В настоящее время канал используется только для грузовых перевозок на небольшие расстояния, и плавают по нему, главным образом, джонки.
Однако меня знакомили с проектами, по которым уже в скором времени Великий китайский канал вновь будет широко использоваться и для транспорта, и для орошения.
Сучжоу – город с населением около 600 тысяч человек – лежит вблизи от известного своей красотой синего-синего озера Тайху и неподалеку от моря. Воздух здесь влажный, влияние засух не очень велико, почвы плодородны, и это район высокоразвитого, продуктивного земледелия, который из года в год получает высокие урожаи.
Поэтому в прошлом Сучжоу был резиденцией многих помещиков и отставных чиновников. Здесь же строила дачи и дворцы знать Шанхая и Нанкина. Издавна Сучжоу славится своими кустарными промыслами. В прошлом сюда съезжались художники со всей страны. Нам рассказывали, что во времена династии Мин их собиралось здесь до тысячи человек.
Но все-таки самое главное, в чем заключается известность этого города, – известность вполне заслуженная и, пожалуй, даже в значительной степени еще преуменьшенная, – это парки и выставки кустарных изделий. Говорят, что с вышивальщицами Сучжоу могут соперничать разве только мастерицы Ханчжоу.
Начнем с парков.
Они – совсем не то, что возникает в нашем представлении при слове «парк». Нет в них длинных, уходящих вдаль и тенистых аллей, нет даже больших деревьев, либо их очень мало, нет фонтанов и скульптур…
Парки Сучжоу – это прежде всего сочетание воды и естественного камня, камня без шлифовки и отделки. Площадь самого большого из них – всего два гектара, но, чтобы обойти эти два гектара, посмотреть все, что на них расположено, – нужно, вероятно, целый день, быть может, и больше.
Камни привезены сюда с озера Тайху. Тысячелетиями вода обрабатывала эти глыбы, и даже с самолета, когда вы пролетаете над озером, вас поражает необыкновенная изрезанность его берегов и разнообразие самых причудливых форм и очертаний каменных глыб, поднимающихся из аквамариново-синей воды.
Среди этих глыб, принявших очертания причудливых птиц, зверей, растений, кораллов и каких-то сказочных орнаментов, человек выбирает самые удивительные, самые необыкновенные и ставит их в парке.
В самых больших и знаменитых парках – в Пекине, в Ухани, в Чэнду – во всех городах Китая вы, рядом с грандиозными пагодами и башнями, увидите и эти камни, это творчество самой природы. И, право жe, вы не знаете, чему удивляться больше – искусству ли строителя восьмиугольной семиэтажной пагоды в Летнем дворце Пекина или человеку с тем острым, совершенным зрением, которое среди миллионов камней позволило ему разглядеть такой вот причудливый камень, найти для этого камня самую подходящую точку в огромном парке и поставить этот камень в этой точке в таком положении, в котором он более всего красив, оригинален, неповторим…
Когда эти камни в парках Сучжоу собраны тысячами, они создают местами сказочный лабиринт, – то перед вами возникает огромное скопление фигур, очень напоминающих львов, так что весь парк носит название «Парка каменных львов»; либо они настолько похожи на деревья, что вы не раз и не два, а может быть, десять раз подойдете и постучите по такому камню пальцем, поцарапаете, оглядите его со всех сторон, а сделав два шага в сторону, снова возвращаетесь и все-таки уходите с каким-то недоумением и растерянностью, так и не поверив до конца, что это – камень, а не ствол дерева.
Вода…
Вода среди этих камней заключена в крохотные озерца, диаметром метров в десять, иногда меньше, но как здесь выполнена каждая мелочь, как красиво и естественно выглядит каждый маломальский выступ берега! Учтено все: освещение такого озера солнечными лучами при восходе, днем и при закате, лунное освещение ночью; тени деревьев, беседок и камней, которые отражаются в воде, тоже как бы вписаны в замысел людей, создавших парк; очертания камней, которые лежат на дне, и тех, которые чуть-чуть возвышаются над поверхностью ее, тоже включены в общий рисунок…
Вот в озере омут – глубокий, зияющий чернотой омут, там, где на самом деле глубина едва ли достигает одного метра… Вот совсем неожиданно вы вдруг замечаете свое собственное отражение в воде, когда стоите на ступенях высокой беседки, вот вы удивляетесь тому, что солнечная дорожка на поверхности воды, сияя, вкатывается в дверцы другой беседки, расположенной у самого берега, а тень небрежно брошенного на берегу камня отражается в воде силуэтом черного лебедя… Все, что вы видите, вы видите так, будто бы это возникло случайно, само по себе, будто за всем этим нет человеческого труда, нет видимого искусства – и в этом-то и состоит неповторимое искусство созидателей таких парков…
Таков парк «Каменных львов», таков и «Парк глупого политикана», по преданию, созданный неким государственным деятелем, который, будучи не согласен с политикой правителей, объявил себя глупым, тупым человеком и, поселившись в Сучжоу, создал здесь парк.
Но в них, в этих «натуральных» парках, есть еще парки-миниатюры, которые умещаются иногда на площади обычного стола, иногда же они по размерам своим не превышают размеров книги обыкновенного формата.
Это так называемые настольные, или миниатюрные, пейзажи… Из обломков диких камней, из мха, из засушенных растений и ветвей создан этот миниатюрный пейзаж с тропинками и беседками, со скалами и каменными львами, с озерами и даже с отражениями теней в этих озерах…
Вы можете взглянуть и на миниатюрный лес…
Маленькое развесистое дерево, очень маленькое – всего с полметра высотой, но кора и трещины на стволе и обрубленные ветви – точь-в-точь, как на древнем, отживающем свой век дереве… Вам объясняют, что мастера своего дела, люди, специальность которых – поиски таких вот деревьев, поднимаются высоко в горы, туда, где начинаются вечные снега. Там, на границе снегов, они отыскивают вот эти деревца, угнетенные морозом и ветрами, но все-таки борющиеся за свое существование в течение веков… Им – этим деревьям – и в самом деле много лет: двести, триста, четыреста, даже – пятьсот, они пересажены и растут теперь в глиняных и каменных вазах, и знатоки своего дела из поколения в поколение передают искусство ухода за ними и придают им еще более причудливые и в то же время такие естественные формы, что и здесь вы совсем не замечаете усилий человека…
Парки, настольные пейзажи и крохотные столетние деревца – все, вместе взятое, – это искусство обнаруживать в природе нечто сказочное, подлинно поэтическое, обнаруживать и умело прикасаться ко всему этому очень нежно, очень терпеливо и очень осмысленно, как бы проникая в само существо природы и даже в какой-то мере подчиняясь тем медленным вековым процессам, в результате которых возникают на озере Тайху «живые» камни, а где-нибудь на снежных вершинах Тибета или Юньнани вырастают почти мертвые деревца.
Познакомившись с этими чудесными парками, мы идем на фабрику, которую можно назвать фабрикой вышивания…
Мы идем через многочисленные дворики бывшей обширной помещичьей усадьбы и поднимаемся на второй этаж довольно ветхого, но светлого и просторного помещения с некоторым – не боюсь этого сказать – благоговением: мы уже повидали множество великолепных, прямо-таки сказочных вышивок, но вот нам говорят, что нигде во всем Китае нет столь искусных мастериц и мастеров этого ремесла, чем здесь, в Сучжоу.
Очень просты эти женщины, которые создают волшебные вышивки, они совсем-совсем обычны. Вот только их работа – это действительно волшебство. У китайцев, даже занятых тяжелым физическим трудом, – почти всегда очень топкие, часто – изящные, а иногда – просто музыкальные руки. У вышивальщиц их руки – это тончайший, чуткий, в высшей степени совершенный инструмент. Часто-часто шелк прокалывает снизу топкое, едва заметное жало иголки… Покажется и тут же скроется, снова покажется, и так до тех пор, пока иголка не угадает именно в ту точку, из которой должен возникнуть очередной стежок – ни на одну десятую миллиметра ни правее, ни левее – только в этой точке. Игла блеснет в воздухе, увлекая за собой вверх шелковую паутинку, когда же эта паутинка натянется, так же стремительно и легко игла поворачивается жалом вниз, моментально пронизывает шелк и скрывается под ним, а на шелку-основе появляется еще один, один из многих миллионов, штрих-стежок…
Но искусство, легкость, прямо-таки волшебство движений вышивальщиц – это лишь только половина умения, четверть его… Глаза! Какие точные, действительно художнические глаза должен иметь человек, каким изумительным чувством красок и тончайших оттенков он должен обладать, чтобы вот так, по десятым долям миллиметра, тончайшими стежками, недоступными для самой тонкой кисти, для самого тонкого чертежного пера, штрих за штрихом создавать свою картину?!
Вышивается цветок.
Краешки его больших лепестков лишь чуть голубоваты, прозрачны, прозрачнее, чем лепестки нежного, только что распустившегося поутру цветка, у самого же стебля те же лепестки совсем темные, синева в них сверкает, но сверкает уже чем-то тяжелым, мраморным. А когда едва голубоватые прозрачные оттенки сменились этим мраморным тяжелым блеском – вы не заметили, и нужно очень тщательно, деловито и скрупулезно рассматривать вышивку, чтобы различить в пределах лепестка смену одного цвета, одного оттенка другим цветом и другим оттенком, нужно быть очень холодным и рассудительным зрителем, чтобы заметить, что в природе не бывает таких нежно-прозрачных и таких непроницаемо-синих, с каменным блеском лепестков… Да, этого не бывает в природе, и, вероятно, если бы края лепестков были еще хоть немного прозрачнее и воздушнее, а чашечка этого изумительного венчика была бы еще только немногим синее – вы почувствовали бы в рисунке выдумку мастерицы, вы бросили бы ей упрек в том, что этого не бывает, что это «слишком». Но так, как это сделано сейчас – это не вызывает у вас никаких недоумений, никаких чувств, кроме восхищения…
В соседней комнате, где ткутся на ручных станках знаменитые сучжоуские гобелены, я долго стою рядом с пожилой женщиной и слежу, как неутомимо бегают челноки на ее станке. Женщина, чуть-чуть улыбаясь краешками губ, ни на секунду не отрываясь от работы, тоже следит за тем, как я слежу за ней, за ее руками и движениями, за челноками.