вопреки дружественным вековым отношениям и строгому соблюдению трактатов со стороны Китая Россия захотела воспользоваться затруднительным положением Китая вследствие восстания тайпинов и затем разрыва с Англией и Францией; и если потом китайское правительство, будучи угрожаемо в самом Пекине подступившими к нему англичанами и французами, и согласилось на уступку не только Приамурского, но и Уссурийского края, то забыть того, что Россия воспользовалась стесненным положением Китая, никак не могло; и это чувство выражали всегда все китайцы всем русским, с которыми по давнему и близкому знакомству могли говорить откровенно. Китайское же правительство, в течение долгого существования привыкшее не терять ничего и имеющее основным правилом своей политики стремиться всегда к возвращению во что бы ни стало временно теряемого, умеющее притом для достижения своей цели выжидать, и очень долго, благоприятных обстоятельств, конечно, поставило и Амурский вопрос в число не окончательно еще решенных и не отказалось от надежды рано или поздно возвратить и Амур Китаю.
Все это мы считали необходимым сказать потому, что при неприязненных ныне отношениях к Китаю нельзя определять образа своих действий соответственно только тому, как мы сами думаем и чего желаем; нужно непременно знать понятия, дела и побудительные причины к действиям противника.
Сознать неизбежное изменение отношений Китая к России и предвидеть будущее его стремление было, кажется, немудрено, а потому к этому надо было и готовиться, и принять вовремя повсюду соответственные меры; но, к несчастью, Амурское дело повели, как известно, так, что его постигла полная неудача и в развитии колонизации, и в организации военных сил, т. е. в тех двух условиях, которые должны были упрочить обладание Амуром, создав возможность отпора местными средствами в самом опасном и скорее других подвергающемся нападению месте нашей границы с Китаем в случае предъявления китайцами каких-либо притязаний на возвращение Амура и покушения с их стороны принудить нас к тому силою.
Обратимся теперь к среднеазиатской нашей границе с Китаем. Затруднение в отношениях наших к нему начались там вследствие события в Чугучаке; но Китай, восстановив в нем свою власть собственными силами, мог дать нам удовлетворение и вознаграждение за вред, причиненный вышесказанными событиями нашим подданным. Совсем иное дело вышло в Кульдже, когда Китай, потеряв весь Восточный Туркестан и Джунгарию, не был в состоянии возвратить их под свою власть, и на развалинах китайского владычества образовалось довольно значительное кашгарское владение, настолько сильное и с возможностью еще большего усиления в будущем, что китайцам представлялось весьма мало вероятности снова овладеть потерянными странами и чрез значительное время, а тем более прекратить тогда беспорядки на границе, вредившие и государственным и частным интересам России. В таких обстоятельствах представлялось по отношению к Китаю вполне ясная дилемма: или потребовать от Китая прекращения беспорядков, или заставить его признать свое бессилие и, следовательно, право России действовать собственными силами на потерянной для власти Китая территории. Так поступали и все другие европейские народы по отношению, например, к варварийским владениям, действуя непосредственно против них, когда Турция, которой они считались вассалами, оказывалась бессильною на них действовать и отказывалась принимать ответственность на себя за их действия. Так поступили и французы в 1830 году, не только наказав алжирского дея, но и присоединив Алжир к Франции. Положение было ясное.
Наконец, не рассуждая даже о праве, а действуя на основании совершившихся фактов, мы могли не только занять Кульджу, но и действовать так, как требовалось, чтоб выказать твердое намерение утвердиться в ней окончательно при очевидной невозможности Китаю требовать ее от нас, когда китайские войска не только не могли дойти до Кульджи, но, потерявши весь Восточный Туркестан и Джунгарию, находились в опасности погибнуть от недостатка продовольствия и в Чугучаке удерживались единственно содействием калмыков, взявших сторону Китая только потому, что исконные противники их, киргизы, были на стороне инсургентов.
И вот в этих-то именно обстоятельствах, когда Китай с погибелью последней армии в тех местах лишался последней надежды на обратное завоевание Восточного Туркестана и Джунгарии, или, по крайней мере, возможность этого отдалялась слишком на долгое время, мы подали помощь Китаю и физически, доставив продовольствие его армии, и нравственно, отняв у инсургентов всякую надежду хотя бы на нейтралитет с нашей стороны, обезоружив кульджинских жителей и не допустив их подать пособие инсургентам, и таким образом явились против них даже союзником Китая.
Действие это объяснялось будто бы необходимостью в тогдашних обстоятельствах по случаю войны с Турцией. Мы увлеклись минутным раздражением против мусульманства, но гнев – худой советник, и пожертвование общими соображениями и постоянными целями для удовлетворения временных потребностей, конечно, ошибочная политика.
Опасаясь мнимого усиления мусульманства в случае упрочения кашгарского государства, которое, не имея устойчивости, должно было, однако же, дорожить дружбою с нами, мы оказали для разрушения его содействие соседу несравненно более опасному и могущественному, с которым притом обстоятельства подготовляли неизбежные столкновения в будущем и который имел веками уже утвержденную устойчивую политику: стремиться всегда рано или поздно возвращать все потерянное, политику, поощренную притом недавним успехом в подавлении восстания тайпинов и в разрушении образовавшегося было в Юнани мусульманского государства Пантаев. Между тем очевидно было, что с Китаем дело будет труднее, нежели с возникающими время от времени мусульманскими государствами среди полудиких племен Средней Азии, не имеющих никогда ни определенного государственного устройства, ни преемственной политики, тогда как в Китае государственное устройство и политические предания, освященные веками, представляли такую прочность, что подчиняли им даже все завоевывавшие Китай народы…
Когда мы сообразим все это, то поймем причины, по которым всякий успех в войнах с Китаем будет только временный и не заставит поэтому китайцев отступиться от требований возврата Кульджи, а затем и Амура.
Конечно, побуждения относительно Кульджи и Амура совершенно различны. Смотря на дело с китайской точки зрения, в Амурском деле главное значение имеет национальное самолюбие и раздражение против России за отнятие страны в то время, когда Китай был в дружбе с Россией; собственно же Приамурский и Уссурийский края могли быть нужны Китаю разве в далеком только будущем. Но Кульджу китайцы считают необходимою для удержания господства своего во вновь завоеванном Туркестане, Джунгарии и Кашгаре, а готовясь к столкновению с Китаем необходимо знать и принимать в расчет и его мнения. Известно, что, по преданиям местным, еще Тамерлан сознавал всю стратегическую важность обладания верховьем реки Или и горными проходами, открывающими вход в Восточный Туркестан. Поэтому, отправляясь для завоевания Китая, он оставил часть войска в Кульдже, из чего даже выводят и происхождение названия дунганей, так как это слово означает «оставшиеся».
Вследствие этого и надо ожидать, что китайцы будут настойчиво домогаться обладания Кульджою, и если не успеют в том в настоящем случае, то будут возобновлять попытки при всяких более благоприятных, по их мнению, обстоятельствах, так что на прочный с ними мир нельзя уже более рассчитывать, пока Китай не будет сам потрясен в своей основе. Что же касается до Амурского и Уссурийского краев, то они могут ему быть нужны только для размещения излишка населения, давно уже перешедшего за Великую стену и начавшего заселять многие места в Монголии и Маньчжурии, особенно в последней, где большую часть населения составляют уже китайцы, а не коренные маньчжуры, сильно истребленные в последних войнах с тайпинами и с европейцами, но преимущественно в первой войне с Англией, в 1840 году. Поэтому из всего вышеизложенного очевидно, что вооруженное столкновение с Китаем неизбежно если не в настоящем, то не в далеком будущем, и остается рассмотреть, какие могут из того быть последствия для России и как мы должны поступать.
Что мы можем нанести вред, и даже сильный вред, Китаю – это несомненно, но нанести вред противнику еще не всегда значит извлечь из этого пользу себе. Известно, что вследствие успеха на войне главное вознаграждение составляет всегда приобретение территории и лучше всего с однородными государству жителями. Одни деньги не могут быть вполне соответственным вознаграждением за потери и убытки на войне, так как, кроме материальных пожертвований, существуют потери не оценимые вещественно, потери людей, которые вознаграждаются или приобретением новых подданных, или достижением высших нравственных целей.
Теперь вопрос именно в том, может ли быть для нас полезным приобретение какой бы то ни было новой территории в Средней Азии и может ли оно служить вознаграждением не только за потери во время войны, но и за те расходы, которых потребует напряжение сил для удержания приобретенного и для всегдашней готовности к отпору – при несомненной уверенности в постоянном уже отныне враждебном расположении Китая и поползновении его делать попытки к восстановлению вещественного обладания потерянными странами и нравственного влияния и обаяния в Средней Азии.
Шестнадцать лет тому назад (в 1864 году), рассматривая этот же вопрос, хотя по поводу другого случая, мы выразили наше убеждение, что от приобретения в Средней Азии нам вообще мало пользы и в экономическом, и в нравственном отношении, особенно если эти приобретения выразятся еще в создании (как советуют и ныне некоторые) мусульманских владений под нашим протекторатом, что составляет, несомненно, худшие из всех видов политических отношений. Кроме того, мы поставляли на вид, что пока мы сами далеко еще не устроились ни в экономическом, ни в нравственном отношении, то бесплодно гнаться за этими целями у чужих и даже в своих новых приобретениях, помня, что невозможно надеяться дать другим то, чего сам не имеешь. Nemo dat quo non habet. Последствия расширения территории при отсутствии способности устроить ее мы видели уже на многих приобретениях, обратившихся нам в тягость.