Так или иначе, юридические преграды – скажем, запрет каботажа – могут быть полезными в той или иной области, однако обилие формальных преград к иностранному вмешательству дает понять, что политическая культура конкретной страны не столь уж невосприимчива к чужому влиянию. То же самое справедливо и в отношении чрезмерно обостренного чувства национальной гордости – это чувство обычно свойственно странам, которым фактически суждено подпасть под влияние более могучей державы[82].
Австралия – из другого, что называется, теста: несмотря на свое этническое многообразие, она полностью сохранила англосаксонскую воинственность. Лишь этим обстоятельством можно объяснить тот факт, что страна, удаленная практически от всех конфликтных зон мира, кроме одной, умудрилась после 1945 года отправлять войска для участия во множестве военных операций: это и война в Корее, и восстание в Малайе, и конфликты вокруг Индонезии, и война во Вьетнаме, и действия в Сомали, интервенция в Восточном Тиморе и на Соломоновых островах, длительные войны в Афганистане и Ираке.
Потому не вызывает удивления, что Австралия первой выразила недовольство ростом могущества Китая и начала создавать коалицию, как предписывается логикой стратегии.
Уже в 2008 году, когда Китай добровольно соблюдал ограничения в духе политики «Мирного роста» (то есть до возобладания надменности в китайском поведении), австралийское правительство внесло правки в программу «Защита Австралии в Азиатско-Тихоокеанском столетии: вооруженные силы до 2030 года» («Белая книга»[83] по вопросам обороны от 2009 года, отнюдь не ежегодное издание, в 2010 году не публиковалась).
Китайские официальные лица постоянно критикуют этот документ как алармисткий и подстрекательский (см., например, выступления в апреле 2011 года). Любопытно, не правда ли? Авторы программы между тем попытались представить сбалансированную оценку в крайне умеренных выражениях, о чем говорит и название раздела, посвященного Китаю, – «Стратегические последствия возвышения Китая»[84]. В программе, в частности, отмечается:
«4.23. Без существенного замедления Китай к 2030 году станет основной движущей силой экономики, причем не только в регионе, но и во всем мире, и будет оказывать стратегическое влияние далеко за пределами Восточной Азии. При соблюдении определенных условий Китай сможет обогнать Соединенные Штаты Америки и стать самой крупной экономикой мира около 2020 года. Но экономическое могущество также является производной от торговли, экономической помощи и финансовых потоков, а по указанным критериям США, возможно, сохранят лидерство.
4.24. Наиболее значимыми отношениями, как в регионе, так и в мировом масштабе, будут отношения между Китаем и США. Характер отношений между Вашингтоном и Пекином будет иметь важнейшее значение для стратегической стабильности в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Тайвань останется источником возможных стратегических противоречий между двумя государствами, и всем сторонам придется плотно поработать над сохранением мира на Тайване на годы вперед. Правительство Австралии привержено при этом многолетней политике «одного Китая».
4.25. Для Китая вполне реально в ближайшие десятилетия стать ключевым игроком в обеспечении развития и стабильности глобальной экономической и политической системы. В предстоящие годы вклад Китая в глобальную экономическую систему станет еще более существенным, а другие крупные страны станут активно содействовать экономическим успехам Китая. Китайское политическое руководство, по всей видимости, сохранит понимание необходимости укрепления региональной безопасности и глобального миропорядка».
Здесь авторы документа фактически побуждают Китай к умеренному поведению и предполагают, что так он и поступит.
«4.26. Китай также станет самой сильной в военном отношении азиатской державой, превосходящей всех соперников. Военная модернизация страны во все большей степени будет характеризоваться приобретением средств для распространения своего влияния. Столь крупная держава должна развивать военные инструменты глобального воздействия, соразмерные ее масштабам. Но скорость, размах и структура китайской военной модернизации обладают потенциалом, способным вызвать у соседей озабоченность, если только со стороны Китая не последует подробных разъяснений относительно своих военных планов».
В данном случае авторы утверждают, что смягчающая дипломатия может восполнить «создание Китаем значительного в перспективе всего мира военного потенциала». Они не рассматривают неминуемые последствия – ведь когда соседние страны успокоятся, вняв заверениям китайского правительства о добрых намерениях, каково будет восприятие дальнейшего наращивания Китаем своего военного потенциала, который намного превзойдет все остальные?
«4.27. Китай уже приступил к разъяснениям, однако ему следует прилагать еще больше усилий в этом направлении. Иначе соседи по региону начнут задаваться вопросами о долгосрочной стратегической цели развития вооруженных сил КНР – в частности, потому, что военная модернизация как будто выходит за рамки необходимого в случае конфликта вокруг Тайваня».
Здесь авторы документа устанавливают гораздо более низкий порог приемлемости для размеров китайского военного потенциала по сравнению с вышеозвученным «потенциалом глобального значения»; они рассуждают о вооруженных силах регионального, а не мирового масштаба, достаточных для войны за Тайвань, но не против, скажем, Японии; эти вооруженные силы должны быть функционально ограничены рамками операции по завоеванию Тайваня, не предполагать проведения более крупных военных операций.
(При этом авторы документа вплотную подходят к признанию, если не к скрытому одобрению, паназиатского согласия в том, что Китай вправе присоединить Тайвань силой оружия, пусть это «неправильно»; такая позиция Австралии и прочих азиатских стран – но не Японии с США – опирается, по всей видимости, на одобрение политики «одного Китая», разделяемой всеми этими странами.)
После публикации «Белой книги» Австралия начала накапливать возможности для сопротивления, вкладывая немалые средства в системы раннего оповещения[85] и (что, может быть, логичнее) усердно сколачивая союзную коалицию.
Китайское руководство недвусмысленно предпочитает (или, можно сказать, настаивает) решать все спорные вопросы на двусторонней основе со всеми желающими, в том числе и по поводу морских споров; это условие, конечно, обеспечивает Китаю благоприятный баланс сил на таких переговорах. Австралия же склонна к диаметрально противоположной точке зрения: она стремится создать эффективную систему коллективной безопасности в Восточной Азии и в западной части Тихого океана, пусть контуры этой системы еще не определены четко; приоритетная же цель страны состоит в том, чтобы ни одной из стран – участниц системы не пришлось остаться один на один с Китаем в переговорах по безопасности или территориальным вопросам, а также в случае прямой конфронтации.
Нетрудно догадаться, что подобные шаги требуют создания и внедрения действующего механизма консультаций, например, в рамках АСЕАН («Встреча министров обороны стран АСЕАН и стран-партнеров» – за исключением, по крайней мере, одной из этих стран); применительно к морским спорам возможны текущие соглашения по защите рыболовства, береговой обороне и даже по военным кораблям. Но все то, что скрывается за обозначением «совместные консультации» или «совместные действия», – удел будущего и предмет двусторонних консультаций, а не реального планирования.
При этом принимаемых сегодня мер вполне достаточно для того, чтобы показать решимость австралийцев изменить содержание многолетнего двустороннего диалога с заинтересованными странами и предъявить в качестве новой стратегической цели создание коалиции по противодействию китайскому экспансионизму.
Об этом, к примеру, однозначно свидетельствует официальная характеристика австралийско-вьетнамских отношений в совместном документе, принятом 7 сентября 2009 года; название «Полномасштабное партнерство Австралии и Вьетнама» показательно характеризует побуждения, которыми руководствуются обе страны[86]. После таких разделов, как «Развитие политических связей и обмен визитами», «Содействие экономическому росту и развитию торговли», «Продолжение оказания помощи в вопросах развития и технического содействия», в этом документе приводится особенно интересный пункт – «Развитие связей в области обороны и безопасности»:
«Австралия и Вьетнам признают, что безопасность и процветание обеих стран тесно связаны с безопасным будущим Азиатско-Тихоокеанского региона. Подтверждая свое уважение национальной независимости и суверенитета, Австралия и Вьетнам будут взаимодействовать на региональных форумах во имя развития надежной архитектуры безопасности [= механизмов коллективной безопасности] и снижения рисков конфликта путем укрепления доверия».
Это описание, скажем так, «совместных консультаций», а далее идет описание «совместных действий»:
«Австралия и Вьетнам намерены поощрять большую открытость и сотрудничество в сфере обороны через продолжение обмена специалистами и опытом в военной подготовке, взаимные визиты кораблей, а также через укрепление механизма обмена мнениями по вопросам региональной и мировой безопасности, представляющим взаимный интерес, посредством ежегодного диалога между официальными сотрудниками министерств иностранных дел и обороны»[87].
Поскольку обе страны сотрудничают по целому ряду других направлений, включая борьбу с торговлей людьми (во Вьетнаме на постоянной основе аккредитованы полицейские атташе Австралии), любопытно отметить, что в ряде случаев налицо более плотные контакты ради приоритетного взаимодействия по вопросам безопасности, прежде всего в отношении Китая. Тут можно вспомнить вьетнамское официальное заявление «Вьетнам отмечает день вооруженных сил в Австралии», выпущенное 12 сентября 2009 года. После перечисления австралийских официальных лиц, принявших участие в праздновании, в тексте говорилось: «Было достигнуто согласие в том, что после установления дипломатических отношений между двумя странами в 1973 году мы продвинулись во многих областях, особенно в области безопасности и национальной обороны»