“Значит, она умерла не сразу?” Мистер Кэмпион, казалось, был очарован этой историей.
“О нет, слава богу! Это бы напугало мистера Тимми и меня! Она дождалась, пока ляжет в постель, бедняжка, а потом у нее случился сердечный приступ, и она умерла, и ее нашли только утром. Доктор сказал, что падения было вполне достаточно, чтобы вызвать это с таким сердцем, как у нее. Ей не следовало браться за эту работу, ” добавила она серьезно, - не тогда, когда нужно было думать о ребенке. Она могла уронить его или напугать, никогда не знаешь.”
“Когда она рассказала миссис Телфер о тряске?”
“Накануне вечером. Она рано легла спать, пока я суетилась вокруг. Миссис Телфер волновалась, потому что, конечно, они были в чужом доме, а болезни и несчастные случаи - это проблема, какими бы вежливыми ни были люди. Утром было ужасно, когда мы узнали, что она мертва. Мистер Тим чувствовал себя таким виноватым из-за того, что открыл дверь, и все равно он был до смерти обеспокоен глупой историей мистера Бэзила об эвакуированных, которая на самом деле самая глупая вещь, которую я когда-либо слышал, что он ушел, как только узнал от доктора, что он ни в чем не виноват, и с тех пор он почти не был дома. Он очень чувствительный мальчик ”.
Лагг поднял тяжелую руку, как будто хотел положить ей на плечо, передумал и поспешно опустил ее.
“Что за глупость в истории с эвакуацией?” требовательно спросил он. “Почему бы молодому парню не попытаться найти свою семью?”
“Потому что у него прекрасная семья, состоящая из людей, которых он очень любит, о которых все знает и за которыми ухаживает к этому времени!” Миссис Брум вспыхнула на него с внезапным раздражением. “Почему отец мисс Джулии хочет все это расстроить, я не знаю. Кроме того, предположим, что Тим действительно нашел семью, в которой, казалось, родился — я не думаю, что он сможет, имейте в виду, но предположим, что он нашел — тогда что это могло бы сделать, кроме как полностью озадачить его, бедный мальчик?”
“Озадачить его?” Лагг был озадачен.
“Конечно. Ты ничего не узнаешь о людях, увидев их! Я помню, как одна леди пришла осмотреть Дом Святой Марии, где я выросла, и увидела нас всех в нашей прекрасной форме елизаветинской эпохи, которой мы так гордились, и разразилась слезами на нас, потому что ‘было грешно одевать нас как детей из благотворительных фондов", Мы чуть не короновали ее, мы были так оскорблены. Она видела нас, но не узнала, не так ли?”
Лагг отступил от нее на шаг и снова позволил себе свой короткий пронзительный смешок.
“Ты во всем разобралась, не так ли?” восхищенно сказал он. “Мама знает лучше’, так я буду тебя называть! Вашей юной светлости уже следовало бы одеться. Я надеюсь, вы все отправитесь домой вместе. Он шаркающей походкой вышел из комнаты, а Джулия поспешно встала и посмотрела на Кэмпион.
“Я не хочу оставлять это так”, - начала она. “Бэзил Тоберман причиняет Тиму активный вред. Его нужно остановить. Если бы я думала—”
Она замолчала на полуслове из-за повторного появления мистера Лагга, на лице которого застыло удивление.
“Горн”, - объявил он. “Он спустился по пожарной лестнице, чтобы не мешать нам. Окно широко открыто. Что задумал этот молодой парень, а?”
На мгновение в комнате воцарилась полная тишина, нарушенная резким вдохом Джулии. Миссис Брум повернулась к ней, словно защищая.
“Не принимай это близко к сердцу! Это только потому, что он честно пообещал твоему отцу не встречаться с тобой”, - сказала она так быстро, что никого это не убедило. “Со стороны старого джентльмена было не очень любезно просить об этом, но в любви и на войне все справедливо, не так ли? Вы двое должны постоять за себя. Мы с тобой должны быть вместе, юная леди!”
И Лагг, и Кэмпион с любопытством посмотрели на девочку, чтобы увидеть, как она отреагирует на эту несколько чрезмерно прямую материнскую заботу, и они оба были удивлены. В уголке бледно-розового рта появился мимолетный завиток, а заплывшие глаза заблестели.
“Бедный Тим”, - сказала Джулия.
Глава 7. Эббифилд. Интерлюдия
Шоссе на Восточное побережье, проходившее через городок Эбфилд, всегда было главной дорогой, и даже сейчас, несмотря на огромные гаражи, пилоны и ярко раскрашенные фабричные витрины, выросшие рядом с ним, все еще оставались случайные следы прошлых культур.
Один из них представлял собой фрагмент террасы домов среднего класса ранней викторианской эпохи того типа, которые когда-то тянулись вдоль широкой дороги на две мили с каждой стороны. Их осталось три, высоких, из темного кирпича, с полуподвальными кухнями и некогда великолепными пролетами каменных ступеней, ведущих к квадратным верандам и изящным парадным дверям. В средней были чугунные ворота с участком лысой прокисшей земли прямо за ними и табличкой с номером 172 и надписью weirds Waterloo Lodge, приваренной к ее змеевидному узору.
Шел дождь и было темно, когда Тимоти Киннит наконец нашел адрес. Он был без шляпы, а воротник его легкого плаща был поднят. Он был в прекрасном возрасте, и хотя его уверенность в себе уже пошатнулась, он взбежал по каменным ступеням и дернул за медную ручку, которую нашел рядом с дверью.
Внутри дома послышалось движение, и во фрамуге над его головой зажегся свет. Дверь резко открылась, и несколько бесцеремонный женский голос объявил: “Миссис Корниш”.
Тимоти стал застенчиво многословен.
“Мне так жаль беспокоить вас, и я боюсь, что вы меня совсем не знаете, но мне дал этот адрес Том Трей. Он ремонтирует обувь на Карроуэй-стрит рядом с Ориент-роуд. Я надеялся, что советник Корниш сможет уделить мне минутку или около того?”
Его неуверенность и приятный голос, казалось, успокоили ее, потому что, хотя она и не сдавалась, она включила свет на крыльце и вышла маленькой, но крепкой женщиной под сорок, все еще умной и привлекательной, с дерзким взглядом и модной прической. Мгновение она смотрела на него с удивленным одобрением.
“Боже мой, ты испортила свою красоту, не так ли?” - сказала она наконец. “Чем ты занималась, дралась? Предупреждаю тебя, мы не одобряем бокс. Входите, и я спрошу, примет ли вас мистер Корниш. Что это? Молодежные клубы?”
“Нет, боюсь, что это не так”. Он последовал за ней в длинный обшарпанный холл, который мог принадлежать любому небрежному или перегруженному работой профессионалу в любой период за последние сто лет. Миссис Корниш, по-видимому, осознала его недостатки, потому что нахмурилась и сказала обвиняющим тоном:
“Когда человек так усердно работает, как мы, на благо общества, у него нет времени на излишества. О чем, вы сказали, вы хотели видеть советника? Я не думаю, что вы из фирмы, поэтому предполагаю, что вы проводите агитацию. Вы напрасно тратите время, знаете ли, потому что каждый голос члена совета в любом комитете хорошо продуман и обсужден, так что он уже принял то или иное решение, и вы ничего не сможете сделать, чтобы сдвинуть его ни на йоту ”. ‘
Тимоти нашел ее уловку отвечать на ее собственные вопросы на второй стадии спора крайне сбивающей с толку, но он придерживался своей цели.
“Ничего подобного. Я просто хочу спросить его кое-что о Терк-стрит давным—давно и...”
“О, вы репортер. Не из одной из местных газет, потому что я их знаю. Конечно! Вы Би-би-си Что ж, мы все постараемся быть настолько интересными, насколько сможем”.
“Я не собираюсь!” Он пытался не кричать на нее. “Я здесь по собственному почину. Мне сказали, что ваш муж знает об Эбфилде больше, чем кто-либо другой на земле. Несколько недель назад детектив...
“Детектив?” Она одарила его долгим подозрительным взглядом, который показался ему слегка неприятным. “Так вы детектив! Мне следовало бы немедленно выставить тебя вон, но ты подожди здесь, и если он захочет тебя видеть, я не стану его останавливать.
Она втолкнула его в душную столовую, в которой очень давно никто не ел, и оставила стоять у большого круглого стола, покрытого выцветшей красной саржевой скатертью.
Буфет из красного дерева был завален устаревшими журналами, а на всех стенах были изображены горы в потертых позолоченных рамках. Это была унылая комната, и он все еще мрачно оглядывался по сторонам, когда дверь снова распахнулась и появился член совета, а за ним - его жена.
Тимоти был почти так же поражен этим человеком, как ранее суперинтендант Люк. Он сразу узнал этот тип. В его университете было полно таких людей; все страстные, преданные своему делу, иногда заблуждающиеся люди, приверженные множеству идей, из которых лишь немногие были практичными. Огонь в его глазах, длинные костлявые запястья и нетерпеливые жесты были до странности знакомы, но тем более сбивали с толку, что он не ожидал встретить их на Эббфилд-Хай-роуд. Другой удивительной вещью в советнике была его открытая неприязнь к своему посетителю, который был совершенно незнаком. Тимоти был достаточно молод, чтобы это причинило ему боль.
Ноздри Корниша раздулись, и когда он заговорил, его тон был презрительным.
“Как я уже сказал одному представителю вашей фирмы сегодня утром, вопрос закрыт”, - сказал он. “Я не хочу больше об этом слышать. У меня есть имя вашего клиента, и это все, что я хотел знать, когда приглашал его зайти ко мне.”
Тимоти расслабился. “Извините, сэр. Вы совершаете ошибку”, - весело сказал он.
“Вас направила сюда компания ”Сталкей и сыновья"".
“Нет, сэр. Я узнал ваше имя от сапожника с Карроуэй-стрит”.
“Имеете ли вы вообще какое-либо отношение к Сталкерам? Вы их знаете? Вам знакомо это имя?” В допросе было больше силы, чем того требовал предмет, и молодой человек заколебался.
“Сегодня утром один из братьев избил меня”, - сказал он наконец.
“Почему это было?”
“Я не знаю. Мужчина напал на меня из воздуха”.
Советник пристально посмотрел на него и вскоре заговорил более мягко. “Это очень опасное обвинение, если только ты не уверен в том, что имеешь в виду, мой мальчик”. Без его враждебности он предстал как приятный человек, возможно, немного бесчеловечный, но обладающий долей сухого юмора.