Китай не имеет статистических данных о количестве самоубийств женщин, случаи эти, однако, очень распространены.
В китайских кафешантанах предлагают изящные прейскуранты на китайском и английском языках. Под напыщенными названиями скрыты не напитки и блюда, а женщины.
Тщательно скрываемые драмы разыгрываются в публичных домах, выделяющихся высотой и решетчатыми окнами полутюремного типа.
«Купля» и «продажа» женщин, как и все случаи жизни китайцев, обставлены сложными церемониями. Видная роль в них отводится специалисткам-сводницам, обычно старухам, с которыми предварительно договаривается покупатель.
Огромное количество женщин экспортируется в публичные дома Америки. Туда из портов Китая идут шхуны и пароходы, груженные женщинами, которых нищета оторвала от семей, не способных прокормить лишний, не окупающий себя рот.
В начале нынешнего столетия в китайской истории отмечены две женщины: императрица Ци и революционерка Цю Дзинь.
Императрица Ци прославилась растратами народных денег, казнями и фаворитами. В нескольких верстах от Пекина находится знаменитый летний дворец. Он построен императрицей Ци на деньги, предназначавшиеся для китайского флота. Точно в память этого, на озере перед дворцом стоит огромная неподвижная мраморная лодка, символизируя невыстроенные корабли.
Уже в XX столетии по прихоти своеобразной китайской Екатерины производились работы, не уступающие по затраченному труду постройкам египетских пирамид. Воздвигались горы на равнинах, исключительно ручным трудом, строились и отделывались тончайшие дворцы и галереи.
В годы царствования императрицы Ци впервые в истории Китая была казнена женщина-революционерка, учительница Цю Дзинь, во многом сходная с Софьей Перовской, первой русской казненной революционеркой.
Дочь крупного чиновника, она получала неплохое образование, которое закончила в Японии. В ранней молодости Цю Дзинь попала в революционное движение, и вся ее жизнь стала подвигом. Цю Дзинь называли «равная мужчине» – наибольшее признание для китаянки. В стихах, речах она всегда обращалась к женщине и будила в ней протест. Десятки тысяч китаянок, уверенно шагающих на здоровых ногах, обязаны ее влиянию своим физическим раскрепощением еще задолго до революции.
Тысячи курсисток, женщин-врачей, учительниц на своем знамени несут яркие лозунги Цю Дзинь об освобождении женщины. Цю Дзинь казнена в 1907 г., после неудачи организованного ею восстания.
Сунь Ятсен всегда энергично поддерживал Цю Дзинь и внес в программу Гоминдана пункты полного раскрепощения женщины.
В настоящее время партия Гоминдан насчитывает относительно большое количество женщин. В одном Кантоне партиек-работниц имеется до 500 чел., в условиях Китая число немалое.
Несмотря на изнуряющий, непосильный труд, казалось бы, обрекающий женщину на полную пассивность, именно из среды работниц появляются женщины-вожди.
Наиболее популярны в настоящее время коммунистки-ткачихи, отличные ораторы: Лиу Чангянг и Мен Читунг.
Активное участие в женском движении также принимает вдова Сунь Ятсена, член ЦК партии Гоминдан.
1927
Р. Кармен
Известный кинооператор-документалист и режиссер, журналист, народный артист СССР Роман Лазаревич Кармен (19061978) находился в Китае с сентября 1938 по сентябрь 1939 г. в период борьбы китайского народа против японской агрессии, когда Советский Союз оказывал всяческую поддержку правительству сражающегося Китая. Кармен бывал на фронтах боевых действий, в партизанских отрядах и частях регулярной армии, в штабах и правительственных учреждениях, снимал руководителей страны и ее военачальников, рядовых бойцов и трудящихся крестьян, ветеранов разных политических партий и патриотических движений, молодежь, встречался с советскими летчиками-добровольцами, был в т. н. Особом районе в Яньани, где размещалось политическое и военное руководство Коммунистической партии Китая. «Одиннадцать провинций, двадцать пять тысяч километров, десять километров снятой кинопленки» – таков был итог его работы. Помимо отснятых кадров, а многие из них теперь стали уникальными, Кармен посвятил «героическому китайскому народу» и свою книгу «Год в Китае. Записки киножурналиста» (М., 1941). Ниже публикуются отдельные ее главы.
Из книги «Год в Китае»
Летим уже много часов. Под нами провинция Ганьсу.
Иногда удается разглядеть небольшие китайские деревушки. Они очень далеко расположены одна от другой. Около каждой, на холмах, видны прямоугольники вспаханных полей. Крохотные фигурки людей, работающих на полях, неподвижны. Очевидно, они смотрят на самолет.
Пилот ведет меховой перчаткой по карте и указывает на кружок, обведенный синим карандашом. Это Ланчжоу – главный город провинции Ганьсу. Здесь посадка на ночевку. Притянув мою голову, пилот кричит в самое ухо: «Идем на посадку!»
Под крылом, у широкого изгиба реки Хуанхэ, возникает раскинувшийся по равнине Ланчжоу. Самолет идет на посадку.
Выхожу на темную улицу. Брожу, освещая себе путь карманным электрическим фонарем. Впереди и рядом со мной вспыхивают лучи таких же фонарей.
Вечером, когда спадает дневная жара и с гор стекает освежающая прохлада, население города – торговый и рабочий люд – высыпает на улицы.
Над раскрытыми дверями лавок покачиваются бумажные фонари, такие же фонари висят внутри, освещая полки с мануфактурой, дешевой парфюмерией, жестяными предметами домашнего обихода, туфлями, шелками, галантереей.
В меховых лавках висят пушистые шкуры барсов, леопардов и рысей.
В аптеке фонарик тускло освещает полки, уставленные фарфоровыми и стеклянными сосудами, наполненными мелко нарезанными корнями растений, сухими травами, порошками, снадобьями тибетской медицины. Старик в огромных очках с узорчатой медной оправой что-то толчет в ступе при свете масляной лампадки.
Купцы со своими гостями сидят около лавок на табуретках и молча прихлебывают чай из маленьких чашечек. Купцы – в темных шелковых халатах и в черных круглых шапочках с шариком.
Быстрым шагом проносятся кули, неся тюки, подвешенные на пружинящих бамбуковых коромыслах.
Позванивая, пробегают рикши. Укрепленные на коляске фонарики, качаясь, освещают спину босого рикши, лицо молчаливого седока-чиновника, сухого старичка в сером халате, женщины в очках или бедняка-ремесленника. Качающийся пучок света струится по никелированным спицам колес. В стремительном беге рикши не уловишь ни малейшего стука, скрипа, шороха. Коляска проносится бесшумно, лавируя в узких уличках.
В лавчонках шипит на углях всякая снедь. Измученный кули тут же, присев на корточки, молча съедает миску дымящейся лапши, облитой коричневым соевым соусом. Потом долго подсчитывает на узловатой темной ладони медную сдачу.
Сторонясь перед несущимся рикшей, прислушиваясь к чужому громкому говору, ощущаешь странную смесь удивления и раздумий над впервые раскрывающимся перед тобой миром.
В огромном, похожем на манеж помещении кинотеатра люди сидят на деревянных скамейках, пьют чай и оживленно беседуют. Меж скамей шныряют мальчишки. Они разносят горячие, окутанные паром мохнатые полотенца, арбузные семечки, сигареты, чай. Чтобы побойчее торговать, они орут, заглушая хриплый голос репродуктора. <…>
…Все дни занят подготовкой к отъезду: оформляю документы, знакомлюсь с людьми, занимаюсь снаряжением киноэкспедиции. Придется исколесить всю страну, для этого нужен хороший автомобиль: надежный и недорогой. В смете моей экспедиции на покупку автомашины отведена сумма в 400 долларов. Мне предлагают ежедневно какой-нибудь рыдван, внешне весьма приличный, но абсолютно не отвечающий требованиям, которые я предъявляю к машине: выносливость, надежность двигателя, экономичность в расходе горючего и… дешевизна.
Все эти дни надо мной энергично шефствует радушно встретивший меня в Ханькоу товарищ Владимир Рогов – специальный корреспондент ТАСС в Китае. Он много лет в Китае, знает язык. Рогов знакомит меня с нужными людьми – китайскими журналистами, писателями, помогает в оформлении документов и, наконец, оказывает мне важнейшую услугу: снабжает первоклассным переводчиком.
Переводчик ТАСС, который по вызову Рогова прилетел из Чунцина, это – девушка двадцати четырех лет, китаянка, студентка Бэйпинского университета. Рогов рекомендовал ее как отважного, выносливого человека. Она несколько раз была на фронте, прекрасно владеет русским языком. Зовут ее мисс Чжан. Я счел нужным при первой же встрече предупредить ее, что нам предстоит тяжелая работа, сопряженная с большим риском, лишениями. Она спокойно ответила:
– Я знаю, что работа советского кинооператора полезна моей родине. Я постараюсь помочь вам, и меня не пугают тяжелые условия. Если б я не знала русского языка, я была бы на фронте как боец. Посмотрим, кто из нас окажется выносливее, – добавила она с улыбкой. <…>
Не обязательно знать, как выглядел довоенный Ханькоу, чтобы увидеть перемены в его внешнем облике. В веренице элегантных лимузинов бросаются в глаза машины, обтянутые зеленой маскировочной сеткой или густо обмазанные глиной. По городу часто проходят отряды солдат, движутся военные обозы. Перекрестки многих улиц опутаны проволочными заграждениями. В витрине модного дамского конфекциона из-за тонких шифоновых блузочек и игривых вуалеток просовывает свое рыло зеленый противогаз. Моду на этот головной убор упорно прививает китайскому народу японская военщина.
На улицах очень мало антияпонских плакатов, листовок и лозунгов. Бросается в глаза в Ханькоу и во всей стране отсутствие массово-политической работы среди населения. При встречах и разговорах с людьми самых различных слоев общества чувствуется, что огромные резервы народной энергии аккумулируются в сердцах людей, не находя себе применения и выхода. Почти не бывает здесь массовых собраний, митингов, докладов. Только 10 октября, в годовщину Китайской республики, стихийно прорвались наружу боевые настроения масс. На улицу вышли тысячи людей – служащих, рабочих, студентов, интеллигенции. Толпы людей со знаменами, испещренными пламенными лозунгами, заполнили весь город.