Меньших размеров, более быстрый и более проворный, Кифару обитает в лесистой саванне, предпочитая колючий кустарник и акациевые гущи неподалеку от реки, ручья или грязевой ямы. Он одиночка, живет словно вспыльчивый отшельник, и, собственно, такой он и есть. Голову всегда держит высоко, потому что питается кустарником. Изогнутой вытянутой губой он отрывает листья и ветки, а передним рогом выкапывает вкусные корешки, соль и воду.
Некоторые особи достигают высоты пяти с половиной футов, длины — двенадцати футов и веса примерно двух тонн, но в среднем черный носорог весит полторы тонны, достигает высоты в пять футов и длины в десять футов. Его передний рог, больший из пары, редко вырастает в длину до двух футов, но рекордный рог был приблизительно четырех футов длиной. Уши у Кифару покрыты шерстью и по виду напоминают лошадиные. Хвост заканчивается кисточкой и частенько стоит прямо. Все четыре ноги, как и у других видов носорога, снабжены тремя пальцами с копытами, средний из которых аналогичен пальцу лошади, который у нее один. Носорог может идти шагом, бегать рысью и галопом, иногда достигая скорости тридцати пяти — сорока миль в час, не то что слон, который не умеет бегать по-настоящему даже со скоростью двадцать миль в час.
Три вида азиатских носорогов с короткими рогами дерутся своими клыками, в действительности являющихся нижними резцами. Они бьются ими, как бегемоты и дикие кабаны. Африканские и черные и белые носороги, не имеющие передних зубов, протыкают и подбрасывают врага длинными рогами. Ни один из носорогов, включая Кифару, не предпринимает решительных попыток затоптать врага ногами, как в таких случаях поступают разъяренные олени и южноафриканские буйволы, но носороги могут затоптать неприятеля на бегу, причем чаще всего случайно.
У охотника-неумехи, которого перебежал носорог, шанс остаться в живых точно такой же, как и у неосторожного калифорнийского пешехода. Если задет необходимо жизненный центр, человек испускает дух. Если же нет, то человек выбирается из передряги со сломанными костями и в созвездии царапин. Половина охотников, столкнувшихся с носорогом, поднимается на ноги и отправляется лечить свои раны и ссадины. Другую половину отвозят на более длительное лечение. И лишь один на дюжину едет прямиком на кладбище.
Любой боевой бык, которого заставляют продемонстрировать свою силу на аренах Испании или Мексики, наносит рогами матадору гораздо больше повреждений. Его рога являются наростами на черепе, удлинениями на лобной кости, которые покрыты внешней оболочкой природного и очень твердого вещества, и своими рогами боевой бык пользуется с умом. Так называемые рога у Кифару растут прямо из кожи морды, они лишены какого-либо костного покрытия и состоят из густо переплетенных волос. Основой рога Кифару является кератин так же, как и у настоящих рогов, однако по своей структуре он мягче. Обитающие в естественных условиях носороги точат свои рога о стволы деревьев и бетоноподобные термитники, а носороги в зоопарках затачивают рога на кирпичах и прутьях решетки, но, как бы те и другие ни старались, им редко удается попасть охотнику куда следует. Нападая вслепую, они промахиваются своим рогом и подбрасывают врага головой или носом.
Бедолага Кифару постоянно подвергается насмешкам местного населения Экваториальной Африки. В национальном фольклоре и пословицах он вечно выглядит посмешищем. «Варинга кипсерагета!» — говорят в племени лумбва Восточной Африки. — «Пусть тебя убьет носорог!» Правда, желают это они только своим злейшим врагам. На их взгляд, это самая недостойная, самая трусливая и самая оскорбительная смерть.
Суть заключается в том, что в большинстве случаев встреча с носорогом приводит к смерти или к серьезным увечьям только тогда, когда человек поворачивается к животному спиной и убегает. Неопытный охотник, будь он белым или черным, при виде огромной зверюги, несущейся прямо на него в ставшем уже классикой облаке пыли, может запаниковать, отчего стреляет впопыхах и не убивает, а только ранит животное, затем роняет оружие и пытается победить в гонке разъяренного или обезумевшего носорога. Но ему это не удается — ведь Кифару бегает в три раза быстрее. К тому же сам процесс бега уже увеличивает у носорога уверенность в своих силах, а шум, который при этом поднимает охотник, дает полуслепому животному возможность с помощью своего острого слуха исправить угол зрения, который изначально, скорее всего, был неверным. При подобных обстоятельствах даже основательно раненному и, соответственно, имеющему физический недостаток носорогу легко удается догнать свою жертву.
И это не голая теория. Пеший, один-одинешенек, без оружия и с одной рукой я встречался, причем не однажды, лицом к лицу с носорогом, давал ему возможность нападать на меня сколько душе угодно и выходил из этого испытания без единой царапины. Эти поединки носорога с Халле устраивались не для того, чтобы доказать что-то там о Халле, а единственно ради проверки нескольких основных фактов о характере и повадках Кифару, которые обычно интерпретируются неправильно.
«Кто носорогу действительно необходим, так это психоаналитик, — уверял я своих друзей в Африке. — Где-то далеко внутри за пустыми угрозами, яростью и неврозами скрывается добродушное животное, которое так нуждается в друзьях».
Но меня никто не слушал. Поверив россказням охотников, они относились к Кифару как к закоренелому преступнику, а не как к случайному правонарушителю. В надежде опровергнуть эту точку зрения, я в 1959 году купил только что пойманного взрослого черного носорога в Департаменте Уганды по государственным делам, назвал его Пьерро и выпустил в крааль, площадью 250 х 200 футов, в своем парке. Затем я вошел в крааль сам с целью приручить и выдрессировать его.
Как только калитка за мной захлопнулась, Пьерро, находившийся в 150 футах, нервно поглядел в мою сторону. Несколько минут он ломал голову над новой проблемой, а затем принял традиционное носорожье решение — нападать. И начал разгон рысью, держа голову горизонтально. В такой позиции его и так плохое зрение ныло блокировано передним рогом, поэтому, пустившись бешеным галопом, он наклонил голову в сторону, прилагая все усилия, чтобы видеть хоть как-то одним глазом. Промчавшись тридцать футов, он оказался в точке, откуда уже был в состоянии разглядеть мои очертания. Тут он поменял угол зрения, опустил рог и с грохотом бросился ко мне, словно слепой Джаггернаут[6] на колеснице, сосредоточенный исключительно на нужном ему направлении.
У меня оставалась секунда, чтобы решить, что делать: реагировать или игнорировать. Ежели случайно он прицелился точно, я успею отскочить в сторону, как клоун на родео. В противном случае я могу спокойно оставаться на месте и глядеть, как он поднимает пыль.
Первая попытка Пьерро показалась мне отличной. И я отпрыгнул в сторону. Он с храпом промчался мимо, высоко задрав свой с кисточкой хвост. Через тридцать футов он затормозил и остановился, затем с озадаченным видом начал метаться рысью из стороны в сторону, пытаясь найти свою мишень. Но я был несколько меньших размеров, чем железнодорожный состав, поэтому он меня не заметил. Тогда я на двадцать футов отодвинулся назад. Услышав шум, он возмущенно чихнул «прруффф!» и снова бросился в атаку.
На сей раз мне не пришлось менять позицию. Пьерро настолько плохо выбрал себе угол зрения, что промахнулся очень намного. Третья его попытка оказалась еще хуже, и через пять-шесть промахов он прекратил свои атаки. Сконфуженный и явно расстроенный, он сопел, ворчал, тряс головой и молотил копытом по земле. Дав ему десять минут на выпускание пара, я выдал свое местоположение: запрыгал и заухал, как павиан.
Пьерро поднял голову, начал бег рысью по направлению ко мне, но внезапно под углом в девяносто градусов он заметил крошечную кассию и изменил курс. Пыхтя изо всех сил, он домчался до нее галопом и оказался в 150 футах слева от меня. Следующие десять минут он, разыскивая меня, носился взад и вперед, подняв голову. Старался он как только мог, но лишь потратил всю свою энергию на два крошечных деревца и заросли колючего кустарника. Когда же наконец он меня обнаружил, то кинулся, промахнулся, кинулся снова и, разумеется, промахнулся еще больше.
После огромного количества непопаданий безумно усталые полторы тонны несчастной рогатой ярости, ворча, уселись на задние ноги. Тогда с криком масаев я сам пошел в атаку на носорога. Охваченный ужасом, он с трудом поднялся на ноги и уставился на меня. Я находился в двадцати футах. Он в панике помчался к дальнему концу крааля. «Самый великий хитрец во всей Африке», как назвал его Карл Экли, был позорно одурачен.
Эти дурацкие маневры мы совершали еще четыре дня, но на носорога я больше не нападал. Лишь увертывался или стоял на месте. Пьерро же продолжал атаковать… и промахиваться… и снова атаковать. Я, в свою очередь, рассуждал так: если он привыкнет к моему виду, то, как только поймет, что я не опасен, захочет удовлетворить свое любопытство.
Первый намек на взаимопонимание появился в конце четвертого дня, когда я, подойдя к нему, оказался в десяти футах от его головы, и он, вместо того чтобы ринуться в атаку или отступить, просто спокойно смотрел на меня. Спустя мгновение он все же заволновался и попятился. Чтобы его успокоить, я с шумом отступил. Он вернулся обратно, но нападать не стал: я целиком находился в поле его зрения и представлял собой уже знакомое, хотя и странное явление. Осмелившись, я сделал шаг к нему. Он сделал шаг назад. Тогда шаг назад сделал м, и шаг вперед сделал он.
Этот вальс с различными вариациями мы танцевали с ним целый месяц. Мне было на редкость скучно, особенно в сравнении с теми быстрыми и эффектными результатами, которые достигаются в общении с более умными животными. Моего взрослого льва Симбу на арене заднего двора моего дома в Кирении я приручил за два дня и обучил его по команде сидеть, стоять, лежать, кувыркаться, забираться на стойку и прыгать через огненное кольцо за срок менее месяца. Теперь же мы с Пьерро только и делали, что шагали вперед, назад, вперед и снова назад. Мои друзья и семья пророчили мне смерть под копытами носорога, но все явно шло к том