Так век за веком – скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
(Николай Гумилев)
Но понадобится время, чтобы осознать смысл грядущего, Третьего зона (Бога Отца, Бога Сына, Духа Святого), который предрекали святые мудрецы задолго до XX века. Для Бердяева Третий Эон – торжество этики Творчества, которая приходит на смену этике закона (Ветхий Завет), рождаясь из этики благодати, любви (христианство), чтобы преобразить человека. В истинном рождении целого Человека, теурга, Бог и природа будут внутри его, а не вовне. Личность все в себя вмещает. «Личность не часть нации, национальность есть часть личности и находится в ней как одно из ее качественных содержаний… Национальность есть питательная среда личности». [310]
Намечался поворот на 180 градусов. И пусть лишь величайшие умы ощущали эту перемену, она предвещала эру Целого человека. Более двух тысячелетий сознание ставило общее выше личного, как в «Политике» Аристотеля: «Природа государства стоит впереди природы семьи и индивида: необходимо, чтобы целое предшествовало своей части». С тех пор смотрели на человека как на «часть», средство поддержания порядка в государстве. Хотя уже Конфуций говорил: «Истинный человек не орудие». Тосковала душа Григория Сковороды: «Где мне целого человека найти!» До сих пор ищут, но, если не найдут, жизнь обезличится, распадется на мелкие осколки.
Бердяев пытался повернуть мысль к осознанию кризисного состояния «больного общества»: не личность часть общества или космоса, а космос, общество часть личности. Человек онтологически первичен. Личность укрепляется в сопротивлении власти мирового зла, «которое всегда имеет социальную кристаллизацию». Если социализация распространяется на глубину существования, на духовную жизнь, то это «есть торжество das Man, социальной обыденности, тирания среднеобщего над лично-индивидуальным. Поэтому принцип личности должен стать принципом социальной организации, которая не будет допускать социализацию внутреннего существования человека». [311] Но и эту великую идею убогое сознание превратило в свою противоположность, сбросив со счета духовное существо человека.
Если не избавиться от архетипа власти, не избавиться от рабского сознания, не выйти к духовной Свободе. В индивидуализации сознания, которое Бердяев называет «сингулярным», философ видит возможность преодоления извечного отношения рабства-господства, если построить апофатическую социологию по аналогии с апофатической теологией. Личность не может быть частью какого-либо иерархического целого, она есть микрокосм в потенциальном состоянии. И это не антропоцентризм, сдвинувший параметры мира «во имя свое», не сверхчеловек в понимании Ницше. Это умаление себя внешнего ради пробуждения себя внутреннего, озабоченного существованием всех; в духе «соборности» – внутреннего универсализма, «симфонической» личности.
Этим отличается философия Всеединства от западного индивидуализма, замкнутого на себе индивида, что породило чувство безысходности. У русских философов, кого ни возьми, вселенское чувство открытости, со-причастности, прозрачности одного другому. Для Владимира Соловьева человек – «центр всеобщего сознания природы». Будучи вершиной Эволюции, теургом, соединяет божественное и человеческое, одухотворяет сущее. Потому для Соловьева Всеединство – «индивидуализация любви». «Великий сущностной закон состоит в том, что универсальность одного существа всегда находится в прямой связи с его индивидуальностью: чем более существо индивидуально, тем самым оно и более универсально». [312] С этого начал Владимир Соловьев свой путь к «положительному всеединству». Достойно бытия только «всесовершенное или абсолютное существо, вполне свободное от всяких ограничений и недостатков… полная свобода составных частей в совершенном единстве целого ». [313]
И это напоминает истинного человека (цзюньцзы) Конфуция: «Истинный человек не объединяется в группы, но всеедин. Мелкий человек объединяется в группы, но не всеедин» (Лунь юй, 2, 14). [314] То есть мелкий человек думает о частных интересах, благородный – об общих. Истинный человек живет по Истине, укоренен в Основе, идет наверх; мелкий человек наоборот.
По слову Афанасия Великого: «Бог станет человеком для того, чтобы человек мог стать Богом». Идея божественного человека, теурга, вызревала исподволь во все времена, как и ограниченности общества, формы существования людей. Все возникшее, имеющее причину подвержено исчезновению, учит Будда. «Будьте сами себе светильниками»: существует несотворенное, истинно-сущее, оно в каждом человеке. Это Мудрость-Праджня, которой нет без Сострадания-Каруны. (На нашем языке – без божественной Любви: «Когда же душа уклоняется от любви, тогда помрачается ее умственный взор», – по слову Златоуста. Пушкин же скажет: «Нет истины, где нет любви». А для Бердяева любовь направлена на весь страдающий мир, и в этом ее преображающая сила.)
Есть вечные истины, вечные идеи, в силу чего они не могут не осуществиться. Лейбниц называл вечное нравственное начало – монадой, Гёте – энтелехией. По Конфуцию, существует «врожденное знание» – «Высший Ум един», независим от пространства и времени. Согласно Платону, хаос сменится космосом, и уже навечно: кормчий «вновь берет кормило и снова направляет все больное и разрушенное по прежнему свойственному ему круговороту: он вновь устрояет космос, упорядочивает его и делает бессмертным и непреходящим» (Тимей, 28 А).
Форма существования подвержена старению (ветшает, как «одежда», – по Томасу Карлейлю). Устаревают и нормы общественной жизни, их поддерживают искусственно те, кто не заинтересован в Переменах. Потому и называют общество «больным», а техногенную цивилизацию «дьявольской», что заставило Альберта Швейцера признать: «С помощью всех своих институтов общество будет прилагать усилия к тому, чтобы по-прежнему держать человека в выгодном для себя состоянии безликости. Оно боится человеческой личности, ибо в ней обретают голос дух и правда, которым оно предпочло бы никогда не давать слова… Дух должен сплотить нас, провозгласив идеал культурного человечества в условиях, когда один народ отнял у другого веру в человечность, идеал, справедливость, здравый смысл и искренность, и каждый народ оказался во власти сил, которые заводят нас все дальше в беспросветную глушь бескультурья ». [315]
Я позволила себе выделить слово «бескультурье», потому что в этом суть проблемы: «преображение» государства и общества последует за преображением человека, а не наоборот. До сих пор пытались изменить жизнь, не изменив сознание, и ситуация ухудшалась. Уже в древней Индии упанишады провозгласили: «Тат твам аси» – «Это есть Ты», или Атман есть Брахман. То есть каждая личность божественна, целостна и потому едина с верховным Божеством. Брахман есть единый и неделимый Ум, благодаря которому все существует. Будда есть просветленное Сознание, призванное упорядочить мир. Это высшее сознание доступно каждому, кто следует Срединному Пути. По слову индийского мыслителя VII века Чандракирти: Будда – оборотная сторона множественности, которая создает беспорядок в построениях нашего ума, расчленяя единство мира.
Лев Толстой принял максиму упанишад: «одно во всех… „Tat twam asi?“ – „Кто ты?“ – „Я есмь ты“». Не потому, что был очарован восточной мудростью, а потому что это зрело в его душе (Л. Толстой. В чем моя вера? 1884). Каким путем пойдет человечество? Пока что усредненное сознание диктует правила жизни. Но ложь временна, вечна Истина, даже если люди не отдают себе в этом отчета. Недаром Бердяев высоко ценил Толстого, для которого жизнь есть углубление сознания, углубление духа в единое бытие. «Оно же есть Брама-Атман, основа всякого бытия и истинная сущность человеческого духа». Брама – свойственное человеку истинное Я. Человеческое Я есть земное воплощение Атмана. «Мы, верно, существовали прежде этой жизни, хотя и потеряли о том воспоминания». [316]
Это и есть русская идея «соборности» – нераздельного и неслиянного единства, к которому призвана вывести духовная Культура. Отсюда вера в Богочеловечество, в конечную победу Добра.
Сартр признает, что мир вывернулся наизнанку под влиянием падшей культуры: «…дух унижен, обращен в рабство и тщетно силится достигнуть сознания и свободы… природа вне и внутри человека воспринимается как человек наизнанку». Но не видит выхода из мира абсурда: «Если я сам вывернут наизнанку в мире наизнанку, то мне кажется, что в нем все налицо». [317] И это привыкание к абсурду – самое страшное, что может произойти с человеком. Потому русские философы будоражили ум, упрекая западных коллег в «меонизме», неверии в смысл жизни. Естественно, если они признают мир феноменальный и не видят мира духовного. Отсюда отвлеченнность, ограниченный рационализм и чувство заброшенности, одинокости, неукорененности в Бытии.
Семен Франк противопоставляет экзистенциалистам, увлекшим за собой молодежь, веру в «Смысл жизни». Он убежден: Бытие само по себе есть совершенное Благо. В стремлении к извечному Свету – смысл Жизни. Внешние связи, как бы ни казались прочными, ничего не меняют по существу. Лишь на глубине подвижничества достигается онтологическое единство. Чем глубже погружаешься в свой внутренний мир, тем ближе становишься другим. Что же говорить о персонализме Бердяева! « Всякое знание абсолютного бытия есть акт самоотречения отпавшего индивидуального разума во имя Разума универсального, и благодать интуиции дается этим смирением… Только в приобщении к Абсолютному Разуму постигается смысл целого». [318]
В соединении разрозненного и заключается миссия России, выстраданная, потребовавшая неимоверных жертв, до сих пор не осознанных. Одни верят в ее назначение, другие сопротивляются ее возвращению на свой Путь, не веря в возможность искупления, возрождения чувства «вселенскости», о котором говорил не один Достоевский. Но идея нации есть то, что «Бог думает о ней в вечности», потому не может не осуществиться, если проснется душа.