Земное существование как таковое в этом пространстве кажется бессмысленным, поскольку с определенного момента уже не дает возможностей для дальнейшего самопознания. Более того, само стремление к жизни — лишь иллюзия, и даже мысль о том, что кто-то способен грустить, расставаясь с жизнью, для посвященного мага кажется абсурдной. Чжуан-цзы размышляет: «Госпожа Ли был дочерью хранителя заставы по имени Аи. Когда ее захватили в качестве военной добычи и преподнесли правителю царства Цин, сначала она плакала так, что слезы промочили воротник ее одежды. Но затем, когда она вступила во дворец правителя, стала там жить и разделять постель с господином, вкушала восхитительные кушанья с его стола, она много раз задавалась вопросом, почему же она раньше так сильно плакала. Откуда мне знать, не задаются ли мертвые вопросом, почему они раньше так хотели жить?».
Призвать душу обратно Мир смерти в китайской культуре был не столько пугающим, сколько «операциональным», и в этом смысле история всей китайской культуры — это история поисков методов использования этого потустороннего мира.
Китай в течение тысячелетий учился не только провожать души умерших, что выразилось в досконально разработанных погребальных ритуалах, но и призывать их обратно в случае необходимости.
Еще в древнем Китая сформировалось это магическое искусство призывания душ обратно, заключающееся в умении вернуть их в плотский мир (но не в плоть как таковую). Для этого использовались особые обряды и заклинания, и если сам вид обряда до нас не дошел, то некоторые священные формулы мы все же можем восстановить. «Ли цзи» («Записи о ритуалах») рассказывают, что «во время особого церемониала появлялись люди, которые в случае смерти кого-нибудь поднимались на крыши и кричали: „Возвращайтесь все, кто отбыл!"»24. Для того чтобы душа вернулась обратно, следовало взять одежду, которую носил умерший, подняться на крышу дома, встать лицом на север (где располагались чертоги мертвых) и, держа одежды в руках, призывать его вернуться обратно.
Похожий ритуал «призывания» души обратно в тело использовался шаманами южной традиции Чу, когда они занимались врачеванием тяжело больных людей.
Илл. 138.Скальные пещеры Драконьих врат (Лунмэнь) неподалеку от г. Лояна, провинция Хэнанъ. С V–VII вв. — место буддийского отшельничества и медитативной практики
Заклинания, связанные с этим типом ритуалов и относящиеся к южной традиции царства Чу, подробно описаны в поэме знаменитого Цюй Юаня (340–278) «Призывание души». «Призывание души» — поэма, весьма необычная по силе своих образов даже для столь яркого представителя южной традиции Чу, как Цюй Юань. В связи с этим ее авторство даже подвергалось сомнению, в частности, считалось, что ее написал Ван И, ученик Цюй Юаня, на смерть своего учителя, хотя большинство специалистов все же склонны считать это мистическое произведение творчеством самого Цюй Юаня.25
В качестве основной фабулы Цюй Юань передает диалог, якобы состоявшийся между верховным духом и магом У Яном. Верховный дух просит помочь на земле одному человеку возвратиться к жизни и совершить магический обряд призывания его души. Скорее всего, речь идет о правителе царства Чу Хуай-ване, которого высокого почитал сам Цюй Юань. Заклинатель, выполняя ритуал, суть которого, как обычно, не описывается, произносит длинную сакральную формулу. Трудно точно сказать, сколько в этом тексте от действительного древнего заклинания и сколько от поэтического вдохновения самого Цюй Юаня; думается, что поэт весьма точно передает структуру самого ритуала. Она заключается, прежде всего, в прямом обращении к самой душе, к четырем сторонам света в строгом соответствии со следующей последовательностью: восток, юг, север, запад. Призывы также обращены к Небу и земле.
Метод призыва души заключался, прежде всего, в прямом и многократном обращении к ней.
Одновременно шаман запугивает душу теми трудностями и несчастьями, с которыми она столкнется в своих путешествиях в загробном мире. Последовательно перечисляя ужасы всех сторон света, шаман стремится не оставить душе места в потустороннем мире:
Вернись, душа!
Зачем оставила ты старую свою обитель
И устремилась в дальние чертоги?
Покинув край, где радостей столь много было,
Чтобы встретить все недобрые предначертанья?
Вернись, душа!
На востоке не жить тебе.
Там, где обитель лишь гигантов, что души мертвых страждут,
Где десять солнц всплывают в Небесах,
Металлы плавят, камни разрушают.
Народ, что испокон веков живет там, — он уже смирился,
Но ты, душа, вся сгинешь там!
Да, на востоке не жить тебе!
Вернись, душа!
И на юге не остаться тебе,
Там, где татуируют лица и зубы чернят,
Приносят в жертву плоть людей,
А кости в глину обращают.
Там ядовитых змей несметно много,
Там мчатся стаи великанов-лис.
В чертогах тех — девятиглавый змей,
Который все пути там охраняет,
Глотает он людей забавы ради.
Да, и на юге не остаться тебе!
Вернись, душа!
И Запад множество опасностей таит.
Зыбучие пески на сотни ли там протянулись.
Разбита будешь ты на множество частей,
КАК ПРИЗВАТЬ ДУШУ ОБРА!
Разбросана по тысячам щелей.
Помочь себе не сможешь ты.
И даже если ты сумеешь выбраться из этого чертога,
Перед тобой — лишь бесплодная пустыня,
Где красный муравей слону подобен,
А пчелы велики, как тыквы.
Пять злаков там не прорастают,
Сухие лишь побеги служат пищей там,
Земля людей там обжигает,
И воду негде там найти!
И странствовать тебе придется вечно там,
И негде будет приютиться.
Душа, вернись!
Не обрекай себя на муки вечные!
Душа, вернись!
И на севере не обитать тебе!
Там скалы льда вздымаются высоко,
А снег метет на сотни ли.
Вернись, душа!
Надолго тебе там не оставаться!
Заклинание явно ритмизировано под песню или речитатив; скорее всего, его произнесение сопровождалось ударами в колокольца или гонги, подобные тем, что были обнаружены в чуских погребеньях, и тем, которые используют современные даосы.
Помимо запугивания несчастьями душе напоминают о радостях и наслаждениях, которые она испытывала в телесной форме:
Вернись, душа!
Стоит ли уходить столь далеко?
Орхидеевый ковер покрывает землю,
Вокруг — изгородь из цветущих гибискусов.
Легкая повозка ждет тебя, чтобы доставить наверх.
Стременные и возницы застыли в ожидании.
Слуги в роскошных шкурах пятнистых леопардов ждут на насыпи.
Лотосы едва раскрылись, средь них водяные каштаны растут.
Сидя в беседке и облокотившись на перила,
Смотришь ты на играющее озеро.
Гости стихи составляют, думы свои выражая,
Орхидей ароматы парят над ними,
И в страсти вдохновения рассказывают стихи друг другу,
За вином достигают высшего блаженства
И радость доставляют друзьям уходящим.
Помимо «мудрых наслаждений» душе напоминают о винах и яствах, прекрасных девушках, повозках и лошадях, стихах и музыке. В конце заклинания душу умершего призывают войти во «врата исцеления» — в свое покинутое тело. И, наконец, заключительный призыв: «О, душа, вернись! Войди в свою старую обитель!»
Примечательно, что здесь, в этой южной оккультной традиции, еще не существует четкого разделения человека на несколько душ. Душа здесь целостна и, самое главное, повторяет основные переживания человека в его физическом теле. Она может быть испугана драконами и «красными муравьями величиной со слона», она может замерзнуть в северных чертогах и страдать от жажды в южных чертогах. Более того, сам загробный мир поразительным образом сориентирован по сторонам света. Душу не просто не отпускают куда-то в абстрактный мир мертвых, но закрывают ей дорогу на восток, запад, юг и север. Все это соответствует ранним представлениям о магическом мире, отличавшимся удивительной целостностью восприятия сферы обитания. Мир живых людей и мир мертвых не отличаются ни по своим переживаниям, страданиям и радостям, ни даже но своему географическому положению и сторонам света. Эти два мира взаимоперетекаемые, взаимодополняющие и, по сути, составляют единый континуум существования.
Практически все становление человека с самого момента его рождения проходит под знаком «разграничения миров»: непосвященные люди не должны соприкасаться напрямую с миром мертвых и духов, а духи не должны без дополнительных просьб вмешиваться в дела живых людей.
В чисто психологическом плане тема страха смерти и безвременного перехода в мир духов превалирует во всех китайских посвятительных ритуалах и ритуалах «перемены статуса».
В китайской магической культуре ребенок, появившись на свет, еще не считается окончательно родившимся. Дело в том, что мир мертвых и мир еще не рожденных представляются единым пространством, а потому душа младенца после рождения остается связанной с потусторонним миром и может в любой момент туда вернуться. Ему даже пока не дают «взрослого» имени, называя его «детским именем» (сяо мин) как еще «не до конца человека».
Духи считают ребенка своим и стремятся вернуть его в мир мертвых. Поэтому с самого момента рождения ребенка его семья предпринимает усилия для удержания его души в мире живых. В ход пускаются священные талисманы и обереги, которые привязывают его к жизни. Например, на шею ребенку вешается амулет в виде металлического или нефритового замочка (гуа суо), который «приковывает» его к жизни и запирает его дух-гиэнъ внутри тела.
Илл. 139.Даос у алтаря после церемонии изгнания вредоносных духов
Подобную же роль выполняют большие металлические кольца, надеваемые на шею ребенка на манер ошейника (