у, что погибну я скорее от скуки… или же от низвержения небесного свода.
Наконец, в один прекрасный день, наступила великая победа. Я стоял в паре футах от головы Пьерро. Внезапно он повернул рог, длиной в два фута, ко мне и потерся своей кожаной щекой о мою руку. В ответ я сердечно похлопал его по шее, предполагая, что носорог, как и слон, предпочитает ласку слегка возбуждающей щекотке. Он ткнул рогом мне в ребра и пересчитал их. Я отбежал на дюжину шагов в сторону, с интересом ожидая его реакции. Он начал разгоняться рысью. Я стоял прямо перед ним, но, когда Пьерро стал приближаться, отходить не стал. Когда его рог оказался в двух футах от моей груди, он остановился, поднял голову и с нежностью оглядел меня.
Я перевел дух и снова дружески похлопал его по шее. Затем я побрел по краалю, стараясь находиться впереди, чтобы он мог легко меня видеть. Пьерро послушно следовал за мной, будто трехтысячефунтовый ягненок, — что было, кстати, совсем неудивительно, — и время от времени игриво подталкивал меня рогом.
Через неделю мы с рогатой яростью играли в мяч. Мяч был сделан из бычьей шкуры и набит соломой. Я подавал его Пьерро рукой, а он возвращал мне его рогом. Играющие в крикет слоны Джона Гриндла высмеяли бы нас и выгнали с поля, но носорогу этот вид спорта пришелся по душе, и он с энтузиазмом шлепал по мячу, правда, попадал редко. Его физические недостатки мешали ему играть в более мудреные игры: он был слишком близорук, не умел прыгать, даже перебираться через препятствия и был лишен приспособления для «хватки», например, ловкого, как у слона, хобота.
Превратить носорога в скаковую лошадь мне показалось более соблазнительным проектом. Несмотря на то, что по сравнению с обычной лошадью Пьерро выглядел карликом, своими размерами он походил на знаменитых французских першеронов — породу лошадей, которых крестоносцы приучили таскать на себе тяжелых рыцарей, облаченных в громоздкие доспехи. Большой першерон достигает высоты в семнадцать ладоней (пять футов и восемь дюймов до плеча) и веса в тонну. Самый большой мерин-першерон за всю историю, по кличке Доктор Ле Жеар, который испустил дух в 1919 году в Сент-Луисе, штат Миссури, на самом деле был больше моего носорога. Великий Ле Жеар в плече достигал высоты семи футов (на два фута выше, чем Пьерро), длины — от носа до хвоста шестнадцати футов (то есть на семь футов длиннее), но весил примерно столько же — 2995 фунтов.
Когда я в первый раз забрался на спину носорога, он задрожал, взбрыкнул и, рассердившись, в панике помчался вперед. Сбросить меня, как мустанг, он был не в силах, но, если бы ему захотелось, вполне мог покататься со мной по земле. Вместо этого он, шумно выразив протест, с явным неодобрением застыл на месте. Я, широко расставив ноги, просидел на неудобной, напоминавшей бочку, спине, по крайней мере, пять минут, а он все ждал, когда я наконец слезу. Тогда я ткнул его ногами под ребра, надеясь таким образом его пришпорить. Он пошел… а я, подпрыгнув несколько раз, оказался прямо посередине колючего куста. К несчастью, на мне пыли надеты капитула — обвисшие тропические шорты, 1 не тяжелые доспехи.
В следующий раз я соорудил повод из веревки и, надев его ему на шею, ткнул Пьерро ногами чуть потише. Вместо того чтобы пуститься галопом, носорог побежал рысью, и я каким-то образом ухитрился остаться на борту, крепко держась за веревку. Тем не менее мне никак не удавалось научить его поворачиваться, ускорять и замедлять ход, останавливаться; и чего я только не предпринимал в последующие две недели: постукивал его, толкал, подавал команды жестами и голосом. В результате мне пришлось смириться с фактом, что, если носорог и может позволить мне сесть себе на спину, это вовсе не означает, что он в состоянии научиться менять направление, как это делает его красивая родственница, лошадь. Менее умный и более упрямый Пьерро оказался не першероном.
Однако, как я и ожидал, он был добродушным животным, способным на многое, когда подходишь к нему с добрыми намерениями, а не с оружием в руках. Подружившись со мной, потом он подпустил к себе Бодеко с Бокве, смотрителей за животными, аборигенов племен балезе, и Беллу с Венерой, двух слоних, живущих «по соседству» в прилегающем краале. Их первые пять встреч происходили в моем присутствии, но потом я открыл двойные ворота между их краалями и позволил им общаться без надзора. Некоторое время Венера с Пьерро погуляли парочкой, совершенно забыв о Белле, которая обиделась и сильно призадумалась. Но, должно быть, двум величественным леди не хватало своих бесед, поэтому через две недели они помирились. Потом носорог находился под каблуком у них обеих — нет, он не был их любовником, спешу вам сообщить, он был их другом.
Обитающие на свободе черные носороги, в отличие от моего домашнего, редко общаются с другими животными, включая слонов. Старая, убеленная сединами легенда, сохранившаяся еще с классических времен, гласит, что носороги и слоны находятся в состоянии войны, но в реальной жизни два самых больших животных лесистой саванны обычно стараются избегать друг друга. Так как перепуганный носорог — крайне неуверенное в себе животное, рассудительные слоны, дабы избежать неприятностей, никогда не преграждают ему путь.
А вот истеричные Кифару нападают на внезапно встретившихся им слонов, как и на поезда. В большинстве таких случаев носорог затем останавливается и убегает прочь, задрав хвост и пытаясь даже при быстром отступлении выглядеть впечатляюще. Однако гигантский Джаггернаут может совершенно неожиданно с грохотом помчаться вперед и столкнуться с еще более гигантской мишенью. Дальнейшее зависит от того, заденет ли он слегка рогом по мишени и рикошетом отлетит назад, охваченный ужасом, или попадет точно.
Мой друг масай Масака рассказал мне об одном случае, которому он оказался свидетелем где-то в резервации масаев в районе Танганьики. Самец носорога с весьма посредственным рогом накинулся на крупного слона и продырявил ему живот. Слон обхватил хоботом носорога за шею и швырнул его на землю — в точности как поступает лев с южноафриканским буйволом. Затем слон дважды проткнул носорога своими в семь футов длиной бивнями, а затем покончил с ним, наступив ему на голову. Но похоронного обряда, какие устраивают Тембо, носорог не дождался. Слон удалился, злобно бормоча что-то себе под нос и истекая кровью.
Южноафриканские буйволы и другие травоядные обходят сумасбродного носорога стороной. Но вот львы, единственные хищники, достаточно большие, чтобы попытаться это совершить, будто бы нападают на взрослых носорогов и даже убивают их. Сообщения подобного рода, возможно, появились, когда люди увидели львов, пирующих останками носорога, убитого браконьерами, или носорожихи-матери, защищавшей от львов своего детеныша. Даже охотясь стаей, львы, имея дело с южноафриканскими буйволами, уже находятся на пределе своих возможностей, а ведь буйволы весят вполовину меньше черного носорога. Если львы не сошли с ума от голода или не заболели какой-нибудь манией, вроде той, что вынуждала льва из Кимы нападать из железную крышу, у них хватит сообразительности, чтобы поискать себе добычу поменьше.
Единственным реальным врагом Кифару является, разумеется, человек. А единственным другом — волоклюй. Когда трудолюбивая птичка обнаруживает приближающихся охотников, она взлетает и беспрерывно верещит «Чиррр! Чиррр!», чтобы предупредить близлежащего носорога. Если он крепко спит — а носороги дрыхнут, как каменные сфинксы, — птичка продолжает громко кричать. Их «посыльные» — белокрылые цапли, которые обычно или сидят на спинах у носорогов наподобие декоративных украшений, или хватают мух, — предусмотрительно отбывают при первых же признаках опасности.
В награду волоклюй получает личинки подкожных клещей, вытащенных из нагноившихся нарывов. Он вскрывает их своим клювом, затем высасывает гной и выклевывает клещей, размером с боб фасоли, которых находит во всех складках и морщинках шкуры Кифару. Шкура — толстая, но чувствительная, как и у слона, и носорог испытывает боль при этой хирургической операции. Но он все терпит, предпочитая, чтобы его добросовестные друзья облегчали ему страдания и муки, доставляемые паразитами.
Волоклюй могут подавать сигнал тревоги и при появлении другого носорога, и это правильно. Услышав, как с подветренной стороны раздается чья-то поступь, первый носорог может истерично броситься в атаку, другой же тоже, внезапно испугавшись, решит двинуться в яростный бой. Подняв, соответственно, облака пыли, они галопом мчатся друг на друга, а вы, выплевывая песок изо рта, следите за происходящим, ожидая страшного столкновения… но его чаще всего так и не бывает. Выглядящая грозно парочка обыкновенно проносится мимо друг друга, так как оба они выбрали ошибочный угол зрения, а потом расходятся в разные стороны, чти бы попастись в буше. В том случае, если прицелились они лучше или совершили ошибок поменьше, оба носорога с хриплыми криками вдруг останавливаются на расстоянии двадцати футов друг от друга и идут разными путями, но тоже стараются выглядеть так, будто вовсе ничего не произошло. Каждый из них может иметь свою четко обозначенную территорию, но, когда появляется нарушитель границ, серьезного скандала они не устраивают.
Пытаясь объяснить столь странное отношение Кифару к своему участку, аборигены племени азанде винят в этом тот самый пожар в буше, который вынудил в свое время гиппопотама нырнуть в воду. Опаленные огнем носороги носились по земле под предводительством с трудом передвигающегося атамана своего племени. Как только они оказались в безопасности, вождь носорогов предложил воинам воздвигнуть стену из навоза по краям проложенных ими троп и полить мочой, чтобы склеить, как термиты склеивают слюной свои каменные кладки. И когда пожар возникнет снова, объяснил атаман, все племя целиком сможет спрятаться за стеной наваленного кучами навоза.
Не хочется портить хорошую сказку, но, увы, Великой Африканской Стены не существует. Носорог часто наведывается к своим собственным испражнениям и иногда выстраивает видимые сооружения, отмечающие границы его владений, но он также время от времени и разрушает свои экскременты собственными задними ногами, как собака, тычет в них носом и нюхает. Ученые расходятся во мнениях на этот счет: носорог будто бы таким способом оповещает округу о своем присутствии; или, наоборот, пытается скрыть свое присутствие. У местного населения имеются свои соображения по э