еспокоилось и стало разворачиваться. В то же мгновение пигмей ткнул слона копьем в мочевой пузырь.
Завопив от ярости и боли, слон рванул в сторону, угрожающе размахивая бивнями. Тебе отскочил, и вперед бросились четыре пигмея, они вонзили свои копья в живот и бока слона. Через несколько секунд все охотники набросились на животное, словно злющий пчелиный рой. Тембо бросился бежать сквозь мелколесье, раскачивая хоботом и бивнями. Охваченные жаждой убийства охотники мчались следом, швыряя копье за копьем. Вскоре слон не мог даже пошевелиться, копья, торчащие из него, задевали о кусты и деревья. Испытывая страшные муки, он на некоторое время застыл на месте. И тогда пигмей метнул копье в верхнюю часть чувствительного слоновьего хобота.
Тембо попытался броситься на человека, но мешали копья, поэтому пигмею удалось убежать. Тем временем остальные стали вытягивать петли кишок, вывалившихся у слона из живота. Слон упал на колени и неистово забился в конвульсиях, ногами животное колотило по земле, кишки опорожнились, бедняга перекатился на бок, его огромная голова приподнялась, а затем ударилась о землю. Потом он, слава тебе, господи, умер.
Все охотники остались в целости и сохранности, поэтому двенадцать пигмеев продемонстрировали традиционный танец победы вокруг возвышающейся туши. Плясали они около часа под звуки пронзительной, бессвязной мелодии, которую исполняли на своих деревянных охотничьих свистках. Они кружили, топали ногами вокруг мертвого слона и маршировали единым строем прямо по телу, оставляя крошечные кровавые следы на туловище и на голове. И вдруг праздник прекратился. Появились властелины-негры — человек сто — с пустыми плетеными корзинами для мяса.
Пигмеи прорубили в слоне гигантских размеров дыру, и двое малышей влезли слону в живот, чтобы срезать мясо изнутри. Оставшиеся, усевшись на корточки, отрубали мясо с боков и укладывали в корзины. Бесконечная на вид шеренга негров уносила одну промокшую корзину за другой. Хобот, сердце и печень достанутся вождю и сановникам, но и остальные, возможно, съедят в этот день десять — двенадцать фунтов мяса, после чего отправятся спать. Двенадцать охотников, победивших слона, получили в награду тощую гроздь бананов, котел с пивом и несколько кусков кожи на суп. Вот и все.
Но, несмотря на муки, которые местные охотники и трапперы доставляют отдельным слонам, значительную брешь в слоновьей популяции они не наносят. Их методы охоты, начиная с ям и ловушек и кончая охотой с копьями, требуют много времени и усилий, а в качестве приза — единственный слон. Исключение составляло огненное кольцо вокруг целого стада, но оно зажигалось нечасто.
Настоящая бойня слонов началась в начале XIX века, когда арабы и метисы арабо-негроидной расы, называемые «суахили», двинулись из Занзибара и других прибрежных оплотов на запад. Им требовалась белая кость — слоновая, которую вырывали из челюстей Тембо, и «черна» — рабы, которых сначала заставляли нести на себе бивни на побережье, а потом продавали на невольничьих рынках.
Местные вожди продавали арабам бивни и людей за блестящие стеклянные бусы, медную и оловянную проволоку, железные цепи и «извергающие огонь трубы», как они называли устаревшее оружие, которое заряжалось через дула. В начале вождям не составляло труда добывать необходимое количество требуемого товара: они посылали свой народ в буш собирать «мертвую» слоновую кость, а в рабство продавали взятых на войне пленных. Но запасы и того и другого быстро истощались. И вожди стали торговать своим собственным народом, а оставшихся заставляли охотиться на слонов всеми традиционными методами плюс новым оружием, заряжаемым через дула. Арабы умели обращаться с подобным оружием. Меткие арабские стрелки обыкновенно целились в колено слона, дабы покалечить животное. Попав в руки аборигенов, оружие стало смехотворно бесполезным. Пулями этих ружей можно было только сильно ранить, а убить — редко, к тому же вместо пуль ружья начали заряжать гвоздями, звеньями цепей и другим мусором. Сами же охотники мало понимали или вообще не понимали, что делают. Большинство из них сначала заговаривали оружие у местных нганда, или целителей, потом заталкивали внутрь слишком много пороха или патронов, а затем, вместо того чтобы прицелиться в самое уязвимое место на теле животного, просто палили куда придется. Когда раздавался выстрел, от грохота и огромного облака черного дыма охотники буквально сходили с ума. И поэтому, спустив курок, они тут же швыряли свои ружья и прямиком неслись в укрытие и возвращались они лишь после того, как дым рассеивался.
Слоны, которые прежде не видывали и не слыхивали ничего подобного, неслись в противоположную сторону. Некоторым животным удавалось уйти целыми и невредимыми, но некоторые уносили в боку или в животе пулю или кучу железяк. Иногда слоны действительно погибали от руки такого охотника, но по большей части случайно, а не от меткого выстрела. Правда, число таких погибших было ничтожно мало по сравнению с теми Тембо, которые пали жертвами традиционной охоты.
Походы арабов за белой и черной костью продолжались до 1892 года, когда двенадцать сотен полков вновь образованных Свободных Штатов Конго, под предводительством горстки бельгийских офицеров, двинулись против тридцатитысячной армии вооруженных арабов, осевших к тому времени как в Конго, так и в других опорных пунктах, основанных ранее на берегах озера Танганьика. Эта одна из самых отважных войн против фантастически превосходящих сил противника закончилась 22 сентября 1894 года, когда самый последний арабский работорговец либо сдался в плен, либо улетел на восток, в Занзибар. К аборигенам Экваториальной Африки пришел мир, но слоновье племя, сильно истощенное погромами арабов, снова оказалось втянутым в войну, причем менее чем через три года.
Вражеский авангард — вы не поверите — состоял из одного-единственного человека: англичанина У. Д. Белла, который прибыл в 1897 году в страну, называющуюся теперь Кенией, с любимой потрепанной книгой Диккенса «Записки Пиквикского клуба» и с отличным оружием. Он был действительно таким, каким сам себя описал, — «первым человеком, посвятившим свою жизнь исключительно охоте на слонов, и первым, кто продемонстрировал мощь современного огнестрельного оружия».
Сравнивая себя с охотниками-аборигенами, Белл в своей книге «Сафари Карамоджо» объяснял:
«Охотясь, я основывался на накопившихся за века маниях о том, как убивать разумно, опираясь на законы природы. Моя винтовка намного опережала любое оружие, которое был в состоянии создать черный человек, хотя в использовании ядов, ловушек, копий и стрел ему нет равных. Более того, мой разум был более способен понять, что мою крошечную, несущую смерть пулю необходимо внедрять в такую часть толстокожей анатомии, чтобы желаемый результат был достигнут самым быстрым и надежным способом…»
Белл, прозванный «Карамоджо» по названию его любимого района охоты, был действительно метким стрелком. Он редко посылал «в молоко» свою «крошечную, несущую смерть» пулю — снаряд с круглой головкой, весящий от 215 до 250 гранов и вылетающий из винтовок калибра 256, 275 и 303. Но более всего ему повезло в том, что слоны оказались в полном неведении о цивилизованной охотничьей тактике.
И он «просвещал» стадо за стадом, причем крайне удачно:
«Если земля достаточно ровная, сделайте следующее. Предположим, вы осторожно приближаетесь к трем самцам слонов, обгладывающим дерево. Труда подойти к ним близко не составляет. Первым выстрелом прямо в мозг вы спокойно убиваете одного. Второй слон поворачивает голову на звук выстрела, и вы быстро стреляете ему в голову — он падает. Третий бросается прочь, вы за ним… Нет ничего приятнее, чем услышать хлопок последнего выстрела, когда пуля попадает убегающему слону в мозг».
Хотя многим соотечественникам Карамоджо Белла была по вкусу слоновья нога, приготовленная прямо в шкуре, из которой мясо вычерпывали, как сыр стилтон, его, как и арабов, интересовало отнюдь не мясо. Карамоджо охотился за тем, что он называл «большим сырьем».
За один день в анклаве Ладо он убил девятнадцать самцов и добыл 1440 фунтов слоновой кости. На равнине Пибор он перебил десять самцов и получил, по его словам, «классное большое сырье» — 1463 фунта слоновой кости, которая впоследствии принесла ему 900 фунтов стерлингов на аукционе Хейла в Лондоне. Еще из пятнадцати слонов он вырезал примерно 1400 фунтов слоновой кости, которая пошла на изготовление бильярдных шаров, клавиш для роялей и пианино, крестиков и безделушек. Четвертое сафари в районе Карамоджо, длящееся четырнадцать месяцев, из которых сама охота заняла шесть, подарило ему 354 бивня, выдранных из челюстей 180 слонов, что в целом составило 18 762 фунта слоновой кости — «первоклассного сырья», пользующегося спросом у индийских купцов, которые платили за фунт семь рупий, то есть примерно десять шиллингов». Доход от одного сафари составил, как он докладывал, 6000 фунтов.
Карамоджо Белл действительно был первым и самым хладнокровным профессионалом, который свое мастерство вкупе с современным оружием посвятил «разумному убийству» слонов Экваториальной Африки. Да, он был первым, но по его следам хлынули орды белых охотников и браконьеров. Они истребляли стадо за стадом, но одновременно научили животных, оставшихся в живых, быть более осторожными, пугливыми, мстительными и даже свирепыми.
Если слона преследовать, то наступит момент, когда и он начнет преследовать охотника, превращаясь тем самым в прямое отражение человека. Некоторые слоны, особенно те, которые носят в себе пули большого калибра, набрасываются на нового мучителя, затаптывают его до смерти и разрывают тело на части. Но, тем не менее, ни один африканский Тембо не последовал стандартам морали якобы цивилизованных людей, которые убивали и до сих пор убивают слонов, чтобы продать или добыть в качестве трофея их зубы.
В этом смысле, и только в этом, африканский слон остается абсолютно «не поддающимся дрессировке».
Несмотря на рекорды охотников, у нас на Западе всегда восхищались и интересовались слонами. «Толстокожие», как называют их шоумены, являлись любимцами публики зоопарков и цирков во все времена. Их повадки всегда вызывают бесконечное любопытство. К ним неизменно относятся со снисходительной нежностью и даже с любовью, какую редко выказывают к большим и потенциально опасным животным. Главным образом эти чувства вызывает азиатский слон, во-первых, потому, что публика чаще видит именно его, а во-вторых, потому, что у него очень смешная внешность.