Это я все к тому, что в китайской деревне сохранилась свободная купля-продажа земли и все прочее, что установилось после реформы Ян Яня 780 г. Главный смысл той реформы был в том, чтобы основные поступления в казну шли не с крестьянских душ, а с земли (хотя и с душ тоже). Но держание земли все больше уходило от мелких владельцев-крестьян к «сильным домам» и прочим богатеям, включая городских (к чиновникам, торговцам, преуспевающим владельцам мастерских), а также к военным. Проданная же (или отобранная за долги, или даже захваченная силой — «поглощенная») землица уходила в налоговую тень: прежний ее хозяин как бы исчезал, а новый, используя неформальные связи с кем надо, делиться с казной радостью приобретения не спешил или вовсе не собирался.
Крупные землевладельцы осваивали также пустующие земли, сажая на них бесприютную голытьбу — но казна и об этом не знала. А такие бедолаги «кэху» — те, кто, по официальному определению, «не имеет имущества и живет на чужбине», со временем стали составлять 35–40% населения. Они отдавали владельцу земли свыше половины урожая, а тот еще и перекладывал на них собственные повинности. Жили эти люди в крайней бедности. А государству, по совокупности факторов, не поступали налоги более чем с 60% обрабатываемых земель. К 1022 г. крупные собственники владели половиной их.
Чиновники тоже немало наживались с помощью неправых ухищрений. Например, количество взимаемого с крестьянина в счет уплаты налога зерна увеличивалось на «утруску» и прочие возможные потери. Или такое: известен случай, когда натуральный оброк шелком был сначала пересчитан на деньги, потом на зерно, потом опять на ткань — и с крестьян потребовали вчетверо больше, чем положено. Крестьянам недешево обходились казенные монополии: теперь их объектом были не только соль и вино, но и уксус, дрожжи и, что особенно чувствительно — чай. Большой тяготой были существовавшие помимо трудовой повинности «общественные нагрузки»: чиновники могли использовать крестьян как рассыльных, носильщиков, охранников, даже как слуг. А еще, как снег на голову, сваливались чрезвычайные поборы — в случае войн и стихийных бедствий. Подушный налог хоть и не был первостатейным, но тоже существовал — выплачивался он рисом или деньгами.
Уже в начале правления династии, в 990-х гг., вспыхнуло крупное крестьянское восстание в Сычуани: на ее территории было особенно много земель, оприходованных крупными владельцами, а соответственно особенно много бедняков-издольщиков кэху. Крестьяне громили дома чиновников, пускали в передел «по справедливости» достояние богачей. К восстанию присоединились многие торговцы, сильно страдавшие от государственных монополий. В 994 г. было образовано мятежное государство «Великое Шу», занимавшее значительную часть провинции. Только к концу следующего года правительственным войскам удалось загасить основные очаги восстания.
В 1043 г. во время восстания в Шаньдуне ряды мятежников отличались сложным социальным составом. В них было много горожан, включая чиновников, а также воинов, перешедших на сторону восставших из посланных на усмирение частей.
Неприятной новостью для властей было восстание горожан в Бэйчжоу (провинция Хэбэй). Там тоже было провозглашено государство во главе с выходцем из деревенской бедноты, а теперь «ваном Восточного спокойствия» Ван Цзэ. Главными его советниками стали местные чиновники. Идеологической основой явилось учение тайного буддийского общества, связанное с ожиданием «Будды грядущего» — Майтрейи. Требования восставших зашли очень далеко, одним из них было свержение правящей династии. Наверное, поэтому была такой жестокой расправа с «Восточным спокойствием» — Ван Цзе был четвертован, городу поменяли название. Но перед его падением повстанцы больше двух месяцев героически отражали штурмы правительственных войск.
Реформы явно назревали: они являлись почти непременной принадлежностью каждого циклического этапа китайской истории и происходили тогда, когда власть уже чувствовала, что далеко не все в порядке — но еще имела достаточно сил, чтобы удержать ситуацию в руках.
Необходимость периодического приведения реформ вытекала и из сути конфуцианского учения. Мудрый Учитель Кун вовсе не задавался целью начертать пути к установлению некоего идеального порядка, который осчастливил бы человечество раз и навсегда. Человеческой природе далеко до совершенства, а потому всякие людские установления нуждаются в корректировке. И лучше, если она будет носить профилактический характер, упреждая неизбежные в противном случае беды.
Но в той ситуации серьезным препятствием к проведению взвешенной политики было то, что значительная часть образованной элиты в своем конфуцианском мировосприятии особенный акцент делала уже на том, что ей больше нравилось: младшие и нижестоящие должны беспрекословно слушаться старших и начальства. А вот прислушиваться к голосу снизу верхи были мало склонны. Начальству, начиная с Сына Неба, всегда виднее. Нарушался четко обозначенный в конфуцианстве принцип обратной связи. Если сунскую монархию и нельзя назвать деспотией, то жесткой системой она была несомненно.
Китайская бюрократия всегда была пронизана и по горизонтали, и особенно по вертикали родственными, клановыми, земляческими связями. В те времена особо значимым оказалось деление по географическому признаку — на северян и южан. Преобладающее влияние при дворе имели выходцы из центральных и северных районов Поднебесной, и они не скрывали, что намерены держать подальше от высот власти «людей с другой стороны реки» (имелась в виду Янцзы). Хотя те, как правило, были лучше образованы и умели тоньше мыслить.
«Питомником талантов» считалась академия в г. Иньтяне, процветанию которой немало способствовал градоначальник Ян Шу, который сам имел столкновения с северными придворными кликами. Идеологом же реформ стал преподаватель Фан Чжунъянь (989–1052 гг.), в открытую заявивший, что «устои государства с каждым днем ветшают, чиновников становится все больше, население страдает, варвары заносчивы, грабители своевольничают». Такая смелость была вполне от него ожидаемой: по свидетельству современника, этот ученый муж «не только толковал древние каноны, но и часто взволнованно говорил о делах Поднебесной, был отважен и ничего не боялся».
Фан Чжунъянь подал на имя императора докладную записку, вошедшую в историю как «Десять тысяч иероглифов». Одновременно это был демарш против цзайсяна — ближайшего императорского советника Люй Ицзяна, который, помимо прочих своих недостатков, якшался с гаремной братией (отметим — то, что такое содружество могло стать поводом для серьезного упрека, свидетельствует о том, что, по сравнению с предыдущей династией, при дворе был наведен относительный порядок). В записке говорилось о необходимости «вытеснить бездельников, уволить самозванцев, тщательно и строго проводить экзамены». Имелось в виду, что необходимы серьезные перемены в практике назначения на ведущие должности, особенно в провинциях.
Мужество очень пригодилось ученому в борьбе с противодействующими группировками, но через некоторое время он и его единомышленники получили высокие назначения при дворе.
Полезных проектов было составлено много. Проведение широких ирригационных работ под государственным управлением, уменьшение трудовой повинности. Проект военной реформы: предлагалось восстановить старинную систему, при которой сельские общины выставляли и снаряжали ратников за свой счет: это облегчило бы непосильное для казны бремя расходов на армию. Предлагались очевидные вроде бы меры для повышения эффективности бюрократической системы: продвижение по службе должно определяться только способностями и заслугами, а не стажем, необходимо ликвидировать служебный «паровозик», когда повышение важного сановника тянет за собой вверх по лестнице всю его родню. Чтобы ничьи дети не попадали на службу, минуя экзамены. Чтобы особо выделялись и поощрялись чиновники, хорошо разбирающиеся в практических вопросах: земледелии, ирригации, горном деле, финансах. И предложение, можно сказать, революционное: хватит сводить образовательный процесс преимущественно к нудной зубрежке канонов (пятьдесят раз повторил вслед за учителем, потом пятьдесят раз по памяти — и затвердил на всю жизнь. Например, что-нибудь вроде: «Небо темное, земля желтая, вселенная велика и обширна»).
Но до конкретных преобразований дело не дошло. Встав насмерть, возобладала консервативная партия, которой выгодно было считать, что и так все в порядке. Однако жизнь говорила об обратном — вспышки восстаний обжигали Поднебесную все чаще.
Куда большего, чем Фан Чжунъяну и его единомышленникам, удалось добиться Ван Аньши, считающемуся одним из крупнейших реформаторов в истории Китая. Человек из простонародья, он явно выпадал из общего тона императорского дворца — хоть и являлся личным советником государя. Ходил в давно не стиранной одежде, поговаривали, что он даже никогда не умывается. Особенно не вызывал симпатий своей манерой общения — был абсолютно безапелляционен.
В отличие от других знаменитых реформаторов, Ван Аньши не был преобразователем: он стремился в первую очередь усовершенствовать существующую систему отношений. Но исходил при этом из высшего блага общества: «успокоения народа», смягчения общественных противоречий, усиления армии и обогащения государства — вполне в конфуцианском духе. Что и склонило императора поддержать своего советника. Начало1 реформ относится к 1068 г.