Если во времена «культурной революции» селян призывали учиться у народной коммуны Дачжай , жители которой в горной местности строили дамбы и террасные поля, а при Дэн Сяопине прославилась деревня Сяоган , жители которой впервые применили систему «семейного подряда» , то сейчас актуальнее пример поселка Ваньтоу.
Появились и другие специализации «урбанизированных деревень». Например, есть населенные пункты, в которых сконцентрированы майнинг-фермы, занимающиеся генерированием криптовалют, — наибольшая концентрация таких «майнинг-деревень» в окраинных автономных районах Синьцзян и Внутренняя Монголия и провинциях Сычуань и Юньнань [102].
Повсеместно развивается сельский туризм, который местным властям обычно представляется «панацеей» для решения любых проблем реструктуризации экономики[103]. Государственная пропаганда раскручивает примеры успешных «перевоплощений», но бывают, конечно, и не столь удачные истории. Каждый, кто путешествовал самостоятельно по Китаю и забирался в сторону от избитых туристических маршрутов, наверное, бывал в горных деревнях, где на 100–150 жителей есть пара «гостиниц» и штук пять «ресторанов». Чаще всего, кроме самих хозяев, в этих гостиницах никто не живет, а в ресторанах никто не столуется. Не в сезон залетный иностранный турист будет единственным постояльцем. Скучновато, зато от хозяев можно услышать много интересного.
Однажды, забравшись в горы чуть в сторону от знаменитых «террасных полей» в Гуанси-Чжуанском автономном районе , я вот так побеседовал с хозяином подобной гостиницы. Пришлось услышать, как староста комитета сельских жителей снюхался с представителями крупной корпорации и «продал» им землю под строительство ветряных электростанций. Зато уездные власти построили всем жителям деревни новое жилье в национальном стиле и выделили средства на оборудование гостевых домов, кафе и магазинчиков сувениров. Старых зданий в деревне почти не осталось, но их и не жалко — бедно, очень бедно жили тут последние пару тысяч лет.
Рассказал хозяин и про то, что дети всех деревенских уехали работать в соседнюю провинцию Гуандун: кто в Фошань , где производится почти вся мебель в мире, кто в Дунгуань — центр производства радиоэлектроники. Хорошо, что сейчас в деревне у всех есть смартфоны — в любой момент можно поболтать по «Вэйсиню» — интернет-мессенджеру, который заменяет китайцам почти все сайты и социальные сети. Домой дети приезжают только на Праздник Весны и возвращаться насовсем не собираются. Их дети уже вырастут в городах, и вряд ли их что-то будет связывать с гусян , «родовой деревней», кроме дедушки с бабушкой. Да и те — только пока живы.
Таковы приметы времени. Китай позже многих других вступил на путь урбанизации. Но, вступив, уже с него не свернет.
Очерк девятый. Демографическая политика
Еще одна веха в истории Китая, пришедшаяся на правление Си Цзиньпина, — Китай перестал быть самой населенной страной мира.
По оценкам демографов, это произошло в 2023 году. По итогам переписи населения КНР 2020 года, население материкового Китая составило 1 411 778 724 человека — это на 5,38 % больше по сравнению с переписью 2010 года, но среднегодовые темпы прироста к началу 2020-х годов сократились до 0,53 %[104]. По итогам 2022 и 2023 годов и вовсе была зафиксирована депопуляция — до оценочного показателя в 1 млрд 409 млн человек[105].
В то же время темпы прироста населения в Индии таковы, что, по расчетам World Population Review, уже к январю 2023 года население этой страны составило не менее 1417 миллионов человек[106], то есть больше, чем зафиксированное переписью количество населения КНР.
Самое любопытное, что это произошло не благодаря, а вопреки усилиям китайского руководства. Именно при Си Цзиньпине государство, исправляя перекосы периода реформ, радикально смягчило политику планирования рождаемости, однако тенденцию к сокращению фертильности и риски депопуляции это не переломило.
Политика «одна семья — один ребенок» осуществлялась в Китае с самого начала экономических реформ — с 1979 года. К этому времени Китай подошел слаборазвитым экономически и перенаселенным демографически, что, с одной стороны, и стало одним из столпов будущего «китайского экономического чуда» (сочетание низкой базы развития, незавершенной урбанизации и огромных ресурсов дешевого труда), с другой стороны, поставило перед руководством страны серьезные задачи по повышению уровня жизни, которые на протяжении всего пореформенного периода воспринимались как ключевая цель развития, ступенька на пути перехода к развитому социалистическому обществу.
Политика ограничения рождаемости, несмотря на свою непопулярность среди населения, однозначно дала позитивные плоды с точки зрения контроля над численностью населения. Вместе с тем она привела к большому числу побочных эффектов. Среди них гендерный дисбаланс (родители, имея право только на одного ребенка, предпочитали заводить мальчика), появление поколений избалованных эгоцентричных детей — так называемых «маленьких императоров» , феномена шиду фуму (родителей, потерявших своего единственного ребенка и уже неспособных зачать нового).
К началу века четко обозначились демографические диспропорции, при которых в Китае уже в ближайшее время будет проживать большое число людей пенсионного возраста и недостаточное для того, чтобы его содержать, количество трудоспособных. Стало очевидно, что сокращение рождаемости больно бьет по рынку рабочей силы, которая в Китае, во-первых, уже не дешевая, во-вторых, уже не такая многочисленная, как раньше. Среди специалистов появилось выражение: «Китай состарится, не успев разбогатеть» .
Все это вынудило власти в 2010-х годах пойти на смягчение политики планового деторождения. Еще до правления Си Цзиньпина, в 2009 году, на все регионы были распространены инициированные ранее эксперименты, разрешающие паре, где оба супруга являются единственными детьми в семье, иметь второго ребенка. Уже при Си, в 2013 году, власти позволили семьям, в которых хотя бы один из родителей был единственным ребенком, иметь второго ребенка — учитывая, что репродуктивного возраста достигло поколение «маленьких императоров», это фактически означало разрешение на второго ребенка для подавляющего большинства семейных пар.
В 2015 году политика была дополнительно ослаблена: было разрешено рождение двух детей в семье без каких-либо ограничений. Наконец, 31 мая 2021 года — спустя три недели после обнародования итогов седьмой переписи населения — на заседании Политбюро ЦК КПК, посвященном проблеме старения населения, было решено разрешить всем семьям в стране заводить до трех детей.
При этом определенные ограничения все-таки остались. Рождение более трех детей по-прежнему запрещено, даже большинству представителей национальных меньшинств (ранее они пользовались льготами). Исключение составляют случаи многоплодной беременности и эксперименты в отдельных регионах.
К быстрым результатам смягчение политики планового деторождения пока не привело. Коэффициент рождаемости в КНР находится уже ниже уровня развитых постиндустриальных стран (таких, как США или Великобритания). В 2023 году этот показатель в КНР равнялся 1,2[107]. Причем, если рассматривать самые развитые китайские регионы, там коэффициент рождаемости еще ниже (даже ниже, чем в Японии и Южной Корее, которые известны старением населения). Так, в провинции Гуандун этот показатель равен 1,08, в Пекине и Шанхае — меньше 1,0. Меньше одного он и в депрессивных северо-восточных провинциях, граничащих с Россией[108].
В свое время государство со всей решительностью и даже с некоторым садизмом ограничивало естественное право людей иметь столько детей, сколько им захочется. Сейчас же победные реляции о выполнении «столетней цели» по борьбе с бедностью произнесены, и вроде как надо, наоборот, увеличивать рождаемость, однако теперь само население не хочет рожать больше.
В больших китайских городах люди женятся поздно, работают много, а рожают мало. Во-первых, им просто некогда — и дело не только в работе, но и в привычке заводить хобби, желании путешествовать и вообще тратить время на себя. Во-вторых, им кажется, что у них нет на это денег. Цены на недвижимость в китайских мегаполисах достигают астрономических отметок. Думая о ребенке, китайцы сразу же начинают прикидывать, во сколько им обойдется образование. И мысли эти грустны.
Действительно, традиционная для азиатских обществ ценность образования, помноженная на китайский максимализм во всем, привела к тому, что сейчас даже счета за хороший детский сад запросто достигают 2–2,5 тысячи долларов в месяц. А уж про элитную школу или хороший вуз и думать страшно. Зачастую иностранцы, имеющие детей, живут в Китае ровно до того момента, пока не придется отдавать ребенка в школу. Столкнувшись с тратами на образование детей, многие предпочитают вернуться на родину или переехать в одну из стран Юго-Восточной Азии и работать с китайскими работодателями дистанционно. Китайцам же переезжать некуда, да и не хочется.
Поколение китайских миллениалов, воспитанное на лозунге: «Все лучшее — детям», не хочет распыляться. И если одного ребенка семья еще готова себе позволить (особенно если это будет мальчик, в которого станут инвестировать), то двоих и более — нет.
Проблема содержания детей становится еще острее, если вспомнить, что у нынешних 30-летних потенциально на иждивении еще и их родители. Раньше заботиться о стариках было легче, были братья и сестры, но для рожденных после 1980 года, то есть в условиях политики «одна семья — один ребенок», такая роскошь недоступна. Поэтому, принимая решение о рождении второго или третьего ребенка, пекинец или шанхаец неизбежно будет думать о том, хватит ли его зарплаты на содержание уже двух поколений. Появился даже термин для обозначения китайцев, столкнувшихся с этой проблемой, — «поколение-сэндвич»