Зло небытийно, пусто, не причастно истинно-сущему. И пусть буддисты не трактуют зло как отпадение от абсолютного Бытия, совершенное актом свободы, однако никто не вынуждал человека впадать в омраченность, чувственное рабство. Но там и там признали низшую необходимость, пусть в одном случае порожденную безначальной Бездной, в другом – волнением дхарм. Следствие одно – призрачное бытие, помраченность ума, значит, и причина одна. Но сфера призрачного бытия неспособна затмить Свет Истины, отнять от Божественной полноты, так же как авидья бессильна перед Праджней, будучи ее тенью. Прорвется духовный Свет, и тень исчезнет.
Может быть, и не стоит слишком сближать столь различные традиции. Прежде я более искала различия, наверное, потому, что сходство искали, как правило, не там, в силу превратного представления о Целом как однородном по инерции линейного мышления. Труднее всего осознается взаимодополнительность, асимметрия – закон Целого. Теперь хотелось бы показать, что «высший ум» действительно един. Суть одна: зло есть побочный продукт до-бытия или небытия; оно безначально, но конечно, то есть изживается разумной волей человека. [335]
Суть в том, что праоснова Бытия, мир непроявленный, как его ни назови, и у европейских мистиков, и у буддистов имеет потенции добра и зла, хотя буддисты и даосы называли это иначе. (Собственно, с этого начинается «Дао дэ цзин»: «Явленное Дао не есть постоянное Дао. Названное имя не есть постоянное имя…» Или: «Знание Постоянства назову Просветленностью. Не знающий Постоянства своим неведением творит зло. Имеющий Постоянство – терпим» (16).) Буддисты сводили неустойчивость психики, в общем-то суетность (и с точки зрения христианства один из самых страшных пороков), к волнению дхарм, но результат тот же – конструирование мира неистинного, иллюзорного. Помраченное сознание реализует недоброе начало материи. Там и там омраченность сознания является причиной недугов. И там, и там руда человеческого бытия очищается, ибо человеку присуща устремленность к Истине, абсолютному Бытию, назови это Нирваной или Царством Божьим.
Едина природа мистического прозрения
Собственно, этого совпадения не могло не быть, ибо мистический опыт дает во все времена примерно одну и ту же картину, отражая Истину, разные ее грани. В момент прозрения является то, что невозможно предвидеть, что не продиктовано ничем, объективно существует (скажем, эйдосы; в китайской традиции внутренний лик «ли»). Непредвзятость, непосредственный, «чистый опыт», по Нисида Китаро, когда «видишь форму бесформенного, слышишь голос беззвучного». Оттого данные мистического прозрения могут вступать в противоречие с религиозной верой, а сами мистики объявляться еретиками, что, кстати, не характерно для буддийского Востока. То, что называлось мистикой на Западе, для Востока – естественный способ мышления. Сам буддизм мистичен: Истина открывается не логически, а в состоянии Озарения (сатори, бодхи, самадхи).
Мистику можно понять как первооснову жизни, по Бердяеву, как всеобъемлющее чувство и понимание жизни: она повсюду разлита, повсюду есть. [336]
«Мы со всех сторон окружены тайной и повсюду символы этой тайны». Вершина мистического пути – соединение с Богом и через это соединение «обращение к миру и человеку, ко всякой божьей твари, исполнение любви и творчества» (Философия свободного духа, с. 174). А японский поэт Мацуо Басё скажет: «Возвысь свое сердце. Пережив Сатори, вернись в мир обыденный» (Такаку кокоро-о сато-рите дзоку-ни каэрубэси). Мистическое проницание Истины, проникновение в суть Бытия освобождает человеческий дух, потому и говорят о втором рождении – рождении в духе, чему учат мистики.
Если можно говорить о различии, то по форме, не по сути: каждый мистик – дитя своего времени и своей культуры, наследует свою традицию. Универсальный закон инь-ян исключает возможность сходства. Бердяев скорее прозревает янскую ипостась той же Истины, следуя традиции Огня, пути активного действия. [337] Для даосско-буддийских мистиков ближе иньская ипостась: Воды, Недеяния, необусловленного действия (акарма), ведущего к полному успокоению дхарм, погашению огненной стихии (как переводится иногда Нирвана). Наверное, Бердяеву был бы ближе Конфуций, путь разумного деяния, философ и сам напоминает цзюньцзы, одинок и всеобщ. И для Бердяева глубже богословского и метафизического учения об абсолютной бездвижности Божества – мысль о Божестве как coincidentia opposi-torum (лат. «совпадение противоположностей»). «Так и мыслили все мистики. Так мыслил и Бл. Августин. Абсолютный покой в Боге соединен в Нем с абсолютным движением. Лишь для нашего рационального сознания, в нашем природном мире, покой исключает движение, движение делает невозможным покой. Абсолютное же совершенство Божества совмещает в себе абсолютный максимум покоя с абсолютным максимумом движения» (Философия свободного духа, с. 130).
Та самая идея единства покоя-движения, Неизменного в Изменчивом, что в И цзине, две первые гексаграммы: абсолютное движение, Творчество (ян), и абсолютный покой, Исполнение (инь), едины в своей Основе.
В Тайцзи инь-ян пребывают в покое, в свернутом состоянии. Под действием «пружины» инь-ян из Небытия рождается пять видов энергии (у син) и, соответственно, все пятерицы, в том числе пять Постоянств (учан), пять признаков совершенного человека. Взаимодействуя, инь-ян ведут к Единому, если открыто сердце – обиталище духовного ци, чтобы Целое могло пульсировать, пока не исчезнет необходимость в самой пульсации и сущее не достигнет полного Покоя. В процессе пульсации энергия очищается от примеси – от того, что мешает проникнуть Свету. Несоответствие традиций Огня и Воды – ради грядущей Встречи.
Для Бердяева в Божестве пребывает лишь то, что подлинно есть, лишь реальная личность, а не призрак самоутверждающегося «я»; Перво-Божество (ungrund) и есть «абсолютное бытие». А буддисты и даосы назовут это «Небытием», миром непроявленных форм, где нерожденное уже существует, существует извечно. «В Поднебесной все вещи рождаются из бытия, а бытие рождается из Небытия». «Небытие проникает повсюду. Вот почему я знаю пользу от Недеяния» (Дао дэ цзин, 40, 43). Лао-цзы вторит Чжуанцзы: «Врата природы – Небытие. Тьма вещей выходит из Небытия. Бытие не способно стать бытием с помощью бытия, должно выйти из Небытия». «Свет пребывает в пустоте Небытия» («Лецзы»). Небытие – корень бытия, возможность восхождения к абсолютному Добру. Мир проявленный лишь частичное выражение извечного Небытия. Другие веками понимали под «небытием» после-бытие, испепеление сущего, – темное начало, меон. Апофатическое богословие, христианская мистика знали о существовании божественного Ничто, в самораскрытии которого видят богочеловеческий процесс, поднятие твари к свободному бытию в Боге. И все же в западном чувстве преобладает страх перед Ничто. Лишь в XX веке меняется к нему отношение. Такие философы, как Хайдеггер, признают реальность Ничто: «Ничто одновременно основа сущего и бездна, где это сущее исчезает» (все же «исчезает», а не рождается, как из «корня» – «бэнь»). Бергсон не соглашается с пониманием Небытия как уничтожения сущего, называя такое понимание «псевдоидеей».
«До-бытие», «после-бытие», с точки зрения восточных мудрецов, досужие разговоры. Как сказано в «Дао дэ цзине»: «Когда в Поднебесной все будут знать, что есть прекрасное, появляется безобразное (букв, «э» – зло). Когда будут знать, что есть добро, появляется недоброе. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга… Потому совершенномудрый придерживается Недеяния и обучает без слов. Ничего не предпринимая, все создает. Создавая, не обладает. Достигая успеха, его не замечает. Поскольку не замечает, успех его не покидает» (Дао дэ цзин, 2). А шестой патриарх «чань» Хуэй-нэн скажет: если спорите о том, что раньше, что позже, значит, впали в заблуждение, в непрерывный поток побед и поражений. Потому и радели мудрецы о непротивопоставлении одного другому, чтобы не исказить замысел Неба. Там же, где спорят о добре и зле, торжествует зло, ибо сам спор есть зло.
Наконец, можно еще раз вспомнить слова третьего патриарха «чань» Сэн Цаня: «Совершенный Путь подобен бездне, где нет недостатка и нет избытка. Лишь оттого, что выбираем, теряем его». Вот как понимают чаньцы «безосновность» и Путь Спасения. Значит, дело не в Праоснове, а в отношении к ней человека, который способен вызывать из Небытия зло, но способен и не делать этого, если следует Срединному Пути. «В изначальной бездне Божественного Ничто исчезают Бог и творение, Бог и человек, исчезает сама эта противоположность». Различение Творца и творения «снимается в Божественном Ничто, которое не есть уже Бог» (Философия свободного духа, с. 132). Творец возникает вместе с творением, Бог возникает вместе с человеком – Бердяеву близка апофатическая теология, идея Мейстера Экхарта: «Бог – это существо, которое можно познать лучше всего через, ничто“»; «раньше, чем стать твари, и Бог не был Богом». Бог стал Богом лишь для творения. «В темной бездне Божества, – комментирует Бердяев, – исчезает Бог и творение, Бог и человек, исчезает сама эта противоположность. Путь отрешенности погружает в неизреченное ничто, в сверхсущее». И вновь обращается к Экхарту: «Несущее бытие по ту сторону Бога, по ту сторону различности. Там был я только самим собой, там хотел я самого себя и видел самого себя как того, кто создал вот этого человека. Там я первопричина себя самого, моего вечного и временного существа… По вечной сущности моего рождения я был от века, есмь и в вечности пребуду… В моем рождении рождены были все вещи; я был сам своей первопричиной и первопричиной всех вещей. И желал бы, чтобы не было ни меня, ни их. Но не было бы меня, не было бы и Бога».
Для мистиков, где бы они ни жили, все возникает одновременно, все со-возникает и существует вечно, то появляясь, то исчезая, но исчезая не абсолютно, – появляется в новом качестве. «Движение в Боге, – говоря словами Бердяева, – которое раскрывается в духовном опыте, не есть процесс во времени, в нем ничего не следует одно за другим. Это есть в вечности происходящее идеальное свершение, вечная божественная мистерия жизни… Образ человека разлагается, когда исчезает в душе человека первообраз, когда нет в душе Бога. Искание человеком Бога есть вместе с тем искание самого себя, своей человечности… рождение Бога в человеческой душе есть подлинное рождение человека» (Философия свободного духа, с. 133).