[73].
Сейчас, когда Соединенные Штаты Америки очутились в эпицентре серьезного экономического кризиса, который наверняка приведет к сокращению внушительных военных расходов, можно проглядеть присущую американцам воинственность. Подобно британцам, американцы прагматичны и до неприличия привержены коммерции, но, если на них нападут, они ведут себя отнюдь не как прагматики или бизнесмены, предпочитают применять максимум сил, даже при наличии более сдержанных и дешевых вариантов ответа. Так что вера Китая в хитроумное искусство государственного управления эпохи Воюющих царств, якобы способное принести немалую пользу при малых (почти символических) издержках, может обернуться катастрофой в виде гораздо более мощного силового ответа Америки. Пример Перл-Харбора должен служить предупреждением о такой опасности; впрочем, умей люди и вправду извлекать уроки из своей истории, та не выглядела бы бесконечной чередой глупостей и войн.
Когда речь заходит о стратегической хитрости, в особенности направленной против американцев и Соединенных Штатов Америки, вера китайских правителей в полезность и осуществимость этого действия сильно подпитывается контрастом между их собственным имиджем и представлениями об американцах и США как государстве.
Еще один реликт системы дани состоит в том, что ханьцы обычно приписывают себе превосходную хитрость, а все прочие национальности считают в этом отношении (и не только в этом) ущербными. Американцы для них – люди наивные, пусть сильные и даже воинственные. Такими нетрудно манипулировать. «Нелегко понять Китай, ибо Китай – древняя цивилизация… [в то время] как американский народ очень прост, [или наивен, или невинен – 非常的单纯.]», – так высказался вице-премьер Ван Цишань 11 мая 2011 года в телевизионной дискуссии, будучи в Вашингтоне в качестве главы экономической делегации на ежегодном заседании американо-китайской комиссии по стратегическому и экономическому диалогу[74].
Для китайского официального лица это еще не самое надменное заявление. Даже мелкие китайские клерки постоянно уверяют, что Китай и китайцы слишком мудры, чтобы их могли понять некитайцы.
С учетом снисходительного отношения к американской проницательности в Пекине могут решить, что простейшей формы обмана – сокрытия своих замыслов (Tāoguăng yānghui: «Скрывай свои возможности и выжидай») – может быть вполне достаточно.
К сожалению, может показаться, что эта оценка в целом справедлива. На протяжении многих лет она триумфально подтверждалась, а китайцы со все возраставшим удивлением наблюдали, как американцы даже не пытаются воспрепятствовать возвышению Китая, даже всячески вкладываются в его быстрый экономический рост, будь то одностороннее открытие американского рынка для китайского экспорта или энергичная поддержка китайской заявки на членство во Всемирной торговой организации (ВТО); все это американцы делали, ничего не требуя взамен.
В действительности недружественно настроенные по отношению к США китайцы никогда не переставали изобретать теории, толкующие благосклонность Соединенных Штатов Америки как притворство; это проекция собственной склонности к стратегическому обману. По одной версии, США активно поддерживают глобализацию китайской экономики для того, чтобы сделать Китай крайне зависимым от импорта углеводородов и сырья, а тем самым с течением времени подчинить китайцев и их правительство посредством простой угрозы оборвать морской импорт. По другой версии, правящий американский класс долго рассчитывал на дешевый китайский импорт, чтобы подчинить собственный рабочий класс, прежде чем заняться самим Китаем, – это объясняет, почему обманчиво благосклонная фаза настолько затянулась.
Даже те китайцы, которые не настроены враждебно по отношению к США, могут поверить в одно из этих объяснений просто потому, что они не в состоянии придумать другой причины действий Америки. Лишь недавно освободившись из плена догматической идеологии, многие китайцы до сих пор не поняли, насколько жестко идеологизирована американская экономическая политика, особенно когда дело касается «свободы торговли»: это идеология, в рамках которой протекционизм рассматривается как смертный грех, а не как один из многих возможных политических курсов и при которой любое осмысление долговременных структурных последствий (таких, как деиндустриализация) кажется несущественным, если учесть принципиальный отказ от вмешательства в экономику.
Глава 10Стратегическая компетентность: краткая история
Многие иностранцы[75] наряду с самими китайцами склонны приписывать ханьцам изрядную стратегическую компетентность, но история этого не подтверждает.
Это не должно никого удивлять. Великодержавный аутизм, необоснованное применение традиционной тактики (обмана и прочих методов) из «внутрикультурных» конфликтов, ритуальное ведение войны и основанное на «Тянься» убеждение в собственном превосходстве – все это препятствия для понимания китайскими правителями текущей ситуации, для их способности формулировать реалистичную большую стратегию и эффективно ее осуществлять дипломатическими или военными методами.
Поэтому, пусть ханьцы всегда считали себя великими стратегами, их регулярно побеждали менее многочисленные или развитые враги, причем некоторые не удовлетворялись подчинением китайского пограничья, а вместо этого продолжали завоевание центральных китайских областей. В действительности ханьские правители держат власть над Китаем немного больше трети последнего тысячелетия.
Последняя китайская императорская династия Цин, правление которой обычно датируют 1644–1912 годами, была основана говорящими на языке тунгусской группы воинами-кочевниками чжурчжэнями, пришедшими из северных лесов и тундры вслед за кланом Айсин Геро, избравшим самоназвание «маньчжуры» (от Manchu – «сильный, великий») в 1635 году, прежде чем назвать династию в 1644 году «Цин», то есть «светлой»[76]. До самого конца своего правления маньчжурские императоры сохраняли этническую идентичность заодно с языком и письменностью, ведущей происхождение от арамейского алфавита, усвоенного через согдийцев, уйгуров и монголов. До сих пор этот язык можно увидеть на прикрепленных к историческим зданиям вокруг Пекина табличках эпохи Цин (националистическое утверждение, будто маньчжуры быстро ассимилировались, а потому все их победы и вся мощь – ханьские, сегодня учеными опровергнуто).
Именно маньчжуры установили границы современного Китая, постепенно завоевывая различные территории, в том числе нынешний Синцзян-Уйгурский автономный район, и покоряя монгольские племена, чьи потомки ныне составляют меньшинство китайского района Внутренняя Монголия; кроме того, был обеспечен, пусть на словах, номинальный сюзеренитет над Тибетом.
Поэтому Китай при маньчжурах был всего-навсего еще одной покоренной территорией, но в сегодняшнем китайском сознании границы Китая суть границы Маньчжурской империи на пике ее могущества, то есть после покорения Джунгарии в 1761 году при императоре Цяньлуне.
Не правда ли, любопытный случай смещения восприятия? Видя маньчжурские гарнизоны в каждой китайской провинции (фактически в качестве оккупационных войск), ханьцы того времени хорошо понимали, что они сами – не создатели империи, а лишь покоренные подданные. Сегодня же ханьцы регулярно предъявляют права на некитайские территории, завоеванные маньчжурами, – с тем же успехом индийцы могли бы притязать на Шри-Ланку, поскольку обеими землями некогда правили британцы.
Династия Мин предшествовала маньчжурам (правление датируется обычно 1368–1644 годами) и признается бесспорно китайской, однако сама она наследовала от чужеземной – монгольской – администрации. При Кубла-хане (Хубилае), внуке Чингисхана, монголы переняли символику и стиль китайских императоров и стали называться династией Юань (правление обычно датируется 1271–1368 годами). Утонченные ханьцы вновь не сумели сдержать грубых монголов, вновь им пришлось жить под чужой властью, поначалу хищнически-разрушительной и эксплуататорской даже в лучшее для Китая время (дань использовалась не в последнюю очередь для содержания крепостей, почтовых станций и конюшен с перекладными лошадьми).
Более того, в областях севернее реки Янцзы власти монголов предшествовала не ханьская, а чжурчжэньская династия – Цзинь, основанная кланом Ваньянь из лесов Маньчжурии (правление – 1115–1234 годы). Ханьская династия Сун продолжала править в Южном Китае, но вот ханьцы из исконных центральных областей страны в бассейне Желтой реки проживали под чужеземным господством, которое не смогли предотвратить.
Севернее Желтой реки, в том числе в «области шестнадцати округов» (Яньюнь шилю чжоу – Yānyún Shíliù Zhōu), предшественниками Цзинь были тоже не ханьцы, а кидани, потомки монгольских кочевников и конных лучников из северных степей. Под предводительством одного клана они основали династию Великая Ляо, чье правление обычно датируют периодом 907–1125 годов; именно от них происходит устаревшее английское наименование Китая – Cathay (это англизированное слово Catai из записок Марко Поло). Сходные названия встречаются к западу от китайских границ вплоть до Болгарии – Kitai, Qitay, Khitad или Hitai. Сегодня киданей мало кто помнит, но в ту пору они наверняка внушали изрядных страх.
Даже предшествовавшая династии Сун (618–907 годы) династия Тан, которую часто рассматривают как «чисто китайскую», опиралась на выраженный тюрко-монгольский элемент, о чем свидетельствует обилие лошадей, всадников и даже гарцующих женщин на изображениях той поры. Видные полевые военачальники, набранные из элиты воинов Средней Азии, вскормленных волками ашинов[77] (по сей день это герои турецких ультранационалистов), в немалой степени обеспечивали изысканность императорского двора Тан