– А тебе завидно, – говорит Петра, – потому что ты всегда приходишь последним. И тебе обидно.
– Ничего мне не завидно. Просто не рою землю носом, чтобы кому-то там понравиться. Всё, я пошёл, пока, – раздражённо говорит он.
– Подожди, – я хватаю его за рукав.
– Да пусть отправляется! – фыркает Петра.
– Давай до перекрёстка. Нам всё равно по пути, – примирительно говорю я Матевжу.
– Да он не так сильно упал, – внезапно говорит Милан; он известен тем, что постоянно что-нибудь лепит, вообще не подумав, а когда понимает, что сморозил ужасную глупость, ему становится очень стыдно. – Мог бы удариться виском и помереть, тогда у нас бы уроки отменили. – На это крайне сомнительное замечание никто не реагирует. Милан умолкает, а через некоторое время бормочет: – Ну, я ничего такого не имел в виду…
На перекрёстке мы останавливаемся, потом бежим на другую сторону улицы. Барбка по-прежнему отстаёт на несколько шагов и постоянно что-то пишет в телефоне. Кому-то подробно описывает сегодняшние события, не иначе. Петра не может удержаться и ещё несколько раз повторяет:
– Ну и день! Вот это день!
Мне это слегка надоедает.
– Да ничего особенного не произошло. Алекс упал, вот и всё. А вы обе, – я мотаю головой в сторону Барбки, – стояли, как курицы, одна я и понимала, что надо сделать.
Матевж кивает:
– Это точно. Только Ника знала, что надо делать.
– Я очень беспокоилась! – восклицает Петра. – Он бы мог сломать ногу, руку, остался бы хромым, всю жизнь ездил на инвалидной коляске. Я не знала, что подумать. Ужас. Я больше всего боялась за Алекса. Мне это было важнее, чем всем.
«Нет смысла, – думаю я, – нет никакого смысла препираться с расстроенной маленькой девочкой-подростком». Так всегда говорит мама, когда она со мной не согласна. Она говорит, что я – расстроенная девочка-подросток. Хотя обычно я права. Нет, вообще-то я всегда права. Вот точно то же самое я чувствую, когда говорю с Петрой. Как будто я намного старше. Хотя вообще-то я младше. Я младше всех в классе, потому что во Франции я пропустила второй класс средней школы. Я и так всё знала, и мне было невероятно скучно; учительница в конце концов предложила отправить меня в третий класс. Я там и осталась. С Петрой и Барбкой и с другими девчонками я часто оказываюсь на месте собственной мамы.
– Я схожу его навестить, – внезапно говорит Петра.
– И я, – раздаётся у меня за спиной. Невероятно! Барбка подала голос. Мы все обернулись на неё посмотреть. Она покраснела, снова уставилась в телефон и стала там что-то с дикой скоростью набирать.
– А я не пойду, – говорю я.
– Так ты не знаешь, где он живёт. А я знаю. На восьмом этаже. В первом доме у дороги, рядом с супермаркетом, – говорит Петра, уставившись на меня. Она надулась, как будто готовится к жёсткому спору. – Я знаю, где автомойка его отца. Туда тоже могу к нему сходить, если захочу.
– Не надо мне к нему домой, – спокойно говорю я, – потому что я ему несколько раз в неделю помогаю с математикой и химией. Мы в классе вдвоём, больше никого, – злобно добавляю я.
Петра заливается краской; за секунду она становится неотличима от помидора. Слов у неё не осталось; ещё чуть-чуть, и из носа и ушей у неё пойдёт пар, так она раскалилась.
– Но в чём проблема-то? – добавляю я с той же натянутой улыбкой. – Пойди навести его, если хочешь.
И иду дальше через площадь. Они вчетвером шлёпают за мной. Петра думает, что бы мне ответить. Барбка, разумеется, лихорадочно пишет что-то в телефоне. Матевж идёт рядом со мной; я не смотрю в его сторону, но чувствую, что он хихикает: Петра со своей страстью к Алексу его страшно раздражает. А Милан раздумывает, что бы ему такого умного сказать, чтобы не сесть в лужу. Он тоже ревнует всех к Алексу, потому что девочки на него обращают намного больше внимания, чем на всех остальных парней в классе. В зоомагазине он купил для своего бульдога Йошко резиновую куклу – чтобы тот точил об неё зубы – и, разумеется, назвал её Алекс. Легко себе представляю, как он с наслаждением говорит своему псу: «Ну что, погрызешь Алекса немножко? Чуть-чуть? Давай, давай, хороший мой пёсик».
– Мне ещё рано домой, – говорит Петра.
– Мне тоже, – говорит Милан. – Йошко сегодня с папой будет гулять, он раньше с работы приходит.
– Можно ко мне, – говорит Петра. – Или к Барбке. У неё комната большая. – Она оборачивается к Барбке; та кивает.
Мы идём дальше.
Все молчат. Полная тишина. Я отлично знаю, что за этим последует. Думаю, как мне на этот раз выкрутиться.
Разумеется, происходит то, чего я и ждала.
– Ника! – восклицает Петра. При этом она вообще на меня не смотрит. Говорит куда-то в воздух. Уставившись в красный круг светофора, перед которым мы стоим. И продолжает как бы невзначай: – Ты же ещё ближе живёшь. У вас ведь дом где-то недалеко от гимназии, в смысле, под крепостью?
Я киваю.
– Я посмотрела на гугл-картах. Розманова улица. Это же под крепостью. Там только отдельные дома, многоэтажных нет. А номера не знаю. Розманова ведь, правильно? – спрашивает она, ожидая, что я доверю ей хотя бы номер нашего дома.
Я ничего не говорю. Только киваю.
Зажигается зелёный свет. Пешеходы могут идти. Я перехожу дорогу. Может, теперь уже отстанет, думаю я. Точнее, надеюсь. Когда Петра что-нибудь решит, она уже не отвяжется. Матевж, Милан и Барбка тоже вопросительно смотрят на меня. Барбка даже про свой телефон как будто забыла. Смотрит на меня и спрашивает глазами то, что она мне уже тысячу раз написала в сообщениях: «А где ты живёшь? Можно к тебе?» Я-то у неё уже несколько раз была. У неё комната огромная. Когда Барбкин папа съехал, мама уступила ей спальню, а сама переместилась в её кабинет. Так что у Барбки самая большая комната в квартире. Они живут в многоэтажке. Этот дом виден из нашего сада. У Петры дома я тоже была. На дне рождения. У них очень маленькая квартира. У Петры две старшие сестры, и они все втроём спят в одной комнате. Но всё равно было отлично. Нас столько набилось в комнату, что если кто-то шёл в туалет, то всем приходилось сдвигаться, чтобы его пропустить. Мы пили лимонад и ели печенье. Отличный был день рождения. Только Петра была не в духе. Это было осенью, и я тогда ещё не поняла, что она не в духе, потому что Алекс не пришёл. Обещал и не пришёл.
– Может, пойдём к тебе? – спрашивает наконец Петра.
– Ага, – отвечаю я, – можно, ага. – И ускоряю шаг. Петра останавливается. Остальные тоже останавливаются, не идут за мной.
Я спиной чувствую их взгляд. Останавливаюсь и поворачиваюсь к ним.
– Ну так что?
– Ты сказала «можно», – говорит Петра.
– Ага, сказала.
– Можно, – снова повторяет Петра, – но не пойдём, так?
Я киваю.
– Не сегодня.
– Ты всегда так говоришь, – усмехается Петра. Меня это, конечно, ужасно злит.
– Сегодня не пойдём, потому что через полчаса у меня фортепиано, а вечером урок испанского.
– Вечно у тебя что-то, – бормочет Матевж и обгоняет меня.
– Я тоже пойду домой, – решает Милан. – Пойду погуляю с Йошко подольше, а то он опять описает мамин ковер. – И тут же краснеет как рак. Опять сказал что-то, чего говорить не стоило, – так ему кажется.
Петра и Барбка тоже идут дальше и мирно проходят мимо меня.
– Мне вот интересно, – говорит Петра Барбке, поравнявшись со мной, – правда ли у них есть дом и сад.
– Э, погоди! – Я немножко бешусь. – Это вообще что значит? – Хватаю Петру за плечо. – Думаешь, я вру?
Петра кивает.
– Ты нас никогда не зовёшь к себе. Мы тебя звали, а ты нас – ни разу. Даже до дома тебя нельзя проводить. Мы вообще не знаем, какой из домов на Розмановой ваш.
– Так у меня занятия…
Барбка смотрит на Петру и кивает ей: мол, это правда.
– Фоно. Йога. Немецкий.
– Знаем, знаем. Ты самая крутая, – морщит нос Петра и продолжает путь. – Пойду домой. Сёстры до вечера не придут, я могу немного побыть одна в комнате.
И снова некоторое время мы идём все вместе. Мы уже в опасной близости от моей улицы. Я точно знаю, что у Петры на уме. Милан тоже время от времени оглядывается на меня. Хотят меня проводить до дома. Всем по пути. Поэтому я быстро говорю:
– Ну пока! Я пошла на фоно. – И разворачиваюсь в другую сторону.
– А ты сначала домой не идёшь? – кричит мне в спину Милан.
– Розманова же там! – вопит Петра. – Какой дом ваш?
– В другой раз, – кричу я в ответ, – я спешу! – И торопливо направляюсь обратно, потом перебегаю дорогу и между домами дохожу до парка на берегу реки. Там останавливаюсь. Оглядываюсь: не бросились ли они за мной? Никого нет. Пошли, видимо, все по домам. Уф! Они же не отстанут, захотят посмотреть, где я живу. Зря я им назвала улицу. Сначала я упоминала только район. Как-то удавалось выкрутиться. Накануне Нового года разгорелся спор. В нём участвовали и Алекс, и остальные. Мы говорили о музыке. Они понятия не имели, что такое джаз. «Что-то мрачное», – сказал Матевж. Я им воодушевлённо объяснила, что это за музыка. У папы дома огромная коллекция джазовых компакт-дисков. Он обожает джазменов-саксофонистов. Они на меня уставились, а я так увлеклась, что не заметила, как мы свернули уже на нашу улицу. «А ты не на этой улице живёшь»? – спросил Матевж. Я выкрутилась так же, как и сегодня: «Ой, я же опоздаю на занятия по лепке!» Повернулась и убежала.
Запищал телефон. Пришло сообщение. Разумеется, Барбка. «Ты собираешься сбежать из дома?»
Я написала ей в ответ: «Было бы прикольно».
Я почти ещё не успела нажать «Отправить», а телефон опять запищал. Барбка реально печатает быстрее, чем думает. «Меня это, пожалуй, тоже интересует».
Я ответила: «Завтра. Щас у меня фоно».
И это правда. Очень скоро. Я же не вру! Воображение у меня есть, иногда я про что-нибудь не говорю, иногда опускаю какую-нибудь мелочь. Но не вру. Этому меня научил папа. «Главное жизненное правило – не врать». Впрочем, папа всегда после этих мудрых мыслей подмигивает и добавляет: «Если только нет суровой необходимости».