В городах значительная часть производства была сосредоточена в государственных мастерских, в которых трудились, как правило, лучшие мастера (в основном, в порядке отбытия трудовой повинности). Здесь производилось многое из того, что изумляет сегодня посетителей музеев.
Бюрократическому аппарату государства, его структуре и ходу его деятельности У-ди уделял первоочередное внимание. Мы видели, что в Китае начинала преобладать конфуцианская идеология, но правительство не собиралось отказываться и от легистских методов. В областях, на которые была поделена вся страна, большой властью обладали губернаторы — но их держали под пристальным контролем цензоры-прокуроры, наделенные очень широкими полномочиями. Более суровым стало отношение к преступникам, при этом власть руководствовалась не столько целями устрашения, сколько практическими соображениями: осужденных, а зачастую и их семьи отправляли на рудники, на строительные работы, на рытье каналов. Для созидательной деятельности, направляемой императором, всякие рабочие руки были кстати.
В 121 г. до н.э. вышел указ, подрубавший самую основу могущества крупной удельной знати: теперь уделы после смерти владельца не переходили от отца к одному из сыновей, а подлежали разделу между всеми многочисленными наследниками. Государство избавлялось от постоянной угрозы мятежей, исходившей от этого сословия, от его стремления к самоуправству.
При дворе У-ди был создан своего рода консультативный совет, в который входило около сотни самых выдающихся ученых, обладателей почетного звания боши (что-то вроде профессорского). К ним обращались по поводу важнейших вопросов — в первую очередь государственного управления, но иногда и мировоззренческих. В разгоравшихся там дискуссиях происходило сближение доханьского конфуцианства с легизмом. Почва для этого, несомненно, была: представители обеих школ хотели, чтобы Китай был сильной единой державой, подвластной одному только Сыну Неба, чтобы управление совершалось посредством «ученых мужей» (шэньши), наделенных всеми добродетелями — ли, чтобы главной целью его было благоденствие народа Поднебесной. В сущности, существовавшие разногласия сводились к расстановке акцентов: одни видели залог успеха в опоре на доброе начало в человеке, в укреплении «моральных устоев», другие считали, что нужно побольше строгого порядка и поменьше отвлеченных разглагольствований о народном благе — наверху лучше знают, что нужно человеку для его полного счастья. В недалеком будущем дискуссия вылилась в знаменитый «спор о соли и железе» — по поводу того, следует ли сохранить монополии или их надо отменить. За сохранение выступали, конечно, «государственники» — легисты, а за отмену — конфуцианцы, утверждавшие, что для благополучия общества важнее не материальная мощь государства, а добродетель государя.
Конфуцианство не могло уже быть таким же, как при Учителе. Исторический опыт показал, что далекое прошлое в качестве непреложного образца для подражания не годится. Царства, опиравшиеся на уделы, рухнули в первую очередь, а побеждали те, что насаждали в своей жизни не укорененные в старину ритуальные нормы, не «человечность», а порядки военного лагеря. Правда, такие тоже в конце концов плохо кончили… Вот и надо было все хорошенько обдумать. Так рождалось обогащенное легизмом «имперское», или ханьское конфуцианство. Именно в те годы конфуцианство в его преобразованном виде стало основой китайского самосознания, можно сказать, его структурообразующим фактором (что само оно своим появлением на свет обязано исконному китайскому менталитету — мы уже говорили). А китайские чиновники во все времена были, с одной стороны, по-легистски дисциплинированны, а с другой — в большинстве своем не забывали о совести и о долге.
Самые дельные ответы на вопросы императора и его министров давал конфуцианец Дун Чжуншу. Главную цель своих литературных трудов и всей своей деятельности он видел в том, чтобы конфуцианство стало руководством к устроению всей общественной жизни. Иногда он явно брал через край. Когда в 136 г. до н.э. У-ди учредил специальную академию для изучения пяти основных конфуцианских канонов — Дун Чжуншу стал настойчиво добиваться от него «искоренить сто школ и почитать только конфуцианство». Хотя именно в те годы последователи Учителя стали гораздо терпимей к чужим доктринам, чем прежде.
По инициативе Дун Чжуншу впервые стали проводиться экзамены на занятие чиновничьих должностей по кругу знаний, базирующемуся на конфуцианских трудах. Это был первый шаг к созданию в будущем стройной экзаменационной системы — основе отбора кадров для государственной службы.
Другая огромная заслуга ученого в том, что он существенно дополнил конфуцианское учение в мировоззренческом плане: обогатил его представлениями о первоосновах бытия — подобными тем, что открылись даосам и основателю учения о первоэлементах у-син Цзоу Яню.
Во главе мироздания ученый видел Небо. Оно источник всех вещей, Великий Путь Дао свершается по его установлению: «Порядок и смута, гибель и процветание зависят от судьбы, ниспосылаемой Небом. От нее нельзя уклониться». Вместе с Небом в рождении всех вещей участвует и Земля — как важнейшая составная часть природы.
А между Небом, которое вверху, и Землей, которая внизу — человек, и он — самое ценное из всего того, что создано Небом. Небо творит вещи, Земля их вскармливает, а человек доводит до совершенства своей культурной деятельностью. Человек, учил далее Дун Чжуншу, призван «пользоваться всеми вещами и повелевать всякими тварями» (ироничные даосы в ответ заметили, что, следуя такой логике, венец творения — это комары, которые сосут из человека кровь и таким образом используют его).
Главный «материал» для построения всего сущего — дышащая, живая энергия ци, открытая даосами. Силы инь и ян — это ее проявления.
Мыслитель представил триаду Небо — Человек — Земля в виде трех горизонтальных полос. Потом пересек их вертикальной — Путем Дао, и получился иероглиф «ван» — правитель, который единственный может постичь его сокровенный смысл и который повелевает, исходя из этого знания, т. е. следуя сокровенной воле Неба.
Ход исторического процесса Небо направляет, используя круговорот первоэлементов. Каждая династия, которой соответствует определенный первоэлемент, начинается с обретения Мандата Неба, проходит через «три периода господства», а потом сменяется следующей — по закону чередования первоэлементов. При этом в плане конкретных исторических реалий было уточнено, что на смену династии Чжоу, которой сопутствовала энергия огня, пришла под знаком воды не Цинь, а Хань. Цинь же была объявлена незаконной, выпадающей из данного Небом распорядка вещей.
Кроме того, Дун Чжуншу высказал мнение, что великий Конфуций вполне заслуживал того, чтобы Небо обратило на него свой взор и вручило Мандат ему — но этого, к сожалению, почему-то не произошло.
Главной внешней проблемой по-прежнему были хунну. Политика умиротворения действовала малоэффективно, и У-ди стал искать «врагов своих врагов», чтобы обрести в них союзников для решительных действий. В 138 г. до н.э. на дальний запад была отправлена дипломатическая (она же разведывательная) миссия из сотни человек во главе с Чжан Цянем. Но путешествие затянулось — путешественники на целых десять лет оказались в плену у хунну. В конце концов выжившим удалось бежать, и Чжан Цянь оказался в Фергане — более чем в трех тысячах километров от ханьскои столицы, не только за тридевять земель, но и за множество гор и пустынь.
Для Запада это была дальняя восточная граница эллинистического мира — Бактрийское царство, одно из тех, что возникли после завоевательных походов Александра Македонского и многое усвоили из античной культуры.
Бактрии тоже изрядно доставалось от хунну — но ни до чего конкретного не договорились. Да, сказать по правде, и при более успешном завершении переговоров вряд ли вышел бы какой-то толк: трудно представить, как можно было скоординировать военные планы на таком расстоянии.
На обратном пути экспедиция опять угодила в плен все к тем же «гостеприимным» хозяевам, но на этот раз удалось быстро улизнуть: у хунну была большая сумятица по поводу выбора вождя союза племен. Если предание достоверно, Чжан Цянь впервые привез тогда в Поднебесную грецкий орех и виноградную лозу, и именно от него ведет свою историю китайское виноделие — в его европейском, а не рисовом варианте. А еще он поведал Сыну Неба о прекрасных конях и о сильных, выносливых ослах, виденных им в далекой западной стране, и о прочих своих впечатлениях (они вошли в написанную им книгу, представляющую собой ценнейший исторический и географический источник). И, как следовало ожидать от опытного дипломата, о наилучших путях для похода туда большой армии.
Через некоторое время китайские воины действительно добрались до Ферганской долины, в ней и в близлежащих оазисах были устроены военные форпосты. Императорская конюшня украсилась лошадьми невиданных прежде достоинств. А еще появилась возможность для продвижения китайских товаров далеко на запад. Главной гордостью Поднебесной как тогда, так и много позже были шелковые ткани. Транзитом китайские шелка доходили до Рима, где сразу же стали объектом ажиотажного спроса, а неведомых пока китайцев прозвали seres — «людьми шелка» (наш замечательный историк Лев Гумилев, неисправимый евразиец, язвил, что своим успехом эта продукция Поднебесной была обязана тому, что тогдашняя Европа неимоверно завшивела, а за шелковые сорочки кусачие насекомые не могли зацепиться своим лапками и летели вниз, под безжалостные италийские сандалии).
Вообще-то китайцы никогда не стремились к расширению внешней торговли, считая, что у них и без нее имеется все самое лучшее. Но соображения престижа им не были чужды, и исходя из них, они охотно экспортировали свою культуру — а при возможности не прочь были и расширить свою империю.