человек вообще научился добывать огонь и совершенно забыл, зачем ему понадобилось его хранить. Такой же огонь горел в святынях Египта и Вавилона, Иудеи и Греции, Рима и первых христиан. Такой же огонь пылает и ныне на почитаемых могилах Неизвестного солдата и президента Джона Ф. Кеннеди.
Чтобы объяснить происхождение священного огня, греческие мифотворцы придумали героя Прометея, похитившего огонь с небес, — он зажег факел от солнечной пылающей колесницы. У пигмеев тоже есть миф со своим отважным героем. Как и Прометей, он тоже похитил огонь, но похитил его у шимпанзе.
Давным-давно, как повествует старая легенда пигмеев, у них огня не было. Им приходилось есть пищу сырой, а по ночам, скрючившись в своих хижинах, они тряслись от холода, страха и отчаяния. Они не могли танцевать — ведь костра, вокруг которого можно отплясывать, не было. И как-то раз один пигмей, гуляя по округе, наткнулся на деревню шимпанзе. Они разговаривали на языке людей, но были в сто крат умнее и цивилизованнее: строили огромные замысловатые хижины, сажали банановые рощи и каждый вечер танцевали вокруг горящего костра. И еще они были очень великодушными — радушно встретили пигмея, угостили бананами и пригласили посидеть у костра.
Когда пигмей вернулся домой, лагерь показался ему таким мрачным, мокрым и холодным, как никогда. И, вспомнив теплый, красивый огонь, он придумал отличный план. Он сделал себе из коры набедренную повязку и привязал к ней сзади длинный хвост. Затем вернулся к деревне шимпанзе, подождал, когда взрослые уйдут работать на банановые плантации, и подошел к детям, которые следили за костром. Увидев его хвост, маленькие шимпанзе стали смеяться над ним и обзывать макако, но он не рассердился. А стал любезно разговаривать с детьми, но при этом все ближе и ближе подтягивал свой хвост к пламени. Когда кончик хвоста загорелся, он во всю прыть понесся домой.
Позже, когда взрослые шимпанзе вернулись к себе и узнали, что произошло, они побежали к пигмеям. И увидели, что в каждой хижине горит красивый теплый костерок, а все пигмеи пляшут вокруг большого костра. «Почему ты украл наш огонь, а не купил его честно? Чем ты теперь заплатишь за него?» — спросили разъяренные шимпанзе. Но в ответ на них обрушился град пылающих головешек. Обожженные и перепуганные, в ужасе от того самого огня, который сами и создали, они кинулись в глубь леса, бросив свои хижины и плантации, и стали питаться дикими фруктами. И с той поры шимпанзе больше никогда не разговаривают с людьми, так как навсегда запомнили, какие они вероломные и коварные. Мало того: при виде человека шимпанзе тут же кидают ему в голову ветки, чтобы отомстить за тот град из пылающих головешек.
В легенде пигмеев очень ловко объясняется неумение шимпанзе пользоваться огнем и отмечается рудиментарная склонность приматов встречать чужаков с оружием. Но, что более важно, в ней выражено общее восприятие африканцами как шимпанзе, так и горилл. На всех лесных территориях, где обитают крупные человекообразные, ходят легенды, которые описывают их ум и изобретательность, злость и гнев к людям и естественное отчуждение от мира человека. Африканцы в человекообразных видят людей — представителей иного, но несомненно мудрого племени. И африканцам требуется понять, почему шимпанзе или горилла, столь похожие на людей, на самом деле к человеческому роду не принадлежат. И, несмотря на изобилие фантастических деталей, все местные легенды дают вполне точное объяснение: человекообразные так и не сумели достичь культурного уровня людей из-за своего образа жизни, который они привыкли вести в глубоком лесу — собственных Садах Эдема.
Африканцы, говорящие на суахили, называют шимпанзе словом, которое является точным определением их почти человеческого характера. Называют они его Сокомуту. Это слово, звучащее словно по-японски, буквально означает «человек на рынке». Такое название может показаться странным, так как местное население удостоило сим титулом лесных животных, которых видят крайне редко. Но дело в том, что они их слышат; а шимпанзе в состоянии устроить такой бедлам своими воплями, что весь лес прямо-таки содрогается от шума, чем и напоминает типичный африканский базар.
Подобно банде громогласных торговцев, торгующихся с толпами домашних хозяек о цене на муку маниока и бобов, Сокомуту ухают, лают, хрипят, визжат и тараторят с самого раннего утра до позднего вечера. Каждый шимпанзе считает своим долгом выразить голосом свои чувства, разговаривая либо с собой, либо с другими. Он сообщает о том, счастлив он или несчастлив, голоден или сыт, взволнован или печален, испуган или спокоен. И в точности как лесные обезьяны или наши собственные дети («домашние мартышки», как их порой называют со смешанным чувством привязанности и отчаяния), шимпанзе разговаривают не только для того, чтобы выразить свои чувства, — они явно получают наслаждение от этого безумного шума, от какого бы леопард или буйвол на их месте заработал бы ушную болезнь.
Когда поблизости появляется человек, шум достигает уровня прямо-таки грандиозных масштабов. Охваченные гневом шимпанзе устраивают демонстрацию протеста, который выражают уханьем, хрипом, визгом, топотом ног, трясением ветвей и бум-бум-бумканьем по деревьям с пустыми стволами, очень напоминающим африканские «говорящие барабаны». (Как известно, шимпанзе воруют в местных деревнях барабаны и колотят по ним с неистовым рвением.) Но, если опасность становится реальной, хор проклятий и оскорблений распадается на солистов, и каждый Сокомуту спасается поодиночке. Если бы подобной тактике последовали павианы, обитающие на земле, то они бы вымерли еще во времена ледникового периода. Ну а шимпанзе, которые ловко прыгают по веткам деревьев, обычно легко удирают от врагов.
В отличие от низших приматов, антропоиды, или человекообразные обезьяны, могут, уцепившись рукой за одну ветку, легко переместить тело на другую. Этот способ передвижения называется брахиацией. У маленьких легких древесных обезьян туловища длинные, узкие и по бокам плоские, как у собак. Расположенные по обеим сторонам грудной клетки лопатки упираются друг в друга. Поэтому их передние конечности лишены возможности двигаться свободно взад и вперед, и древесные обезьяны ходят и бегают по ветвям деревьев на четвереньках. Крепкого сложения павианы ходят и бегают на четырех лапах по земле. У антропоидов туловища короткие и становятся плоскими от живота к спине, а плечевые лопатки расположены рядом друг с другом в верхней части спины. Их передние конечности в состоянии двигаться свободно вбок и вверх и приспособлены для того, чтобы хвататься за ветки, перелетая с одной на другую.
Наши дальние древесные предки, предшественники человекообразных обезьян, обитающих в саваннах, тоже прыгали по веткам, как и современные человекообразные, но никогда не достигали ловкости, присущей акробатам. Они, как и мы, были физически не приспособлены прыгать и качаться, в отличие от человекоподобных обезьян. Для этого им не хватало очень длинных рук, крайне подвижных запястий и локтевых суставов, крючкообразных кистей и коротких пальцев. По мере эволюции у приматов подверглась биологической специализации противоположная пара конечностей, которые, постепенно видоизменяясь, развились в ноги и таз, позволяющие людям стоять и ходить прямо. Наши руки не подверглись биологической специализации и до сих пор снабжены достаточно длинными пальцами, поэтому мы можем теперь свободно носить клюшки, ружья, зонтики, бейсбольные биты, писать пером, печатать на машинке, работать планшеткой для спиритических сеансов и на компьютере.
Горилла тоже слезла с нашего общего родового древа, но ждала чересчур долго. Заправский прыгун по деревьям вырос таким большим, что ветки не вынесли тяжести его тела, и он сошел на землю, обладая руками, болтающимися на уровне середины бедра, недоразвитыми ступнями, лишенными подъема, и тазобедренными суставами, вынуждающими его стоять не прямо, а полуприсев, и ходить не большими шагами, а волоча ноги. Малыши гориллы, которые напоминают человека больше, чем взрослые, обретаются на деревьях, как у себя дома. Но, взрослея, они становятся такими большими и неуклюжими, что им приходится проводить основную часть жизни на земле, и тогда своими длинными руками, опираясь на ладони с согнутыми внутрь пальцами, они пользуются как костылями. Тыльные стороны пальцев покрыты толстыми мозолями, и так как при ходьбе ноги у них подгибаются, то на верхних частях подошвы тоже имеются мозоли.
Нгаги, как называется горилла на суахили, попытался справиться с проблемой своего роста тем, что вырос еще больше: самцы, обитающие высоко в горах, достигают размеров в шесть футов и весят до 600 фунтов и больше. Они больше самок в два раза, вероятно, потому, что огромным самцам легче запугать врага и защитить себя и свою подругу от любого недруга, который может встретиться на твердой земле. Чтобы сохранить свой вес, гориллы шесть — восемь часов в день жуют стебли, ветки и фрукты, перемалывая пищу своими массивными, покрытыми толстым слоем эмали коренными зубами. Защитой им служат и огромные резцы, и могучие мышцы. Доказано, что сила взрослого самца гориллы превосходит силу шестнадцати, возможно и тридцати, человек (предположительно такова сила Бушмена, знаменитой гориллы Линкольнского зоопарка в Чикаго).
Однако гориллы не разделяют взгляды человека и павианов на обладание определенным участком, об этом интересно рассказано в книгах Роберта Ардри «Африканский генезис» и «Потребность в территории». У горилл нет привязанности к территории, и все они, почти без исключения, довольно застенчивые и робкие интроверты. Их сексуальная энергия и стремление к воспроизведению рода тоже очень слабые — они редко соперничают друг с другом и крайне редко спариваются. Ардри считает, что это «равнодушие к жизни, свойственное всем гориллам, за редким исключением, и ослабило их территориальный инстинкт». Однако я полагаю, что все могло произойти и наоборот.
За неимением территории, которую следовало бы защищать, то есть не имея главного стимула основы бытия, животные всевозможных видов погружаются в апатию и становятся безразличными. Давно известно, что различные животные, живущие в зоопарках, размножаются очень плохо, даже если им предоставляются прекрасные возможности для встреч с противоположным полом и спаривания. До некоторой степени в этом виновато питание, но животные ослабевают и физически и эмоционально еще и из-за отсутствия стимула и желания, возникающих, когда не хватает естественной террит