препод по фоно.
– Ничего, – отвечаю я.
С большим трудом препод и его Ирена поднимают Игоря, поддерживая за руки; я собираю наши оставшиеся вещи. Запихиваем его на заднее сиденье. Игорь сразу же снова погружается в сон. Я сажусь рядом с ним и держу его за руку. Как только я прикасаюсь к нему, он начинает сжимать мою ладонь. Сжимает и отпускает и снова сжимает и отпускает. Как будто прямо в моей руке бьётся тёплое сердце.
Сестра-а-а-а-а-а-а-а! Бра-а-а-а-а-а-а-ат!
Я ожидала, что дома всё пойдет не так. Что мама будет всё драматизировать, преувеличивать, что папа будет страшно обеспокоен, что лицо у него будет искривлено от страдания, как у какого-нибудь вида животных, позабытого и находящегося под угрозой уничтожения, что потом он попробует со мной вдумчиво поговорить, а это всегда превращается в лекцию, в конце которой он, бедняга, остаётся единственным слушателем себя самого.
Ничего из этого не произошло. Когда мы подъехали к дому, там уже горел свет. Препод по фоно, перед тем как они с девушкой поехали к нам, позвонил на наш домашний телефон – о чём я, разумеется, вообще не подумала – и разбудил маму и папу. Видимо, он им всё объяснил и подготовил их.
Игорь на заднем сиденье крепко спал. Храпел и во сне продолжал держать меня за руку. Папа с мамой выбежали из дома. Папа отпер ворота, мы въехали во двор. Я думала, что мама сразу скажет: «Что ты наделала, Ника! Ты вообще понимаешь, что ты наделала? В какое положение ты нас поставила?» Но ничего из этого она не сказала. И вообще ничего не сказала. Обняла меня и сразу занялась Игорем. Они все вчетвером занимались им, как будто он какой-нибудь африканский принц, приехавший в гости с далекого континента. С трудом вытащили его из машины. Я стояла рядом и смотрела на это всё.
Всё это было моих рук дело. Мой побег из дома кончился таким вот провалом. Неудавшийся проект. Срамота.
Игоря занесли в дом и потом по лестнице подняли в его комнату. Папа измерил его уровень сахара, сказал, что с повышенным сахаром особых проблем нет, просто он очень устал. Мы все выдохнули. Папа остался посидеть с Игорем, а мама сказала:
– Ну-ка, пошли.
И вскипятила для нас чай. Сама. Для неё это большое достижение.
– Алеш, – сказала она преподу по фоно, – спасибо вам! Мы всегда будем вам благодарны, что вы так о наших этих двух позаботились.
Препода по фоно зовут Алеш. Хорошее имя. Может, я его тоже когда-нибудь смогу называть Алешем.
– Да ерунда. Ника – лучшая моя ученица, – сказал он и посмотрел на меня.
А его Ирена добавила:
– Он и дома часто говорит, какая талантливая у вас дочь.
– Э-эй! – помахала я рукой; меня страшно злит, когда про меня говорят, как будто меня тут нет. – Я вообще-то здесь, если вы не заметили.
Алеш с Иреной смеются. Мама закатывает глаза: мол, подростки – они такие.
Возвращается папа.
– Игорь заснул. Всё в порядке. – Потом невзначай гладит меня по голове и треплет по затылку. Все ведут себя, как будто ничего не случилось, как будто мы вернулись с приятной воскресной прогулки. Откладывают объяснение на попозже? Мне это кажется мучительным. Я была неправа! Я готова это признать! Да, это было глупо! Скажите мне уже это всё в лицо!
– Ника, слушай, иди поспи, – ласково говорит папа, мама даже улыбается, а препод по фоно, в смысле Алеш, и его Ирена почти одновременно говорят:
– Спокойной ночи.
Я не сопротивляюсь судьбе. Внезапно мне становится очевидно, что мои веки превращаются в свинцовые заслонки. Я поворачиваюсь и иду по ступенькам наверх. Слышу голос препода по фоно за спиной:
– Смотри не забудь: мазурка, опус семнадцать, номер четыре.
Поднимаюсь к себе. Каждый шаг даётся всё с большим трудом. Едва добредаю до двери. Едва преодолеваю расстояние от двери до кровати. Как подрубленное дерево, падаю на неё и засыпаю, не раздевшись.
Мне ничего не снилось. Я спала так, как будто меня нет. Как будто я не существую. Со мной ничего не происходило. Меня просто не было.
Я проснулась в полдень.
Проспала школу. Никто меня не будил. Я в пижаме. Моя одежда аккуратно сложена на стуле. Папа, или мама, или они оба меня раздели, но я этого вообще не почувствовала. Только сейчас, проснувшись наутро – на другой день, – я поняла, как устала.
Дверь в коридор настежь распахнута. Это значит, что они приходили посмотреть, как я. Папа, наверное. Может, и мама тоже. С первого этажа доносятся голоса. Смех. Мамин смех и папин бас, короткие замечания.
На улице хорошая погода. Наконец-то солнце. Раннее весеннее солнце, которое означает, что зиме скоро конец.
Внезапно я вспоминаю всё. Но как будто издалека. Как будто события вчерашней ночи происходили не со мной, а с кем-то другим. Как будто я всё это видела в кино, как историю, случившуюся с кем-то посторонним.
Слышу хохот и ворчание Игоря. Он, значит, тоже внизу. Тоже не пошёл в школу. Они все втроём ждут меня в мамином зале.
Смотрю на часы. Минуты через три будет двенадцать. В школе занятия уже закончились. Какой сегодня день? Четверг. По четвергам у меня скульптура и испанский. Не пойду ни на скульптуру, ни на испанский. Я зря вчера потащила с собой Игоря, но всё равно всё должно измениться. Я хочу, чтобы всё изменилось!
Вылезаю из кровати, надеваю халат. Медленно спускаюсь по лестнице на первый этаж. Пахнет кофе и омлетом. Обожаю омлет.
– Ника-а-а-а-а! – радуется Игорь, увидев меня. Он тоже в халате. В папином халате, который волочится за ним по полу. Смешной; подходит ко мне и обнимает. Папа тоже встаёт и подходит ко мне. Я смотрю на маму. Она выходит из кухни с кофейной кружкой в руках. На ней пёстрая юбка и ярко-красная блузка. Она улыбается мне.
Потом мы садимся завтракать.
Игорь пытается что-то рассказать. Мама тоже что-то рассказывает. Папа усмехается. Игорь несколько раз чихает и серьёзно говорит:
– Простыл, простыл. Фу, гадость.
Мама смеётся. Папа смеётся. Я улыбаюсь, потому что знаю: это я виновата, что он простудился. А Игорь повторяет, как будто знает, о чём я думаю:
– Апчхи! Фу, гадость! Ничего страшного, ничего страшного, Ника!
Когда мама убирает тарелки со стола, папа смотрит мне в глаза и говорит:
– Ника, прости меня. Я ни на кого в жизни никогда не поднимал руку. И был уверен, что и не подниму. А тут как будто само… Я слышал и знал всё, что ты говоришь. Прости. На самом деле это я сам себя ударил.
– Ага, а больно-то было мне, – не сдерживаюсь я.
Папа грустно усмехается.
Мама садится рядом:
– Мы ошиблись. Трудно быть родителем, – говорит она. – Ну, сама ещё поймёшь.
– И вы простите, – неуверенно говорю я. Я бы им ещё с удовольствием сказала, что и девочкой быть тяжело. Особенно в такой семье. Особенно если все считают, что ты уже взрослая, хотя на самом деле нет. Нигде не сказано, как стать взрослым. Этому нельзя научиться. Я думала, что ты взрослый, если стараешься быть лучше всех, если делаешь то, чего от тебя ждут, думала, что это легко… Но нет. Я бы им с радостью это всё рассказала. Но ведь они и так знают, наверное. И они когда-то были детьми и подростками. Но если они это знают, почему они мне не помогут? Почему я не могу им сказать, что мне нужна их помощь?
Это их «прости» убрало что-то тяжёлое с моей груди. И моё «простите» тоже что-то сдвинуло. Мне кажется, всё вдруг стало немножко легче. Наверное, это и есть секрет: найти правильный момент, чтобы сказать «прости». Если действительно просишь прощения. Не знаю. Не знаю. Извиняться мне всегда ужасно тяжело, но, видимо, мы все приложили усилие, чтобы справиться с этим днём, который, слава богу, скоро кончится, и мы слегка придём в себя. Как в каком-нибудь телесериале. Ну, пусть так и будет!
Игорь тоже в этом участвует:
– Прости, прости, прости, прости…
Нам легче от его смешных слов.
– Если не хочешь ходить на фехтование… – начинает папа, и я сразу подхватываю, потому что мне кажется, что он на этом хочет остановиться:
– И на испанский больше не буду ходить.
Мама молчит. Папа понимающе кивает:
– Как хочешь. Заставлять не буду. Ну, я тебя никогда и не заставлял, правда?
– Вы меня не заставляли. Не нужно было. Мне казалось, что я должна. Чтобы вы были довольны, – отвечаю я. Думаю: «Довольны, что у вас по крайней мере один нормальный ребёнок», но спохватываюсь и ничего больше не говорю. Это было бы не очень. Кроме того, я прошлой ночью поняла, что Игорь совершенно нормальный, только очень не похож на остальных.
– Хорошо, – говорит папа. – Так и будет. Нам надо многое обсудить. И обсудим. Подробнее, чем раньше. Я обещаю.
И мы опять некоторое время молчим.
– Ну, – задумчиво говорю я, – на фоно, может, всё-таки пойду.
Мама еле слышно замечает:
– Кто бы сомневался.
– Что? – взрываюсь я. – В чём ты не сомневалась? – Хочет меня задеть. На что-то намекает.
Мама удивлённо смотрит на меня и говорит:
– Ни в чём. Что я такого сказала?
– Я ничего и не слышал, – усмехается папа. Потом оба улыбаются и смотрят на меня со значением.
И Игорь тоже довольно хмыкает и берёт меня за руку.