Несмотря на недовольство императора системой экзаменационных конкурсов, он в итоге смирился с этим механизмом отбора кадров, подкрепленным деятельностью придворной академии и провинциальных императорских училищ. Авторитет неоконфуцианцев и в особенности Чжу Си, ставший непререкаемым еще в эпоху Юань, теперь получил статус официальной догмы. Придворное искусство и литература ориентировались на строгое следование канону. Но пульс творческой жизни бился не здесь.
Эпоха Мин обогатила сокровищницу китайской культуры знаменитыми романами. Эта литература писалась не на официальном ученом языке вэньянь, а на разговорном байхуа. В силу неофициального характера этой литературы мы мало знаем об условиях возникновения этих романов и об их авторах. Печатные варианты текстов появятся много позже, первоначально они ходили во множестве списков и пересказывались рассказчиками-шошубами.
Ло Гуаньчжун, автор романа «Троецарствие», живший в самом начале эпохи Мин, читал исторические хроники, рассказывающие о событиях рубежа II и III вв., хорошо знал историю Китая и сформулировал суть понятия династийного цикла в первой фразе своего романа: «Великие силы Поднебесной после длительного разобщения неизменно воссоединяются, а после длительного воссоединения вновь разобщаются». Он руководствовался не только историческими текстами, но и легендами и пьесами, в которых древние персонажи уже давно вели свою собственную жизнь, отличную от официальной истории. Поэтому герои «Троецарствия» так походили на участников бурных событий второй половины XIV в., а в образе Лю Бэя, получившего власть благодаря смелости и мудрости и строящего идеальное государство, усматривают сходство с Чжу Юаньчжаном.
Авторство романа «Речные заводи» приписывается некоему Ши Найаню, другу Ло Гуаньчжуна. Действие в нем разворачивается во время восстания Сун Цзяна (1120–1121). В официальных хрониках упоминания о данном эпизоде скудны, но события эти обросли легендами, положенными в основу эпопеи. Восставшие выступали против несправедливостей эпохи Сун, осуждаемой в эру Хуньу. Несмотря на то что автор пытался следовать конфуцианской интерпретации истории этой династии, в императорском Китае его роман читать не рекомендовали, а то и вовсе запрещали. Главные герои, 108 «благородных» разбойников, показаны жертвами несправедливости и защитниками угнетенных, в то время как чиновники и аристократы представлены в самом неприглядном виде. Подвиги героев постоянно чередуются с жанровыми сценами рыночных перебранок, проделок воришек, пирушек в придорожных трактирах. При этом каждый герой имеет свою собственную историю, наделен индивидуальностью; в Китае их имена стали нарицательными.
Оба романа наполнены сценами индивидуальных поединков, по-видимому, особенно популярных у читателей и слушателей. Из этих фрагментов уже в XV в. разовьется характерный жанр повестей в стиле «уся», своего рода «боевиков», воспевающих воинские искусства. Любопытно, что литературные жанры, на время избавленные от жесткого контроля конфуцианских эстетических канонов, начали порождать произведения, отчасти напоминающие западные рыцарские романы с их апологией доблести, индивидуальной чести, щедрости, готовности защищать справедливость. Первые романы эпохи Мин снискали известность далеко за пределами Китая. От Кореи до Камбоджи говорили, что человек, не читавший «Троецарствия», не достоин внимания.
Культурная жизнь «эры Хуньу» отличалась от того, что предписывал строгий император. Точно так же, вопреки запретам, была налажена некоторая хозяйственная активность — контрабандисты выходили в море, коробейники с товаром обходили заставы по горным тропам, несмотря на страх репрессий, чиновники договаривались с «сильными домами», давая для реестров не вполне точные данные, крестьяне уходили на заработки, на рынке все больше обесценивались государственные ассигнации…
Историки спорят относительно того, сколько же людей было казнено в эру Хуньу, — одни приводят данные, превышающие 100 тыс. человек, другие говорят лишь о десятках тысяч. В своем трактате «Великое предостережение» император писал, что его жестокие меры — это предписания особого периода, «когда нужно было положить предел мошенничеству, а не законы, применяемые в течение долгого времени монархами, уже упрочившими власть. Впредь наследные правители, которые будут управлять Поднебесной, должны придерживаться только "Кодекса законов" и не должны применять такие наказания, как клеймение, отрезание ног, носа, оскопление». Как и во многих странах, какое-то время находившихся под властью монгольской империи, некоторые черты ее политической культуры наследовались новыми правителями. Вопреки установкам на реставрацию ценностей империи Хань и Тан, традиции Чингизидов проявлялись и в дикой жестокости наказаний, распространяемых на весь род осужденного, и в обычае убивать наложниц, чтобы они сопроводили императора в загробный мир, и в практике дробления империи на уделы, раздаваемые наследникам.
Эпоха «преодоления трудностей» и эра Юнлэ
Устранив всех своих реальных и мнимых потенциальных соперников из числа военной и чиновной элиты, император не доверял никому, кроме «родной крови» (у него было 24 сына и 16 дочерей). Пережив первенца, император передавал трон его сыну, своему внуку, полагая, что все его сыновья, получившие в удел стратегически важные укрепленные районы, должны будут безоговорочно подчиняться племяннику. Советникам, указывающим на опасности такого решения и ссылавшимся на печальные прецеденты из недавнего прошлого, грозило наказание.
Но как только в 1398 г. на трон вступил 16-летний император Чжу Юньвэнь, удельные князья сразу проявили строптивость. Когда центральное правительство попыталось ограничить их власть, от имени оскорбленных князей выступил Чжу Ди, правитель северного удела Янь (с центром в Пекине). Обладая закаленной в боях пограничной армией и призвав на помощь союзные монгольские племена, он выступил против «дурных советников молодого императора». В китайских хрониках кровопролитная война 1399–1402 гг. туманно называется войной «Цзиннань» («Преодолением трудностей»). В итоге северяне, несмотря на то что против них интенсивно применялась артиллерия, взяли Нанкин.
Императора Чжу Юньвэня не нашли. По одной версии, он погиб во время пожара императорского дворца, по другой — укрылся в буддийском монастыре, став простым монахом, и якобы был опознан через сорок лет старым придворным евнухом. Более вероятно, что он сгорел или был убит по приказу Чжу Ди. Но последний не хотел войти в историю как убийца законного правителя и в манифесте о вступлении на престол объявил, что император «заперся во дворце и сжег себя». Сокрушаясь о судьбе своего исчезнувшего племянника, якобы подпавшего под дурное влияние, Чжу Ди согласился занять трон. Сразу же началось уничтожение придворных и членов семьи бывшего императора. Казни подвергались целые кланы, включая детей. Так, например, был казнен не только ученый Фан Сложу, отказавшийся написать приветствие Чжу Ди, но и вся его семья до десятого колена (включая и его учеников). История сообщает, что ученый успел начертать своей кровью иероглиф «узурпатор».
Став императором, Чжу Ди (1403–1424, храмовое имя — Чэн-цзу), взял девиз «Юнлэ» — «Вечная радость». Он установил общие нормы взаимоотношений с владельцами уделов, гарантируя им всем безопасность и требуя взамен лишь уважения и отказа от сепаратистских устремлений. С самими владельцами уделов обошлись мягко. Ушли в прошлое и казни ученых конфуцианцев, которые были теперь заняты составлением грандиозного свода «Энциклопедии эры Юнлэ».
В 1403 г. Чжу Ди начал готовить возрождение северной столицы. Процесс ее воссоздания занял свыше пятнадцати лет. Поначалу было объявлено о переименовании Бэйпина («Умиротворенный Север») в Бэйцзин («Северную столицу»). Сюда прежде всего было переведено столичное воинское командование, большая армия (64 гарнизона) и создана новая система учреждений. Появлялись все новые конфуцианские училища, численность которых вскоре сравнялось со столичными в Нанкине. В 1406 г. вопрос о перенесении столицы на север был практически решен, и в 1409 г. Чжу Ди посетил Бэйцзин, в котором оставался полтора года. Еще раз он приехал в северную столицу в 1413 г., а с 1417 г. окончательно туда переселился.
Но только 28 октября 1420 г., после сообщения Дворцового управления о скором завершении строительства нового дворцового комплекса и вызова на север наследного принца и его старшего сына, последовало личное распоряжение Чжу Ди о том, что с 2 февраля (нового года по китайскому календарю) основной столицей следует считать Бэйцзин (Пекин). Такое решение было вызвано не только тем, что здесь находился родовой удел Чжу Ди. Важно было подчеркнуть преемственность нового «центра мира» по отношению к предыдущим воинственным империям, ведь столицей государств Ляо, Цзинь и Юань служил именно этот город. Его трудно было снабжать и оборонять, здесь был суровый климат, но, разворачивая страну лицом к Степи, император укреплял безопасность северных границ от монгольской угрозы. Нанкин в статусе «Южной столицы» еще долго оставался самым богатым и населенным городом, однако политико-административный центр империи неуклонно сдвигался на Север: бюрократия плохо чувствовала себя на торгово-предпринимательском Юге и прекрасно акклиматизировалась в полу-варварском Бэйцзине, привыкшем к чжурчженьско-монгольской политической культуре приказа — исполнения. В результате к концу XV в. все высшие должности сосредоточились в руках северян.
На многие десятилетия Пекин превратился в громадную стройку, где сотни тысяч рабочих возводили великолепный Запретный город. Для снабжения зерном растущего населения столицы и северных районов требовалось срочно восстановить Великий канал. Колоссальные по своей трудоемкости работы заняли всего четыре года (1411–1415 гг.). Сложная система дамб и шлюзов растянулась на полторы тысячи километров.
В отличие от эры Хуньу, правление в эру Юнлэ было отмечено активной внешней политикой на всех направлениях: велся интенсивный обмен послами с Японией и островами Рюкю, император снаряжал экспедиции на Амур, его дипломаты обследовали Тибет, проникали в Бенгалию и другие части Индии. Однако даже в этот период активности Китаю редко удавалось подчинить новые территории, чаще устанавливались вассальные связи (с Кореей, с монгольскими и маньчжурскими племенами), еще чаще — производился символический обмен дарами.