Родители рано женят сыновей, не справляясь с тем, нравится ли им невеста. Китайский брак – формальная, деловая сделка. Не довольствуясь навязанной женой, китаец может взять в дом по сердечному выбору наложницу-конку-бинку. Жена компенсируется тем, что за ней сохраняются права хозяйки, старшей в доме. Дети, родившиеся от конкубинки, считаются детьми первой жены. Конкубинка обыкновенно моложе, красивее и образованнее первой жены, но в доме она на положении прислуги. В любой момент ее могут прогнать на улицу или перепродать, и закон за нее не вступится.
– А как законная жена относится к конкубинке?
– Конечно, неприятно, – говорят китаянки. – Но что же делать! Закон. Приходится мириться.
– У нас, у жен, общая спальня, – сказала мне одна из китаянок. – Когда муж ласкает другую жену, я прячу голову под подушку.
Китаянки о чем-то оживленно заспорили.
– Вчера хоронили одну китаянку, – объяснила мне переводчица, – конкубинку богатого китайца. Говорят, что ее отравила первая жена. У конкубинки родился красивый ребенок, и из ревности первая жена решила убрать с дороги соперницу-мать.
«Огофу» («русское посольство») – первое китайское слово, которое я записала в блокнот и постаралась запомнить. «Огофу» и «огожен» («русский») в Пекине выводили меня из лабиринта мудреных китайских улиц во время моих пеших и одиноких странствований по незнакомому городу. Долгое время я не решалась сесть в рикшу, но совершенно избежать этого было невозможно, ибо автомобиль не всегда можно было достать, а пешком по жаре никто из консульских сотрудников не соглашался сопровождать меня в моих экскурсиях. Сев в рикшу, я испытала мучительное чувство. Между тем от многих мне приходилось слышать об удобстве и приятности передвижения в рикше.
– Неужели и теперь ничего не предпринято, чтобы ликвидировать унизительный труд рикш?
– А куда же денутся 50 тысяч рикш, которые останутся без работы? Вопрос не разрешится, если вдруг все перестанут ездить в рикшах и будут их бойкотировать, – говорили мне товарищи, обтерпевшиеся в Пекине. – Нужно сначала развить в Китае промышленность – горную, текстильную и прочее – и тогда уже заменять рикш мотоциклами или чем-нибудь другим.
Пекинское население отнеслось к нам, участникам экспедиции, с большой теплотой и сочувствием. Во всех общественных местах, даже в магазинах и на рынках, торговцы проявляли особую предупредительность, смотрели как на героев.
Иностранцы, если они только не принадлежали к высшему буржуазному обществу, относились к нам без всякой неприязни и с большим любопытством.
Между прочим, одно видное лицо из французского посольства выразило Карахану сожаление в том, что китайское правительство не предупредило его о прилете экспедиции, поэтому он не мог быть на аэродроме.
Хуже всех относились к нам в Пекине соотечественники, белые эмигранты. В вестибюле «Вагон-Ли» я обратилась с каким-то вопросом к двум нарядно одетым дамам, решив, что они русские. Они сделали вид, что не понимают меня. Тогда я спросила по-французски:
– Неужели я ошибаюсь: вы иностранки, не русские?
– Мы русские, – сказала одна из дам, – но стараемся забыть об этом.
На Калганском вокзале с нашим кинооператором заговорил русский эмигрант.
– Вы приезжие, из Совдепии? Воображаю, как вы счастливы, что вырвались из этого ада: голод, Чека…
Кинооператоры, смеясь, сказали, что они на днях опять уезжают в Москву, но что в России давно нет голода; наоборот, кондитерские и пирожные даже лучше, чем в Пекине.
– Этому можно поверить, глядя на вас, – вмешался китаец, говорящий по-русски. – Скорее ваш соотечественник, – жест в сторону эмигранта, – выглядит голодающим.
Худой и желтый эмигрант тяжело вздохнул и не без зависти оглядел двух здоровенных и жизнерадостных наших кинооператоров.
Советское полпредство помещается в красивом здании, в зелени пальм и акаций. От главных решетчатых ворот к нему ведет широкая, усыпанная гравием аллея. В будке, у ворот, сидит старик китаец; другой охраны нет.
Карахан пользуется громадной популярностью среди пекинского населения. В беседе со мной китайские дипломаты спешили подчеркнуть заслуги Карахана в деле сближения Китая с СССР и свое отношение к нему.
Личные отношения в Китае имеют громадное значение. Нелегко иметь дело с китайскими дипломатами, которые любят и в государственных делах торговаться до седьмого пота и склонны к компромиссу.
По соседству с советским представительством – английское. Одна лишь кирпичная стена отделяет СССР от Великобритании, и рядом развеваются красное полотнище с серпом и молотом и полосатое со львами. Недавно в английском посольстве, требуя повышения жалованья, забастовали бои и все низшие служащие китайцы. Англичане в течение нескольких дней оставались в темноте, без воды и услуг. Виновниками этой забастовки они объявили советских боев, которые якобы распропагандировали боев английских.
Для нашей экспедиции отвели номера в гостинице «Амбассадор», обставленной по-европейски, но обслуживаемой китайцами.
Эта гостиница скромнее, чем в том же Пекине «Отель-де-Пекен» или «Вагон-Ли» – блестящие европейские отели с роскошными вестибюлями, ресторанами, крышей-садом, лифтом, фенами, электрическими вентиляторами и пр.
Под видом нашей охраны в коридорах гостиницы были поставлены полицейские. Вся администрация была замещена агентами полиции. Но особенно они нас не беспокоили.
С «Гранд-отелем» у меня связано воспоминание о величайшей жаре, которую чувствуют все европейцы, попадающие в Китай в летние, знойные месяцы. Частые сетки на окнах не спасали от москитов. Приходилось зажигать японские свечи, от которых разбаливалась голова. К утру столы и пол были усеяны трупами москитов. Ночами, несмотря на открытые окна, в комнате нечем было дышать.
В Пекине нам прежде всего пришлось обзавестись визитными карточками, без которых в Китае совершенно невозможно обойтись. Наши спортсменские костюмы достаточно поистрепались в дороге, да и не отвечали китайскому климату, и нам пришлось обратиться к китайским портным.
Утром мы получали именные пригласительные, с отпечатанными иероглифами карточки на банкет от разных министерств и общественных организаций. Все министерства, китайский воздушный флот и даже департамент полиции чествовали нас банкетами: в общественном саду, в клубе китайских студентов, возвратившихся из-за границы, в летнем дворце и в обсерватории (банкет, устроенный членами партии Гоминдан).
Скучно описывать банкеты, особенно китайские, состоявшие из 50 с лишним блюд и продолжавшиеся в течение нескольких часов.
За час перед тем, как надо было отправляться на банкет, у нас начиналась суматоха. Хлопанье дверями, звонки к портному, который не принес вовремя заказанное платье. В последнюю минуту у кого-нибудь из летчиков, но чаще у Шмидта[28], вдруг не оказывалось черного галстука, а являться надо было обязательно в черных брюках и черных галстуках. Являлись мы всегда с опозданием, последними.
Как-то, не успев даже приодеться, прямо из рабочей комнаты Шмидт явился на банкет в гимнастерке с засученными рукавами и расстегнутым воротом. Если бы нечто подобное позволил себе англичанин, француз или другой иностранец, китайцы, помешанные на этикете и условностях, приняли бы это за вызов и оскорбление. Но Шмидт – русский большевик, коммунист, а потому китайские сановники и чиновники спокойно переварили это отступление от этикета. За столом Шмидт, как всегда, громко и простодушно смеялся и похлопывал своих сановных чопорных соседей по плечу. Они в ответ благосклонно улыбались. Секретарь нашего посольства, ведающий церемониями дипломатических приемов и банкетами, только руками разводил.
Представители нашего посольства были на банкете в черных брюках и летних, белых коротких фраках. Куцый фрак этот придает человеку весьма комический вид.
При виде того, как терпимо относились сановники к шмидтовской гимнастерке, думалось, что без всякого ущерба для международных отношений наши дипломатические чиновники могли бы сохранять и за границей советский костюм и вид.
У китайцев не принято рукопожатие. Здороваясь по-европейски, они неумело подают руку. Китайское приветствие состоит в приседаниях и низких поклонах, причем кисти рук они складывают на груди.
У освещенного входа в сад и помещение, где давался банкет, нас встречали толпой бои. Старший из них, в белоснежном халате, брал у нас визитные карточки, которые мы потом находили возле своих приборов.
Не без замешательства, раскланиваясь налево и направо, мы проходили в толпе чиновников в юбках, среди военных и полицейских, приседавших в поклонах.
Хозяева банкета, министр иностранных дел, президент департамента авиации и лидеры партии Гоминдан, здороваясь с нами, говорили любезности. После церемонии, продолжавшейся довольно долго, нас приглашали к столу.
Затрудняюсь сказать, с какими обедами нам было труднее справляться: с сервированными по-европейски, с ассортиментом ножей и вилок у каждого прибора, или с китайскими, на которых едят палочками и кормят морскими червями, ласточкиными гнездами и т. п.
Китайский обед состоялся в «Клубе студентов, возвратившихся из-за границы». Давали банкет все министерства, китайский воздушный флот и департамент полиции. Обед был сервирован на веранде. Под потолком в клетках качались попугаи и щебетали колибри. Круглые столы были уставлены закусками и лакомствами на маленьких тарелочках: семечки, орехи, шинкованная капуста, пастила, яйца, выдержанные в извести и земле с темно-коричневым прозрачным, как желе, белком и зеленоватым желтком.
Возле каждого прибора стояли чашечки с теплой рисовой водкой. Говорят, китайцы весьма снисходительно относятся к пьяным. Известный китайский поэт Ли Бо, напившись пьяным в присутствии императора, не мог прочесть написанного в честь него стихотворения. Император не только не обиделся, но даже сошел с трона и собственноручно поднес поэту чашечку с прохладительным напитком.