[78]. Полевые военачальники-ханьцы, возможно, были начитаны в «Искусстве войны» и других подобных текстах, а некоторые и вправду добивались успеха – скажем, воспетый позднее Ли Цзин[79] (571–649), – но императоры династии Тан нередко предпочитали полагаться на практические навыки полевых командиров из клана ашинов.
Из этого краткого и очень фрагментарного наброска китайской политической истории, большая часть которой вовсе и не китайская, а скорее история чжурчжэней, монголов и тюрок, следует, что неоспоримое превосходство ханьцев во всех формах гражданских достижений никак не подтверждается их стратегическими способностями. Ханьцы могли производить больше пищи (и лучшего качества), чем любой другой народ на планете; они создали самую сложную и утонченную культурную и технологическую надстройку на своем материальном базисе, но гораздо чаще (минимум вдвое чаще) им не удавалось, во-первых, верно оценить свое внешнее окружение, выявить в нем угрозы и усмотреть возможности и, во-вторых, разработать эффективную большую стратегию по применению относительно обильных ресурсов для обеспечения безопасности собственной территории и населения.
Стратегическая компетентность явно отсутствовала в длинном списке достижений ханьцев, и, пока ханьские полководцы во главе огромных воинств цитировали друг другу Сунь-цзы, сравнительно малочисленные конники, закаленные в грубой и победоносной стратегии степной маневренной войны, брали над ними верх. Более того, все ханьские интриги и увертки уступали долгосрочной и масштабной дипломатии, столь естественной и привычной для степных правителей, которые регулярно объединялись против даже самых отдаленных империй.
В прошлом все эти печальные последствия отмеченных недостатков усугублялись благодаря иллюзиям по поводу достоинств ханьской стратегической культуры. К сожалению, судя по частоте цитат из эпохи Воюющих царств в речах китайских официальных лиц, эти иллюзии, как кажется, сохраняются до сих пор.
Все прочие последствия исторических реалий Китая представляют собой неизменный цикл возвышения династий, их ослабления и неизменного падения. Сильная династия = внутренний мир, законность и порядок. Мир, в свою очередь, означал экономический рост, увеличение расслоения доходов и распределения богатств, усиление местных богачей. Расслоение в богатстве подразумевало переход земель от мелких собственников к крупным землевладельцам. Оказавшись в положении батраков и безземельных поденщиков, бывшие крестьяне превращались в бандитов, когда случался неурожай. Бандиты же становились местными мятежниками, а местные мятежи перерастали в многолюдные восстания, если находился харизматичный лидер (так, Чжу Юаньчжан начинал как сельский безземельный рабочий, присоединился к мятежу против монгольской династии Юань, подчинил себе бунтовщиков и наконец основал династию Мин в 1368 году под именем императора Хунъу).
При этом разворачивался внутренний цикл упадка, начинавшийся с дифференциации богатства, что вела к появлению местных олигархов, которые во все большей степени контролировали местные власти, и это позволяло им сосредотачивать в своих руках еще больше богатств. Внутри этого цикла помещается внутренний круг официальных лиц, считая от ученых-чиновников, всерьез принимающих конфуцианство с его моральными нормами и тем самым устанавливающих закон и порядок, что ведет к имущественному расслоению, позволяющему богачам содержать своих детей вплоть до того, как те сдадут экзамены и сами станут чиновниками (и тоже будут использовать власть, чтобы и дальше обогащать свои семьи). По-видимому, нынешние социальные реалии Китая вряд ли случайны.
Глава 11Неизбежность роста сопротивления
Первый вывод, подтверждаемый далее содержанием двух недавних полномасштабных программных документов, официально представляющих китайскую внешнюю и оборонную политику[80], состоит в том, что китайское руководство всерьез нацелено на продолжение прежней политики и преследует взаимоисключающие цели: оно ратует за очень быстрый экономический и военный рост при соразмерном увеличении мирового влияния КНР.
Сама логика стратегии определяет невозможность одновременного успешного развития во всех трех направлениях, и не случайно укрепление китайского военного могущества уже провоцирует реакцию противодействия – прежде всего в силу своей стремительности. Эта ответная реакция мешает и будет впредь еще сильнее мешать дальнейшему развитию КНР одновременно в экономической, военной и дипломатической областях (пусть, конечно, в различной степени).
Все это вполне очевидно – пока среди соседей Китая и его конкурентов преобладают независимые государства.
На сегодняшний день Китай еще находится в начале пути, однако быстрое наращивание военного могущества уже вызывает враждебность и сопротивление – вопреки ожиданиям по поводу возрастания влияния.
Нам предстоит выявить формы, степень, содержание, время и силу растущего сопротивления отдельных стран и выяснить, насколько поддаются координации и могут ли сочетаться усилия отдельных пар стран или спонтанно возникающих группировок (а то и многостороннего альянса во главе с США – правда, подобная перспектива маловероятна и крайне нежелательна, ведь такое развитие событий способно привести Российскую Федерацию в китайский лагерь, что может оказаться решающим фактором в противостоянии).
Логика стратегии не реализуется самостоятельно, она побуждает к действиям национальных лидеров, а потому частичная реакция на возвышение Китая уже наличествует, даже в отсутствие официально провозглашенных намерений отдельных государств и робких попытках (точнее, их зачатках) международной координации. Более того, ряд инициатив в этой области был отвергнут именно вследствие неудачной координации.
За последние двенадцать месяцев к числу органических ответных мер на все более зримое и потенциально опасное усиление Китая можно отнести следующие:
– начало стратегического диалога между Индией и Японией, принятие комплекса практических мер, в частности налаживание обмена опытом между военными учебными заведениями и более тесное сотрудничество разведок применительно к Китаю;
– японская помощь Вьетнаму, направленная на укрепление оборонительных возможностей последнего и противостояние китайским провокациям на море;
– визит в Японию в 2011 году премьер-министра Австралии, который обсуждал стратегическую повестку в китайском контексте;
– рост активности Филиппин на море для подкрепления своих прав на острова Спратли;
– дальнейшее (хоть и очень медленное) перенаправление всех военных усилий США с бесполезных чаепитий в Афганистане на сдерживание Китая, а также прочие спонтанные, лишенные координации, почти инстинктивные реакции Америки на военное возвышение Китая.
Положение отдельных государств в китайском/антикитайском мире, равно как и различные организационные связи между ними, будут рассмотрены в последующих главах.
Главным же вопросом остается природа противодействия. Ответные меры исключительно в военной области, будь то превентивное наращивание численности вооруженных сил, ответная передислокация войск и тому подобное, не принесут пользы сами по себе. Если экономика Китая продолжит расти гораздо быстрее, чем экономика его соседей и конкурентов, если процент ВВП, направляемый Китаем на военные расходы, не изменится, то любые ответные меры в виде наращивания и передислокации войск ни к чему не приведут. Вдобавок соперники Китая рискуют даже отстать в развитии, так как им придется направлять больше ресурсов на тщетные военные приготовления, то есть тратить ресурсы, которые можно было бы направить на рост экономики.
Вообще в ядерную эпоху невозможно нечто вроде войны Китая против «Анти-Китая»: Китай, быть может, совершает ту же колоссальную ошибку, какую допустила кайзеровская Германия после 1890 года, но такое развитие событий не приведет в случае Китая к новому 1914 году. Наличие ядерного оружия не предотвращает полностью боевые действия между обладателями атомных арсеналов, но серьезно ограничивает формы этих боевых действий, ведь любой их участник должен сделать все, чтобы не позволить конфликту накалиться до уровня применения ядерного оружия. Такой сценарий по-прежнему дает Китаю возможность вести ограниченные боевые действия против Индии в виде пограничных стычек и даже открывает дорогу к более масштабной агрессии против какого-нибудь неядерного государства – при условии, что этому государству не придут на помощь США или Российская Федерация, если жертвой окажется Монголия или одна из республик Средней Азии.
Безусловно, необходимы приготовления, нацеленные на то, чтобы не допустить или, если потребуется, отразить возможные военные акции нынешней эпохи ядерного сдерживания, – разумеется, Китай вряд ли соберется напасть на Японию или затеет нечто более серьезное, чем локальная пограничная война с Индией, но, повторюсь, нужно готовиться к тому, чтобы противостоять возвышению Китая и любой эскалации с его стороны.
Правда, эти необходимые приготовления заведомо недостаточны, поскольку они не способны объединить мировое сопротивление, которое Китай вызовет своим быстрым экономическим ростом и военным усилением, если и то и другое продолжится в ближайшие годы.
Утверждение, будто независимые государства непременно воспротивятся (всеми средствами) лишению независимости, неминуемо получит практическое выражение в том единственном виде, который воспрепятствует полномасштабной войне, а именно в «геоэкономических» шагах, то есть в логике стратегии, которая воплощается в грамматике коммерции (как упоминалось выше и как будет разъяснено далее). Если Китай продолжит опираться на свой экономический рост для приобретения пропорционального могущества, развиваясь гармонично внутренне и нарушая устоявшийся баланс сил и гармонию в мире, то ответ нужно давать в экономической области (исходя из стремления добиться хоть чего-то).