Однажды я поехал с молодым моим другом Хуаном в старый пекинский парк, в глубине которого расположен Храм неба. Мы не торопясь шагали среди величавых вековых кедров и сосен, окруженных, в свою очередь, молодой зеленой порослью.
В путеводителе есть такие строки: «Пройдя ворота второй стены и углубляясь в гущу деревьев, вы сразу почувствуете тишину и ощутите даже некоторую торжественность при подходе к самому храму».
В южной части парка возвышается над землею громадный мраморный алтарь. Он открыт со всех сторон и называется «Круглый холм».
Старые книги повествуют, что будто только здесь, на высоком, искусно сделанном мраморном холме император мог встречаться со своим отцом – Небом и воздать хвалу своей матери – Земле.
В путеводителе говорится:
«Поднявшись на верхнюю круглую площадку, посетитель оказывается один на один с небом».
В тихий предзакатный час, когда мы с Хуаном забрались на «Круглый холм», здесь гремел горн, и дружина пионеров, стоя под высоким пекинским небом, в быстром темпе пела боевые китайские песни.
Потом, спустившись с холма, мы прямой дорогой направились в Храм неба. Старые львы, вырубленные из белоснежного камня, охраняют вход в храм. Мы стали подниматься по широким ступеням; ажурные двери были широко раскрыты, и мы ступили в храм.
Купол храма поддерживается высокими деревянными колоннами, которые, в свою очередь, опираются на белокаменные плиты. Сам купол сооружен из деревянных брусьев, расположенных ступенями, постепенно суживающимися кверху.
Но самое поразительное – это, конечно, стена – «говорящая стена». Так ее называют, эту наружную стену, которая охватывает Храм неба. Она сложена из хорошо обожженного кирпича и покрыта глазированной черепицей. Кирпичи с величайшей точностью пригнаны друг к другу.
И вот что удивительно: стоит приблизиться к стене и, почти не напрягая голоса, заговорить, как в то же мгновение за десятки шагов отсюда, напротив, у другой «точки» стены, чуть приникнув к камню, твой собеседник отчетливо услышит тебя. Впечатление такое, будто по телефону говоришь.
Мы с Хуаном заняли разные «точки» вдоль круглой стены – я оказался на западе, а Хуан – на востоке. Несколько раз повторялось это чудо: то я спрашивал о чем-нибудь Хуана, а затем, прильнув к стене, слушал его ответ, то он, мягко произнося русские слова, обращался ко мне, и я с веселым изумлением слушал его молодой, звонкий голос.
Право же, казалось детски-сказочным, что, несмотря на такое большое расстояние, отделяющее меня от Хуана, голоса наши, «ударяясь» в древнюю стену, стремительно летят друг другу навстречу.
Я так увлекся разговором с Хуаном, что не сразу заметил двух молодых китайцев – девушку и юношу, которые остановились недалеко от меня. У юноши было смуглое, с широкими скулами лицо, а выражение глаз, особенно в те мгновения, когда он улыбался, такое развеселое и счастливое, что просто зависть брала…
Девушка легонько толкнула его в спину, и юноша быстро пошел, почти побежал, вдоль стены.
Девушка проводила его глазами, потом, приложив палец к губам, прижалась щекой к стене.
У меня было такое впечатление, что она не видит меня – никого на свете она сейчас не видит! Ее волосы, черные с синеватым отливом, были стянуты в узел, маленький синеватый цветок прилепился сбоку. Приблизив губы к самой стене, она что-то быстро произнесла, а затем, улыбаясь, выслушала ответ юноши. Она оглянулась по сторонам и, увидев меня, смутилась, потом, бесстрашно тряхнув головой, что-то коротко и быстро сказала. И тут же, не теряя ни секунды, припала щекою к древней стене и, притихнув, слушала, что говорил ей тот самый юноша, который находился сейчас за десятки метров от нее…
Я не знаю, что ей сказала стена, но, по-видимому, что-то очень хорошее, потому что девушка стала похлопывать ладонями по каменной стене и смеялась весело, от всей души. Я видел только ее сияющий взгляд – она устремила глаза к небу, потом снова, сложив маленькие ладони рупором, быстро, не то вопрошая, не то отвечая, что-то сказала своему дружку, который ждал ее слов у противоположной «точки» стены. Сказала она опять что-то очень короткое и, как мне показалось, очень важное.
Я загляделся на юную, чуть косящую черным огненным глазом девушку, и радость ее невольно передалась мне. Но тут вдруг я услышал голос своего друга Хуана.
Он сердито опрашивал:
– Почему вы молчите?
Я что-то быстро ответил ему, мы еще немного поговорили, а затем сошлись у ступенек храма. Через несколько минут к этому же месту подошли девушка и юноша.
Еще одно маленькое «чудо» ожидало нас здесь. Став на первой каменной плите и хлопнув в ладоши, мы услышали ответное эхо. Шагнув на другую плиту и снова хлопнув в ладоши, мы услышали уже двукратное эхо, а на третьей плите к нам ответно донеслось троекратное эхо.
В центр круга ступили девушка и парень. Оба юные, черноглазые, они долго, с упоением хлопали в ладоши и внимательно слушали эхо.
Я не удержался и спросил Хуана, не знает ли он, о чем говорил этот юноша со своей милой подружкой.
Хуан залился смехом.
– Такой настойчивый парень, – добродушно сказал Хуан, – заладил одно: «Уо аи ни!» – Я тебя люблю! И все спрашивает и спрашивает: «А ты?»
– А что она отвечала?
Хуан покачал головою.
– Ответа я не знаю, но по глазам парня видно было, что слова были хорошие. Тоже, наверное, любит… Смешной парень, – с оттенком снисходительности сказал мой молодой спутник. – «Люблю, люблю…» Распелся!
Когда мы покидали Храм неба и стали подходить к аллее кедров и сосен, я невольно на миг обернулся, взглянул издали на говорящую стену и с благодарностью подумал: прощай, старая, добрая, чудесная стена!
Б. Полевой
Борис Николаевич Полевой (Кампов, 1908–1981), прозаик, журналист, общественный деятель, в 1962–1981 гг. был главным редактором журнала «Юность». Вместе с Б.А. Галиным и С.П. Залыгиным в октябре – ноябре 1956 г. совершил большую поездку по Китаю, печатая затем свои путевые очерки во многих советских периодических изданиях. Отдельно они вышли в книге «30 000 ли по Китаю» (М.,1959; позже не переиздавалась).
Из книги «30 000 ли по Китаю»
22 октября
В отличие от вчерашнего, весь сегодняшний день посвящен Китаю древнему.
Еще вчера двое наших новых знакомых, переводчики Сюй Лэйжань и Е Шуйфу, милая супружеская пара, благословившая не один десяток советских книг в путь по Китаю, обещала нам показать Великую китайскую стену.
Выехали пораньше. Супруги так здорово говорят по-русски, что всю дорогу мы всласть болтали, и, если бы кто-нибудь слушал нас, ему могло бы показаться, что по китайским дорогам несется машина, битком набитая москвичами.
Великая китайская стена! Ну кто же из нас о ней не слыхал!
У нас был повод блеснуть эрудицией, и мы наперебой рассказывали снисходительно улыбавшимся супругам, что стена эта была воздвигнута, вернее, начата постройкой, еще императором Цинь Ши-хуанди, за двести двадцать один год до нашей эры, что строило ее много поколений, что для того, чтобы прикрыть свою страну от нападения кочевых народов, воздвигли махину длиной около четырех тысяч километров. Для того чтобы окончательно убедить наших спутников в том, что они имеют дело с людьми необыкновенно образованными, к этим сведениям, выуженным в свое время из энциклопедии, мы прибавили еще то, что с воздуха стена эта имеет весьма импозантный вид, и, обобщив, заявили, что нас ожидает одно из самых грандиозных сооружений, когда-либо возводившихся человеком.
Супруги, убедившись в чрезвычайной нашей осведомленности, во всем согласились с нами. Но, когда мы, совершив довольно большую автомобильную поездку, увидели вдали само это величественное сооружение, апломб наш сразу испарился, мы полезли за карандашами и записными книжками и отныне уже только слушали. Древняя эта стена при ближайшем рассмотрении поражала не только грандиозностью своих масштабов, но и удивительно зрелым инженерным планом, архитектурным мастерством, замечательной продуманностью расположения, говорившими о стратегическом мышлении древних китайских полководцев, определявших путь этой стены через горы и долы.
У меня еще свежи в памяти так поражающие нас стены древнего Рима, старинные эллинские форты, хмурая мощь седого Тауэра в Лондоне. Там, в Европе, все это необыкновенно впечатляет. Но как это в общем-то незначительно выглядит по сравнению вот с этой десятиметровой громадиной, которой две тысячи двести лет назад китайцы опоясали свою страну от побережья Ляодунского залива почти до города Цзяйгуаня, в провинции Ганьсу! Каменный пояс этот тянется, как бы шагая с вершины на вершину. Через каждые сто метров стену венчают четырехугольные башни с гребешками бойниц. А у главных горных проходов, в угрожаемых местах, как, например, в долине, куда мы приехали, располагаются целые, даже в современном понятии не маленькие крепости. Два десятка веков пролетели над этой стеной, а она все стоит по-прежнему.
Молчаливые, пораженные искусством и гигантским трудом древних строителей, поднимаемся по ступенькам вверх.
Нет, черт возьми, как же тут все ловко расположено: и башни, и бойницы, и водостоки, сделанные так, чтобы осенне-весенние дожди не размывали камень, не подтачивали цемент, система лестниц, по которым обороняющиеся совершенно незаметно для врага могли перегруппироваться, в одну минуту сбежать со стены или вбежать на стену! Все сложено из огромных кирпичей. Да каких! А цемент, рецептура которого неведома современности, совершенно окаменел.
Смотря вниз с десятиметровой высоты, усиленной с внешней стороны естественным скатом, невольно думаешь о том, как велик, сплочен и огромен народ, который нашел в себе достаточно сил в те древние дни воздвигнуть это сооружение.
Одолев несколько крутых подъемов, мы садимся прямо на камень. Стена видна отсюда особенно хорошо. Где-то вдали точные, геометрические изломы ее как бы проваливаются. Тут, в одном-единственном месте обозримого пространства, стена обрушилась. Почему?