О самой «пекинской утке» Лина могла только догадываться. Зажаренная птица представлялась ей золотой, как корона китайского императора, и огромной, как луна на китайских миниатюрах. В рассказах дяди такой уткой неизменно закусывали крепкую китайскую водку мао-тай, чтобы согреться морозными вечерами, нередкими в зимнем Пекине. Посему китайская утка казалась Лине почти родной, похожей на родную и шумную, как другая ее тетушка, приезжавшая из Гомеля, белотелую и по-славянски пышную птицу.
Однако в первые дни незнакомые запахи, звуки и краски вытеснили из сознания и памяти Лины весь ее прежний среднерусский опыт, словно и не жила она до тех пор столько лет на свете.
Бесчисленное множество монголоидных лиц, представлявшееся прежде Лине из ее московского далека однородной жёлто-охристой массой, на деле обернулось фантастическим многообразием. Темно-коричневые, словно выветренная порода, лица степняков, круглые и желтые, как бронзовые блюда, простоватые лица недавних деревенских жителей. Изредка попадались белые, хрупкие, словно у фарфоровых кукол, утонченные женские личики. В каких дальних покоях запретного города прятали прабабушек этих восточных принцесс? Где бинтовали им, уродуя и обрекая на вечное сладкое безделье, крохотные ножки-лилии? Рядом с этими изящными статуэтками высокие мужские фигуры, там и сям попадавшиеся на улицах, казались глиняными воинами, сбежавшими из подземного царства.
Пока они шли по улице, утка крякала тишайшим пианиссимо, потом дерзкая китайская птица осторожно подмигивала им с ресторанной рекламы. Постепенно ее нахальное кряканье становилось все громче, нарастало, словно шелест китайских барабанов, под которые танцоры-мужчины исполняют для туристов на площадях танец с красными веерами. На последних метрах утка уже пикировала на них с коварной улыбкой китайского летчика. И с каждой минутой нетерпение в их маленькой группе становилось все сильнее.
В ресторане оказалось немноголюдно. «Дорогое заведение, наверное,» — расстроилась Лина. Услышав, что они пришли отведать пекинской утки, метрдотель в национальном костюме торжественно усадил гостей за самый главный стол у окна. Это подобие кабинета было отгорожено легкими шторками из шуршащих стеблей бамбука. Им сразу принесли вино, какие-то стебли, соус, легкие закуски.
Пир проходил на удивление весело. Градус ожидания утки нарастал с каждой минутой, общий разговор, подогретый вином, становился все громче. Казалось, еще немного и «пацаны» грянут лихую «стремянную» песню. Даже чопорный ученый Сергей Петрович, хоть и не пил, постепенно взбодрился, принялся рассказывать китайские байки. Однако обстановка дорогого ресторана обязывала. Вован и Боб продолжали чинно беседовать с Линой и Петром, словно были не провинциальными «купцами», а учтивыми сотрудниками российского посольства.
Наконец толстый повар-китаец легко, словно канарейку, внес в зал на блюде роскошную золотистую птицу. Она была не хуже, чем в Лининых детских воспоминаниях. Словом, утка не подкачала. Птица лежала на блюде золотистая и сияющая, словно корона китайского императора. Казалось, она тоже сошла с картинки из книжки китайских сказок!
— Ура! — закричали все хором, отдавая дань важности момента.
Утка медленно и чинно проплыла вокруг стола. Затем повар, снисходительно приняв аплодисменты на свой счет, скромно встал у небольшого столика за бамбуковой занавеской. Так народный артист, сорвав после первой эффектной реплики овацию, удаляется за занавес, чтобы потом выйти к публике вновь. Быстро и ловко он срезал тонкие куски мяса с утки и уложил их на два небольшие блюдца. Официант тут же доставил первую порцию утки на столик. Все, дрожа от нетерпения, протянулись палочками к прозрачным пластинкам. Ну и вкуснотища! И это только начало!
— Вы видели ее? Зверь, а не птица! — гордо сказал сотрапезникам Сергей Петрович, — Ешьте, как следует, там еще много всего осталось.
Внезапно Лина всей кожей почувствовала легкое дуновение за спиной. Словно ветер, подув, пошевелил камыши у озера в летней резиденции императрицы Цы-Си. Оказалось, это повар, развернувшись на 180 градусов, неспешно удаляется в недра кухни вместе с уткой. По дороге, слегка отклонившись от курса, он гордо продемонстрировал почти нетронутую птицу двум девчонкам-официанткам. Этот его жест недвусмысленно означал: мол, не дрейфьте, девчата, ужин нам обеспечен.
— Караул! Утку тырят! — завопила Лина, не особенно выбирая выражения, словно находилась не в дорогом ресторане, а на базаре где-нибудь в Мариуполе.
— Что значит — тырят? — возмутился китаист. Тут он тоже заметил широкую спину в белом костюме, теперь уже поспешно скрывшуюся в кухне.
Сергей Петрович перевел взгляд на маленькие тарелочки с тонкими, словно прозрачными полосками утки, запеченной в медовом соусе, и лицо его медленно приобрело цвет стен Запретного города. Говоря по-простому, оно сделалось темно-бордовым.
— Да у нас… Да такую утку мы в России всей семьей едим, и еще гостям остается… — запыхтел он. — Ну, не думал, что на старости лет меня так обманут…
— Пойди сюда! — строго приказал он по-китайски официанту. — Слушай меня внимательно: это не вся утка. И он жестом древнеримского трагика указал на стол.
Официант во фраке и в бабочке радостно закивал.
Тут неожиданно резво вскочил с места Вован и, выкрикивая непереводимые русские слова, щедро приправленные неприличными жестами, принялся грудью наступать на официанта.
Официант по-прежнему делал вид, что ничего не понимает. Впрочем, в равнодушии к иностранным языкам он был по-своему прав. Мол, нас полтора миллиарда. Учите китайский, господа!
Однако после нескольких зычных призывов к полиции в глубине ресторана наметилось какое-то смутное движение. Словно слабый ветерок вновь подул, но теперь в другом направлении. И опять в зал, как на сцену, вальяжно выплыл все тот же повар. Всем своим видом он выражал презрение к тупым и назойливым европейцам, ничего не смыслящим в китайской кухне. Могли бы узнать, что в «пекинской утке» в ход идут всего пара тонких кусочков, срезанных у утки со спины…
Раздражение повара можно было понять: тысячелетия древней истории его страны пролетели, как миг, там сменялись династии, гибли императоры, вместе с ними погибали целые армии, в гробницах властителей хоронили жен и наложниц. За предательство или воровство одного китайца в прежние времена вырезали целые улицы. А тут такая мелочь… Жратва для богатых чужеземцев. Им бы по чашке риса в день, как бедным китайцам, небось, не так зачирикали бы. Все прошло, пройдет и это… В руках у повара, словно чаша в деснице китайского императора, дымилась огромная супница. Подскочившие официанты мгновенно расставили на столе пиалы и разложили ложки. В общем, от их огромной утки остался…лишь суп с лапшой.
«А потом — суп с котом», — ни к селу, ни к городу вдруг вспомнила Лина.
В общем, в спектакле «пекинская утка» для наивных российских туристов наступила финальная часть.
— Ну, ладно, давайте под супчик выпьем китайской водки, — предложил Вован. Он поднялся с места и, застенчиво улыбаясь, объявил:
— Быть добру!
— Чтоооо? — не понял китаист, поправив запотевшие от горячего супа очки.
— Так у нас в селе говорят, когда выпивают, а сказать нечего, — пояснил Борясик, прихлебывая лапшу. — Беспроигрышный тост. В общем все просто и ясно — быть добру!
— Тут и возразить нечего, — поддержала его Лина. — Кто же пить за зло будет?
— Ну, вот и все, — с сожалением сказал Петр, когда вся компания, скинувшись, расплатилась с официантом. Чаевые из-за скандала с уткой официанту дали минимальные, а тот вежливо закивал в ответ и заулыбался. Мол, все в порядке, господа. Международные конфликты явно не поощрялись хозяевами заведения.
— Давайте пройдемся до гостиницы пешком, — предложила Лина. — Немного разомнемся и посмотрим на ночной Пекин.
— Ну, вы идите, гуляйте, друзья мои, — ученый поправил очки и посмотрел на спутников с легкой насмешкой. — «Блажен, кто смолоду был молод», как писал наш классик. А мне надо в гостиницу — поработать, разобраться в бумагах, составить план на завтра. Наука, она, господа, любовница капризная, внимания требует… Да и выспаться, кстати, тоже не помешает. В моем далеко не юном возрасте это особенно важно. В общем, лично я сейчас ловлю такси — и в отель.
— Ну, мы это… Сергей Петрович, мы… реально с вами, — пробормотал Вован. Столь «длинная» речь далась ему не без труда. Парень явно перебрал шестидесятиградусной водки и теперь засыпал на ходу.
— Ну да, чего зря по улицам болтаться, на дома смотреть, пойдем лучше в гостиницу, в телик будем пялиться, — поддержал его Борясик. — Завтра у нас ваааще тяжелый день.
— Ну, мужчины, как хотите, а мы с Петром, пожалуй, немного пройдемся, — сказала Лина. — Хочется наконец увидеть страну не из окна автобуса, а почувствовать ее своими, как говорится, ногами…
— Гуляйте-гуляйте, молодежь, — проворчал ученый. — Пекин — город спокойный. Тут и в два часа ночи не опасно. Полиция на каждом углу. И везде людей полно. Квартирки-то у пекинцев маленькие и тесные, а на улицах тепло, вот горожане и сидят допоздна в сквериках.
Лина с Петром попрощались с товарищами по путешествию и, не спеша, побрели в гостиницу.
— Какой все-таки приятный человек наш китаист, — сказала Лина, когда мужчины скрылись из вида. — Интеллигентный, образованный. Знаешь, Петь, нам здорово повезло, что мы оказались с ним в одной группе…
— Ну, конечно, — согласился Петр. — Китаист в Китае — это тебе не что-то, а настоящий бонус. Особенно когда английский здесь никому не нужен…
— Ой, смотри, — Лина дернула его за руку, — танцуют!
На углу самого обычного микрорайона играла музыка, и на маленьком пятачке под сексуальный голос Элвиса Пресли двигалось несколько пар.
— Вот она, склонность китайцев к коллективизму, — проворчал Петр. — Меня бы ни за какие коврижки тут дергаться не заставили.
— Ну и зря, — надулась Лина, — тихий вечер, дивная музыка… Так хочется танцевать! Ты, наверное, тоже заметил: в ресторанах у китайцев, почему-то танцевать не принято…