Но… Как не отсиделись за Великой стеной, не отсиделись и за океанами.
Важнее, чем для других, было увеличить экспорт своих товаров в Поднебесную для Англии. Потому что ей нужнее всех была звонкая монета — при ее самом передовом уровне товарно-денежных отношений (простите за политграмоту), и ей совсем не хотелось и дальше набивать ею сундуки пекинского казначейства и ненасытные кошельки мандаринов.
В 1793 г. от имени правительства, но на средства английской Ост-Индской компании в Поднебесную на 66-пушечном боевом корабле отправилось британское посольство, возглавляемое лордом Джорджем Маккартни. Это был опытнейший дипломат — до этого он несколько лет возглавлял английское представительство в Петербурге. Помимо переговоров, предполагалось устроить нечто вроде «Дней Англии в Китае»: в составе делегации было немало деятелей культуры (художников, музыкантов), а в кильватере флагмана следовало два корабля, нагруженных образцами достижений английской промышленности, ремесел и искусства.
На китайском берегу таможенные чиновники первым делом изъяли из состава привезенных подарков пушки и пороховые заряды — в целях безопасности. А образцы товаров были объявлены данью, которую заморские варвары собираются преподнести своему верховному повелителю — императору Поднебесной. На судах, которые доставили англичан и их груз в Пекин, было начертано: «Носители дани из английской страны».
Но вывести непонятными европейцам закорючками можно было что угодно, а то, что при приеме таких гостей прежние церемониальные претензии следует поумерить, это в Запретном городе уже понимали — за плечами англичан была завоеванная Индия и много чего еще. После недолгих препирательств сошлись на том, что посол поднимется на возвышение к трону, опустится перед Сыном Неба на одно колено и вручит ему помещенное в золотой ларец послание своего короля Георга III из рук в руки (придворные мандарины, готовя аудиенцию, все же по привычке завели разговор о необходимости приветствовать их повелителя падением ниц — но англичанин, со свойственным его нации юмором, обусловил это встречным, заведомо неприемлемым условием: пусть равный ему по рангу китайский вельможа одновременно растянется перед портретом короля Георга).
Приняв грамоту, содержание которой он уже знал, император Цяньлун, которому было уже далеко за восемьдесят, обратился к сэру Джорджу с приветственной речью. Он был весьма любезен по отношению к послу — и во время церемонии, и за состоявшимся следом торжественным обедом (который сопровождался эффектным выступлением акробатов и прочими зрелищами), а в качестве личного дара вручил ему украшенный драгоценными камнями жезл.
В послании английского монарха император превозносился как повелитель великой державы, «которому Провидение даровало трон на благо всех народов земли». Но и о своем государстве он писал без лишней скромности, как об одолевшем своих врагов «во всех четырех частях света» (например, не так давно оно отобрало у французов Канаду). Отсюда делался вывод, что сам Бог велел дружить столь славным государям. Георг от имени всех своих подданных выражал и «страстное желание познакомиться с устройством многолюдной и обширной империи».
В практическом плане Англия предлагала следующее. В Пекине и Лондоне учреждаются постоянные представительства держав (впрочем, насчет Лондона — это дело китайское). Открывается для торговли несколько приморских городов. Устанавливаются фиксированные таможенные тарифы. А еще королевское правительство просило предоставить английским купцам какой-нибудь остров у китайских берегов — под перевалочную базу.
Тон последующих переговоров с министрами был весьма доброжелателен. Чего нельзя было сказать о достигнутых результатах. Не говоря уж о последнем пункте английских предложений (об острове), для цинского двора оказалось неприемлемым и все остальное. В ответном послании Георгу III было сказано буквально следующее: «Как ваш посол мог сам убедиться, у нас есть абсолютно все. Мы не придаем значения изысканно сделанным предметам и не нуждаемся в изделиях вашей страны». В обмене дипмиссиями и консульствами вежливо отказали: в Поднебесной этого не принято. Читай — варвары того не стоят. Но приветствовалось желание англичан приобщиться к единственно подлинной на свете культуре (чего европейцы никак не ожидали — произведения их живописцев, в том числе прославленных мастеров портрета, показались китайским знатокам лишь ловкими ремесленными поделками, не шедшими ни в какое сравнение с картинами их художников, проникнутыми живым дыханием Дао).
Секретарь посольства, сэр Джордж Стаунтон, оставил интересные записки о своих впечатлениях во время этого путешествия. Благоприятное в целом впечатление произвел Пекин — с его невысокими домами, но очень широкими прямыми улицами. Однако главная улица оказалась сплошь грунтовой и пыльной — маньчжуры убрали с нее брусчатку, чтобы их лошади не калечили себе ноги, а для борьбы с пылью приказали регулярно разбрызгивать воду. Зато ведущая в город дорога была выложена гранитными плитами. Поразил размерами (14 квадратных миль) и красотой дворцов и парков Запретный город (секретарь называет его Татарским, маньчжуров — татарами, императора — великим ханом). Вызвали отвращение евнухи — с их морщинистыми, покрытыми толстым слоем косметики лицами, с их тонкими женскими голосами. Ранги придворных мандаринов различались по пуговицам на головных уборах: их насчитывалось шестнадцать видов, от круглой серебряной пуговки до массивного шестигранного драгоценного камня глубокого красного цвета. Жемчуг на шапке мог носить только император. Халаты желтого цвета полагались только членам императорской фамилии и высшим вельможам, а дракон с пятью лапами мог яриться только на халате Сына Неба. В одежде прочих китайцев англичанину почему-то понравилось в первую очередь отсутствие белого цвета — возможно, успел надоесть в Индии (а в Китае это цвет траура).
Положительные эмоции вызывало многое: пагоды, паланкины, в которых передвигались по улицах вельможи, монеты с дырочками, тележки с парусами, поминальные таблички с именами предков на домашних алтарях. Даже обычай бинтовать ноги у женщин — что, по мнению англичанина, свидетельствовало о строгости нравов. Путешественник отметил силу патриархальных традиций, взаимопомощь, которая распространялась и на дальних родственников — вследствие этого нет потребности в богадельнях, а число нищих в Китае, по его наблюдениям, было невелико. Ему рассказывали, что бедняки часто избавляются от лишних, на их взгляд детей, убивая их. Причем такая участь постигает в основном девочек: мальчики, когда вырастут, будут заботиться о духах предков, в том числе своих родителей. Говоря о характере взаимоотношений в чиновной среде, он особенно выделяет традицию поднесения подчиненными подарков своему начальству по всякому поводу.
Подобные публикации вызывали у тогдашнего европейского читателя большой интерес. При этом огромная, своеобразная, во многом непонятная страна вызывала противоречивые чувства. С одной стороны, притягивала ее культура, многое в обычаях ее народа казалось не только занятным, но и заслуживало уважения. И в то же время складывалось стереотипное представление о Поднебесной, как об общественной системе косной, деспотичной, не знающей уважения к личности и не стремящейся к совершенствованию.
Английское правительство, Ост-Индская компания и другие заинтересованные в отношениях с Китаем хозяйственные субъекты продолжали размышлять на тему, как бы устранить удручающе большой дефицит в торговле. Выстраивалась схема: завалить продукцией английской текстильной продукции Индию (о том, что в результате на грань голодной смерти будут поставлены сотни тысяч индийских ткачей и их семьи — как-то не задумывались), а индийский хлопок двинуть в Поднебесную. Но сразу выяснилось, что китайцы не очень-то нуждаются и в привозном хлопке. Когда же очередное посольство, прибывшее в Китай в 1818 г. во главе с лордом Амхерстом, попробовало заговорить с цинским двором на повышенных тонах — его попросту выпроводили. Один из лучших в XIX в. знатоков Китая, проживший в нем много лет Р. Харт так охарактеризовал ситуацию: «Китайцы имеют лучшую на свете еду — рис; лучший напиток — чай; лучшие одежды — хлопок, шелк, меха. Даже на пенни им не нужно покупать где бы то ни было. Поскольку империя их столь велика, а народ многочисленен, их торговля между собой делает ненужными всякую значительную торговлю и экспорт в другие государства».
Но английские торговцы хотели продавать китайский чай — очень много китайского чая, потому что в нем была большая потребность. Потребность эта существовала во многих областях земного шара, и практически по всему земному шару китайский чай могли развозить английские корабли. В предприятие охотно готовы были вкладывать огромные деньги английские банкиры. И так обстояло дело не только с чаем. Но торговые операции, в которые приходится постоянно вкладывать дополнительные наличные, которые «не самовоспроизводятся», бесперспективны. Задачу необходимо было решать, а от того, насколько успешно она будет решена, зависела устойчивость любого британского кабинета министров. В такой ситуации традиции Поднебесной и представления ее правителей о национальных интересах значили не больше, чем голодные желудки индийских ткачей (с поправкой на готовность Китая к отпору, разумеется — на этот счет существовали некоторые опасения).
И мудрецы от коммерции сумели нащупать вариант, оказавшийся поразительно эффективным — но в еще большей степени безнравственным. Палочкой-выручалочкой, золотым ключиком к китайским загашникам с серебром стал опиум.
Опиум (от греческого opion — «маковый сок») — это бурого цвета вещество, образующееся при высыхании на воздухе млечного сока, вытекающего из надрезов, сделанных на недозрелых головках некоторых сортов мака. Китайской медицине опиум стал известен еще в раннем средневековье — скорее всего, через арабов. Но как наркотик, как источник блаженной одури, — впрочем, оставляющей человеку на это блаженство не так уж много времени, — он получил распространение в начале XVII в., и произошло это на Тайване, когда там господствовали голландцы. Зараза перекинулась на континент, привилась сначала в южных приморских провинциях, потом пошла гулять по всей Поднебесной. Быстрому ее распространению способствовало то обстоятельство, что особенно падкой на сладкое забытье социальной группой оказались образованные и состоятельные слои, в том числе и чиновники — вплоть до придворной маньчжурской знати. В 1729 г. цинское правительство наложило на бурую массу запрет, но эффект от него был примерно тот же, что впоследствии от американского «сухого закона» или советской борьбы с алкоголизмом. Опиекурилен меньше не стало, просто поплотнее стали прикрывать двери и ставить кого-нибудь на стреме, а контрабанда и коррупция среди таможенных и прочих чиновников возросли (еще и потому, что к прибыльному бизнесу подключились и обосновавшиеся в Макао португальцы).