ких – какая-то фантастически уродливая смесь Европы и Азии, красоты и безобразия, республики с древней восточной деспотией…
И это на фоне резкой, своенравной, могучей природы: жестокий и благодетельный дракон-солнце, в июле накаляющий хутуны, как доменную печь, и при тихой погоде вдруг превращающий лютый январь в мягкий чудный апрель; внезапный неистовый северный ветер – будто сама пустыня Гоби вдруг осадила пекинские стены, – способный в один осенний день сорвать весь пышный покров с могучей растительности, а зимой заставить сибиряка-иркутянина при пяти – восьми градусах по Реомюру проклинать суровость пекинского климата; грозы, низвергающие небесные водопады, размывающие сотни китайских фанз, рушащие стены и превращающие весь город в сплошной лабиринт каналов; дождливый душный «футьен», когда растительность растет чуть не на ваших глазах… Травы, деревья, цветы, солнце, ветер, грозы – все здесь могуче, как могучи циклопические стены, могучи горы, избороздившие страну, могучи реки, в один разлив уносящие миллионы человеческих жизней.
Человек привыкает ко всему, и даже такая странная, сказочная обстановка с течением времени теряет свою остроту, и только народ, населяющий этот удивительный город, надолго остается загадкой. Толпы студентов в каких-то странных подрясниках, напоминающие послушников неведомого ордена; девушки-полудети, хрупкие, как цветы; детишки, серьезные, как философы; купцы, толстые, жизнерадостные, женоподобные; угрюмые землекопы, утрамбовывающие землю странными орудиями под заунывный мотив китайской «Дубинушки»; ремесленники, работающие в своих крошечных мастерских незнакомыми, непонятными инструментами; базарная толпа, такая шумная, живописная и так тихо снующая в своих мягких туфлях, – весь этот человеческий муравейник с его странными обычаями, понятиями, верованиями и легендами производит впечатление неведомого и в то же время загадочно-близкого нам мира, близкого нам, русским, как никому из европейцев. Ибо, несмотря на всю непохожесть, есть в этом Китае что-то от татарской, допетровской Руси, боярских охабней, расписных теремов и лубочной пестроты. Яркий костюм нарумяненной маньчжурки, степенная походка мандарина, всадник, проскакавший с соколом в руке, причудливая пестрота летнего дворца с зубчатыми башнями, словно сказочная иллюстрация Билибина, даже самый конфуцианский консерватизм, так отдающий твердостью в вере наших начетчиков, и тысяча неуловимых мелочей невольно уносят вашу мысль к давно прошедшим временам, ко временам Московской и Киевской Руси. Это смутное чувство близости, родственности, похожести – взаимное, оно-то и объясняет отчасти тот глубокий, захватывающий интерес, с каким китайские студенты читают Ключевского, его мастерские описания старорусского быта. Послушайте их комментарии, и вы убедитесь, как, несмотря на все различия, много у нас общего, и не только в исторических, переживаниях, но и в наших мыслях, наших чувствах, нашем миросозерцании…
Попытайтесь войти ближе в круг интересов молодого поколения, заполняющего аудитории высших учебных заведений, понаблюдайте их споры, и вы попадете в еще более знакомую атмосферу. Преклонение перед наукой, отрицание всех авторитетов, всех традиций, всех устоев, призывы к единению, к борьбе за свободу, споры о роли интеллигенции, партийности и беспартийности, землячества, кружки философские, марксистские, анархические, феминистские, культуртрегерские, – словом, перед вашими глазами как живые встают наши сороковые, шестидесятые, семидесятые, девяностые годы, период студенческих демонстраций и первых выступлений русских рабочих. Все это, конечно, в миниатюре, зачастую поверхностно, а иногда по-детски, и неудивительно, ибо так называемый молодой Китай, современный Китай, Китай эпохи великих мировых войн, Октябрьской революции, III Интернационала здесь, в Пекине, где не дымит ни одна фабричная труба, он весь пока еще на школьных скамьях, в студенческих митингах, манифестациях, в этих молодых серьезных девушках в строгих костюмах, перешагнувших, быть может, семейную драму, прежде чем попасть в университетскую аудиторию.
И когда смотришь на стройные ряды студенческой демонстрации, решительно шествующей по улицам и площадям древней столицы Азии, то невольно кажется, что это дряхлый, плененный Китай выслал свой первый отряд, свою молодежь на поиски земли обетованной, весть о которой неумолчно звучит с великой русской равнины.
1926
М. Андреев
Историк, экономист-китаевед Михаил Георгиевич Андреев (1888–1945) учился (1913) и работал (1925–1927) в Китае, затем, возвратившись в СССР, командир Красной Армии (19281945), преподавал в нескольких высших учебных заведениях Москвы, вел научную работу. Публикуемый очерк его был напечатан московским журналом «Красная новь» (1927, № 5, май). В 1941 г. Андреев был арестован и, по-видимому, расстрелян или погиб в ГУЛАГе.
В Пекине
В 1913 году мне впервые пришлось побывать в Китае и именно в Пекине, бывшем в то время резиденцией первого президента Китайской республики, Юань Шикая, а до этого времени – резиденцией бывшей Маньчжурской династии, Пекин был тогда и столичным городом, и главным политическим центром, чем номинально он продолжает считаться и теперь. В 1913 г. Китай только еще делал первые робкие шаги на пути своего обновления; и если это обновление начинало заметно проявляться в Шанхае и др. приморских городах, то в Пекине оно было мало приметным. Изредка на улицах Пекина можно было увидать китайца без косы, или китайца, одетого в европейский или полуевропейский костюм, или китайца, едущего на велосипеде, во всем Пекине имелось 2–3 автомобиля. Трамвая не было. Еще крепко соблюдались между китайцами туземные обычаи приветствий; еще мал был спрос на предметы, принятые в обиходе европейской жизни; европеец, встречавшийся на улице, все еще вызывал любопытство окружающих китайцев; повсюду в изобилии попадались на глаза неуклюже ковыляющие на своих испорченных ногах китаянки. Громоздки и неуклюжи были те тележки, на которых рикши возили людей… И вместе со всем этим шумливее, оживленнее был в то время Пекин… Четырнадцать лет прошло с тех пор, а как сильно изменился Пекин! Правда, он и теперь еще продолжает оставаться грязным, вонючим и пыльным; правда, в нем еще и теперь мало санитарии и гигиены, – но не в этом дело.
Еще не так давно Пекин делился на три части: императорскую, маньчжурскую и китайскую; каждая из этих частей огорожена еще и теперь могущественной стеной, имевшей своим назначением закрывать императорскую часть от взоров простых смертных, а китайскую и маньчжурскую части разделять между собой, дабы благородная кровь маньчжуров не смешивалась с кровью побежденных китайцев. Но уже давным-давно стена, отделявшая китайцев от маньчжуров, потеряла свое истинное назначение и осталась только как немой памятник; теперь дело дошло до того, что маньчжуры совсем забыли свой язык и настолько ассимилировались с китайцами, что живут почти той же самой жизнью, какой живут и китайцы.
Стена же, огораживающая бывшую императорскую часть города, иначе именуемого «запрещенным городом», окончательно потеряла свое значение только с падением Юань Шикая. Китайцы-очевидцы рассказывают, что после открытия некоторых проездов императорского города для удобства сообщения между западной и восточной частями Пекина первое время прохожие робко и боязливо шли или ехали через эти проезды, всякую минуту ожидая быть схваченными и сурово наказанными за святотатство. Но теперь уже не то: и рикша, и кули, и уборщик помойных ям смело пользуются этими проездами наряду с чиновниками и именитыми купцами.
Опустел бывший императорский город; не подъезжают к нему в паланкинах и верхами сановники в причудливых костюмах; он медленно порастает мхом и травой; разрушаются многочисленные дворцы, порталы, беседки, кумирни; пустеют постепенно внутренние покои и хранилища дворцов: каждый новый временный резидент старался и старается взять себе «что-нибудь на память». Теперь в этих помещениях устроен музей из остатков бронзы, фарфора, картин, нефритовых печатей и пр.; еще и теперь можно видеть весьма старинные и редкие произведения искусства, но их не особенно много, да и ценность этих произведений уж не так велика, так как более ценное «хранится» в других, более «надежных» руках.
По мере того как терялось значение бывшего императорского города, падали и беднели и прилегающие к нему улицы и целые районы; там, где некогда были десятки магазинов и сотни лавчонок, обилие харчевен, трактиров и постоялых дворов; где некогда стоял шум тысяч голосов людей, лошадей, мулов и ослов, – там теперь все тихо и пусто. Придворная прислуга разбрелась в разные стороны, а с ними исчез и покупатель из бесчисленных местных лавчонок; челядь не ожидает уже своих господ и не идет проводить время в трактиры и харчевни; сановники не спешат в магазины за подарками, чтобы задобрить и расположить к себе приближенных государя, – и вот и сам дворец, и прилегающие к нему улицы затихли, опустели…
За это же время происходили перемены и в других частях Пекина: в одних из них то же запустение, а в других – оживление; а в целом Пекин, особенно в ночное время, когда замирает уличная жизнь и когда только слабо мерцают в темноте электрические фонари, имеет вид нашего захолустного уездного и не более как губернского города. Маленькие одноэтажные (редко двухэтажные) глиняные или кирпичные здания; да и эти невзрачные здания обнесены высокими глиняными заборами, благодаря чему улицы, за исключением торговых районов, по обе стороны имеют сплошные глухие стены без окон, лишь с дверями дли входа внутрь этих стен; а у этих стен почти повсюду лужи грязной, вонючей воды, содержащей в себе отбросы. По главным улицам западной и восточной частей Пекина бегают трамваи, которые всегда переполнены; трамвай – это первое крупное событие в жизни Пекина.
Вторым крупным приобретением для Пекина следует считать водопровод и канализацию; но тем и другим пользуются далеко не все население Пекина: это – роскошь, которую могут позволять себе богатые и зажиточные китайцы, так как соединение с центральной магистралью для большинства населения кажется слишком дорого (20–30 рублей); поэтому и в настоящее время этими благами цивилизации пользуются не более 10 % всего населения Пекина. Прочая же масса населения в этом отношении продолжает жить по старинке-матушке, пользуясь услугами водовозов и уборщиков нечистот да помощью бродячих собак, так как это и дешево и удобно.