Пение являлось очень важным компонентом дрессировки. Слоны — эмоциональные животные и чувствуют музыку. Цирковые слоны по сю пору так же реагируют на музыку, как Ханс и Парки, — пара молодых слонов, которых первыми проверили на восприятие музыки. Они выступали в 1798 году в зверинце в Париже. Слоны кружились под звуки марша, радостно трубили в унисон с музыкальными инструментами и проявили необыкновенное умение разбираться в музыке: во время исполнения симфоний они засыпали (так же, как и я). Многие слоны при звуках спокойной мелодии достигают состояния, напоминающего настоящий гипнотический транс. А в обучении слонов военному ремеслу главная наука — искусство боя.
Азиатские слоны наслаждаются более широким кругом профессиональных обязанностей. Они работают почтальонами и таскают на себе и письмоносца-человека, и пятьсот фунтов почты. Во время охоты они носят на себе паланкины с кучей спортсменов и индийских шикаров, которые организуют такую же фальшивую охоту, как сафари в Восточной Африке. Слоны занимаются и древним ремеслом контрабандиста — сиамские слоны, увешанные кожаными мешками с запрещенным товаром, ходили через границу по сигналу их хозяев. Азиатские альбиносы, например, белые сиамские слоны, выступают даже в роли земного божества. В прошлые времена их вскармливали кормилицы-женщины, умащивали дорогостоящими маслами, потчевали жасминовыми напитками, украшали диадемами из чеканного золота, наряжали в пурпурный бархат с отделкой из золотой и алой бахромы и укрывали от солнца золотыми и красными зонтами. А не так давно для них соорудили специальные поезда, ванны с душем и электрические вентиляторы, которыми они, вероятно, наслаждаются больше всего.
Воспитанные конголезские слоны, хоть и не добились статуса почтальона или божества, за короткий промежуток времени — четверть века — убедительно доказали, что они столь же способны к обучению и столь же умны, как и их восточные кузены. А скорее всего, даже умнее. Им только нужно дать шанс, чтобы это доказать. Профессиональные служащие зоопарков и цирков утверждают, что африканские слоны более нервные и легковозбудимые потому, что они гораздо проворнее и понятливее своих азиатских родственников, проживших в общении с человеком четыре-пять тысяч лет. Но если принимать во внимание трагическую историю африканского вида слонов, то поведение Тембо окажется вполне объяснимым. Ведь, за исключением бельгийских станций в Конго, со слонами Экваториальной Африки человек обращался совсем иначе. Их научили бояться, спасаться от преследователей бегством и даже сражаться с людьми, которые травят, убивают и разделывают их ради добычи мяса и слоновой кости.
До появления в Африке арабов и европейцев местное население мало интересовали слоновьи бивни. Только несколько племен, например балега в восточном Конго, занимались резьбой по жесткой, но очень прочной слоновой кости и создавали маски и статуэтки. Большинство же ремесленников предпочитали быстро портящееся, но легкое для работы дерево. Бивни порой использовались в качестве подпорок покосившихся крыш хижин или для построек красивого частокола. А пигмеи крошечными молотками из слоновой кости отдирали кору с деревьев для набедренных повязок. Но в буше можно было найти огромное количество «мертвой слоновой кости» — бивней Тембо, которые умерли естественной смертью. Бывали случаи, когда аборигены пытались поймать слона или устроить на него охоту, если тот разорял их поля или банановые рощи, но обычно слон представлял для них ходячую гору мяса.
Местные трапперы чаще всего выкапывали огромных размеров ямы, глубиной четырнадцать футов, которые прикрывали сверху ветками, тростником и травой. Такие ловушки они устраивали на тропах, ведущих к месту водопоя слонов. Ямы представляли собой воронки с очень узким дном. Угодивший в ловушку слон был просто не в состоянии пошевелиться. И охотники, пользуясь его беспомощным состоянием, копьями, ножами и мачете отрезали от Тембо куски мяса, даже не потрудившись его убить.
В Восточной Африке племена вакамба и вандеробо ставили на слоновьих тропах гарпунные ловушки. Утыканные железными копьями двенадцатифутовые бревна, весом в четыреста фунтов, подвешивались на высоте двадцати футов, и, когда слон касался пускового устройства — лианы или ветки дерева, — тяжеловесный гарпун стремительно падал ему на шею и перебивал хребет. Однако частенько оружие лишь ранило слона, и он убегал, а после либо медленно умирал, либо выздоравливал.
Настоящая же охота, если это мероприятие можно так назвать, а именно «огненное кольцо», велась самыми варварскими методами, известными человеку. Между сезонами дождей, когда матете, или «слоновья трава», высотой в двенадцать футов становится сухой, как трут, обитающие в саванне племена вокруг ничего не подозревающего слоновьего стада поджигают траву на расстоянии до двух миль. Почуяв своим великолепным обонянием отдаленный дым, слоны часто ухитрялись избежать опасности, но иногда им не удавалось уйти. Многие Тембо сгорали или задыхались от удушливого дыма. Другие в отчаянии бросались сквозь пламя. Обожженные и ослепшие, они становились легкой добычей для ожидавших их орд копьеносцев. Слонов, которым удавалось проскочить и сквозь кольцо людей, ожидала трагическая судьба: сильно обгорев, они умирали медленно и мучительно. А местное население и днем и ночью слышало, как они плакали и стонали в буше до тех пор, пока смерть не брала свое.
Некоторые охотники-аборигены, например вандеробо и валиангулу в Восточной Африке или бушмены Южной Африки, стреляют в слонов из укрытия отравленными стрелами или, вымазавшись с ног до головы навозом будущей добычи, выслеживают их и колют копьем с отравленным наконечником. (Бытует представление, будто африканцы пользуются трубками для выдувания отравленных стрел, но это — оружие индейцев Южной и Центральной Америки и некоторых народностей Меланезии и Малайи.) В том случае, если яд свежий и сильный, такой, как, например, акокантера, знаменитый «яд бушменов», то слон погибает через несколько часов. Если яд старый, то слону приходится мучиться несколько дней, а то и месяцев. В результате огромная мясная туша в пищу уже не годится.
На севере Африки абиссинцы и арабы-полукровки Белого Нила охотятся верхом, вооружившись огромными широкими мечами. Три-четыре охотника-наездника отрезают слона от стада и гонят его до тех пор, пока он не останавливается, чтобы перейти к бою. Как только он пытается пойти в атаку, один человек, спрыгнув с лошади, нападает на него с тыла и старается обезножить животное, перерезав ему ахиллово сухожилие. Если этот маневр удается, слон становится абсолютно беспомощным. У Тембо имеется своя ахиллесова пята: из-за своего анатомического строения он, повредив одну ногу, не в состоянии ходить вообще. Так что перерезать артерии и сухожилия на другой ноге легче легкого, ну, а затем остается лишь стоять и смотреть, как животное истекает кровью.
На юге в Масхоноланде охотники выслеживают слонов пешими. Убивают они животных, когда те спят, топорами с широкими лезвиями. Но в Экваториальной Африке перерезывание сухожилий никогда не применялось, там традиционным оружием охотников являются копье или лук.
Масаи и другие племена воинов Восточной Африки никогда не охотились на слонов с копьем. Они разводят скот и потому не употребляют в пищу дичь и не возделывают поля, которым могут грозить набеги слонов; они удовлетворяют свои амбиции охотой на львов — врагов их домашнего скота.
Вообще мало кто из африканцев пойдет на здорового слона с одним копьем в руке, но есть народ, который и ныне способен на подобный подвиг, народ, который с самым большим наземным млекопитающим встает лицом к лицу, — это пигмеи Конго, самые маленькие люди в мире.
Книги о путешествиях и охотничьи басни бесконечно повторяют, будто пигмеи стреноживают слонов. И никому не приходит в голову задуматься над тем, каким образом человечек, весом в девяносто фунтов, способен нанести удар нужной силы, чтобы рассечь жесткую шкуру, и каким образом этот человечек может перерезать сухожилие своим ипе, деревянным копьем длиной в пять футов с восемнадцатифутовым наконечником. Однажды я решил провести опыт с таким деревянным копьем. Я попытался перерезать им сухожилие на задней ноге мертвого слона. И хотя я на два фута выше любого пигмея и мой вес в три раза больше, мне удалось лишь поцарапать шкуру. Даже длинным с железным наконечником копьем масаев совершенно невозможно обезножить слона: это копье не обладает ни достаточно прочным древком, ни достаточным весом.
Пигмеи отлично знают, какая опасность ожидает их во время охоты как на слона, так и на южноафриканского буйвола, поэтому они редко идут с копьями на лесного слона. Только в тех случаях, когда их заставляют это делать негроидные племена, постоянно испытывающие потребность в мясе. Господствующие над пигмеями негры уговаривают их и угрожают, подкупают их помбе — пивом местного изготовления — и бананами. Иногда они дают пигмеям банджи — местную разновидность наркотической конопли, которую охотники курят, как гашиш, перед тем как покинуть лагерь.
В «Китабу о Конго» я во всех деталях описал охоту пигмеев на слона — единственную, насколько мне известно, охоту, свидетелем которой с самого начала до самого конца был белый человек. Мне было очень трудно не отставать от ловких пигмеев, быстро и легко пробирающихся сквозь самые непроходимые заросли. Выслеживали слона они четыре-пять часов. Перед окончательным броском пигмеи, дабы скрыть свой запах, вымазались с ног до головы свежим слоновьим навозом; я тоже был удостоен этой чести, хотя радости мне это не доставило.
В течение всего медленного безмолвного преследования двенадцать пигмеев, образуя полумесяц, двигались через густой буш, подбираясь с тыла к ничего не подозревавшему слону — старому самцу с маленькими бивнями, объедавшему выкорчеванную мимозу. Главный охотник, его на языке пигмеев называют тебе, вышел вперед из центра полумесяца и последние пятьдесят или шестьдесят футов прошел один. В последнюю секунду, когда тебе, будто истинный индеец, совершенно беззвучно подкрался к слону, животное все-таки заб