Типичным образчиком такого поведения является территориальный спор вокруг штата Аруначал-Прадеш и Южного Тибета / Саньяна. В мае 2007 года, спустя год после того, как обе стороны достигли соглашения о повестке двусторонних переговоров, Китай неожиданно отказал в визе Ганешу Койю, гражданину Индии и высшему чиновнику Индийской административной службы (IAS), родившемуся в штате Аруначал-Прадеш: дескать, раз тот родился в Южном Тибете, то является гражданином Китая и ему не нужна виза для посещения своей собственной страны[64].
Заявитель, которому отказали в визе, был одним из 107 молодых чиновников IAS, собиравшихся в Китай для повышения квалификации. Эта поездка отражала усилия Индии по выполнению индийско-китайского рамочного соглашения о разрешении всех спорных вопросов между странами путем переговоров. Случай с визой не был недоразумением, а сотрудник китайского консульства действовал не по собственному усмотрению, но по указанию из Пекина. Очевидно, что этот инцидент был попыткой спровоцировать кризис, который далее предполагалось уладить на переговорах. Но индийское правительство отказалось вступать в переговоры, отозвало все 107 визовых заявок и отменило поездку, а также на несколько дюймов приблизилось к США.
Не добившись ничего, китайцы сменили тактику, и шесть месяцев спустя в декабре 2007 года чиновники консульской службы выдали визу профессору Марпе Соре, тоже родившемуся в штате Аруначал-Прадеш[65]. Однако к тому времени возмущенное и оскорбленное индийское общественное мнение уже выступало против дружественных отношений с Китаем.
Очень жаль, что китайским властям здесь не дал дельного совета их верный и преданный друг – Генри Киссинджер. Его книга «О Китае»[66] начинается с изложения решения Мао Цзэдуна найти выход из дипломатического тупика по пограничному спору с Индией в октябре 1962 года:
«Мао решил найти выход из тупиковой ситуации. Он обратился к старой китайской классической традиции, с которой он вообще-то собирался покончить. Мао Цзэдун поведал на совещании своим соратникам, что за всю историю отношений Китай и Индия провели в общей сложности “полторы” войны. Каждая из них преподнесла свои уроки. Первая война произошла более 1300 лет назад во время правления династии Тан (618–907 годы), когда Китай направил войска, чтобы поддержать одно из индийских княжеств против незаконного и агрессивного врага. После вмешательства Китая обе страны к обоюдному удовлетворению несколько веков поддерживали процветающие отношения религиозного и экономического сотрудничества. Урок древнего похода, как описал его Мао, явно свидетельствовал: у Китая и Индии нет причин для вечной вражды. Наоборот, между ними вновь может воцарить долгий и крепкий мир, Китаю следует лишь применить силу и “подтолкнуть” Индию снова сесть за стол переговоров»[67].
Киссинджер не скрывает восхищения:
«Ни в одной другой стране никогда современный лидер не предпринял бы какое-то крупное действие в масштабах страны, опираясь на стратегические принципы и события тысячелетней давности, и ведь он вряд ли мог рассчитывать на понимание со стороны своих коллег смысла проделанных им аналогий».
Вообще-то Киссинджеру следовало бы заметить, что неожиданная атака Мао не помогла добиться поставленной политической цели: китайская блестящая военная победа не только не «подтолкнула» Индию к столу переговоров, но принесла прямо противоположный результат, из-за чего политическое урегулирование пограничного конфликта невозможно вплоть до сегодняшнего дня. Конечно, Киссинджер прав в том, что поведение Мао следовало древнекитайским образцам, но он не увидел, что этот эпизод обернулся великолепным примером стратегической ошибки, вызванной сомнительными принципами древнего неразумия[68].
Сегодня можно наблюдать столь же опасное применение того же самого порочного метода, которое выражается в попытках использовать инциденты на море для подкрепления китайских притязаний на масштабную океанскую экспансию и мизерные клочки суши, официально именуемые в КНР областью Парасельских островов, Спратли и Чжонша в провинции Хайнань. Данный орган управления на местном уровне (сугубо локально) призван, как ни парадоксально, утвердить китайский суверенитет над тремя архипелагами Южно-Китайского моря, причем два из них фактически частично оккупированы (или, что больше соответствует действительности, там находятся аванпосты); помимо Китая, этими архипелагами интересуются Малайзия, Филиппины, Вьетнам и Тайвань.
Более того, китайцы часто прибегают к запугиванию на море рыболовных судов, патрульных кораблей и буровых вышек иных стран: не открывая огня, они перебрасывали к месту событий гораздо более крупный корабль, чем имеется в наличии у конкурента, чтобы устрашить или добиться отступления через угрозу прямого столкновения судов. Опять-таки целью этих провокаций является не приближение войны, а создание кризисных условий, дабы другая сторона задумалась над каким-либо вопросом и в конце концов приняла меры по улаживанию конфликта. Это, безусловно, так, однако китайские чиновники, провоцируя кризисы, не могут избежать нежелательных последствий – элита и общественное мнение страны, выбранной в качестве мишени, мгновенно мобилизуются, что фактически исключает какие-либо уступки.
Досадно, хоть и предсказуемо, что китайские официальные лица как будто не в состоянии понять, к каким последствиям приводит применение провоцирования кризиса; ведь привлечение внимания к предмету спора обычно как раз повышает ценность объекта разногласий, тем самым снижая вероятность уступок. Иными словами, намеренное провоцирование кризиса – отнюдь не лучший путь для улаживания межгосударственных споров.
Третий пережиток менталитета «Искусства войны», мешающий отношениям Китая с другими странами и препятствующий усвоению правильной большой стратегии, – это преувеличенная вера в обман как таковой, в хитрости и внезапные ходы, допускаемые при обмане.
Стратагемы и непредвиденные удары играли немалую роль в эпоху Воюющих царств и в эпоху Возрождения по одним и тем же причинам: географическая близость, сходство и кровное родство, культурное единство – все это способствовало применению методов, которые требуют глубокого знания противника и быстрого проникновения.
Очевидное достоинство таких методов – в их доступности и способности приносить отличные результаты (в предельных случаях они сводятся к маневренной войне в противовес войне на истощение). Кроме того, они суть выражение асимметричного способа ведения войны (с использованием маневров), самым крайним примером которого является «обезглавливание системы командования и управления» вражеского государства, то есть убийство его правителя. В 222 году до н. э. царство Цинь завоевало Чжао и угрожало царству Янь, которое вместо войска выставило против врага известного ученого и террориста Цзина Кэ; тому поручили убить правителя Цинь с помощью отравленного кинжала, спрятанного в свитке (Цзин Кэ впоследствии стал в Китае киногероем, причем бездарный фильм снимался при финансовой поддержке государства и в западном прокате назывался «Герой»[69]). Он, быть может, и добился бы успеха, но ему помешал придворный врач, располагавший нужным противоядием; возмущенный же правитель Цинь двинул войско, завоевавшее царство Янь.
Этот пример показывает неоспоримый недостаток подобных методов: все формы маневренной войны, асимметричные или нет, не только сулят большую прибыль, но и сопряжены с большим риском, причем эти факторы пропорциональны друг другу. Чем меньше затрачивается ресурсов, чем меньше привлекается избыточных сил и чем меньше элемент грубой силы, тем выше эффективность действия, но приходится полагаться на благоприятные условия и четкое исполнение задуманного. Лишь тогда стилет или отравленный кинжал может выполнить работу многих мечей, если все пойдет точно по плану.
Так как крайне благоприятные условия по определению встречаются довольно редко, а точное исполнение замысла почти всегда опровергается практикой, то покушения, наряду с прочими формами подрывных действий, никогда не занимали значимого места ни в западной стратегической мысли, ни в реальности. Но в китайской стратегической литературе все было иначе: многие рецепты «Искусства войны» предполагают хитрость, даже само понятие пути (Дао) ведения войны сопоставляется с обманом[70]. Покушениям уделено довольно много места: в первом китайском систематизированном историографическом труде – монументальном «Ши цзи», или «Исторических записках», великого историографа Сыма Цяня – отдельный том (восемьдесят шестой[71]) посвящен биографиям террористов, включая и Цзина Кэ[72].
Наиболее опасным последствием неправильного применения какой-либо культурой собственных норм поведения по отношению к другой, а также результатом ошибочной веры в методы «Искусства войны» будет попытка Китая заставить Соединенные Штаты Америки сесть за стол переговоров посредством какой-нибудь внезапной наступательной акции. Остается лишь надеяться, что обсуждаемые в интернете предположения, будто нападения на американский военный корабль, даже на авианосец, могут привести к укреплению позиции Китая по поводу западной части Тихого океана, лишь досужие домыслы. Однако тот факт, что некоторым таким фантазиям подвержены действующие офицеры ВМС КНР (старшего ранга), внушает опасения. Не вселяет уверенности в будущем и то обстоятельство, что вплоть до последнего времени китайские военные корабли в открытом океане не отвечали на приветствие американских, зато включали свои радары распознавания вражеского огня. Недавно зазвучали полуофициальные призывы применить силу для поддержания притязаний Китая на море – не напрямую против США, но против Филиппин, союзника США по договору, равно как и против Вьетнама, нового неформального союзника США