“Понятно”, - мрачно сказала она и продолжала молча ехать рядом с ним. “Это очень мило с вашей стороны”, - отважилась она наконец. “Пожалуйста, не думайте, что мы не очень благодарны”.
Он хмыкнул и посмотрел поверх ее темноволосой головы на одну из наименее красивых главных дорог в мире; она тянулась милей за милей, широкой изношенной лентой, вдоль которой тянулись убогие двухэтажные магазины и еще более убогие открытые пространства.
“Вы когда-нибудь были влюблены раньше?” Он задал вопрос так неохотно, что он прозвучал сердито.
“Нет. Не совсем”. Она покраснела и послала ему извиняющуюся улыбку. “Не с реальным человеком”.
“Понятно”. Он невольно улыбнулся. “И как долго это продолжается до сих пор?”
“О, с тех пор, как я впервые увидела его. Это ‘всегда и навеки’: я думаю, обычно все знают. Не так ли?”
Он свел брови вместе и некоторое время сидел, формулируя вопрос, который, когда он прозвучал, был совершенно неожиданным.
“Вы говорите, что все время наблюдаете за ним?” наконец начал он. “Вы случайно не смотрели на него, когда он сделал это чертовски глупое замечание о газовом заводе?" Я пытался вывести его из себя, и он внезапно подколол меня определенным видом легкомыслия, со странной ухмылкой на губах ...”
“Я знаю. Как смеющаяся кошка”. К своему облегчению, он увидел, что вопрос не показался ей ни в малейшей степени экстраординарным. “Он не часто это делает. Это всегда, когда кто—то ведет себя немного напыщенно - о, немного величественно, вы знаете. Это, конечно, не похоже на вашу семью, не так ли?”
Он коротко рассмеялся. “Нет”, - сказал он. “Это не похоже на мою семью или на меня. Вовсе нет. Он снова посмотрел на унылую дорогу, и в его свирепых глазах внезапно появились слезы. “Вовсе нет”, - повторил он.
Джулия не слушала его. “Что меня беспокоит, так это то, что это должен быть кто-то другой”, - заметила она. “Кто-то действительно делает эти ужасные вещи ...”
“Поджигать офисные здания?”
“Или разрушение домов престарелых. Вы знаете, Тима спросили, где он был, когда разгромили ту квартиру здесь, в Ист-Энде? В то время мы просто не могли этого понять. Полиция была ужасно вежлива и осторожна, и поскольку Тим тогда не знал, что Кинниты нанимали Сталкеров, чтобы разыскивать Эббифилда, вопросы звучали безумно. Мы никогда не слышали об Эббифилде. Вскоре он убедил детектива, что на той неделе его вообще не было вне Оксфорда, и мужчина уехал ”. Она замолчала и сидела, глядя на него широко открытыми глазами. “Должно быть, полиция расследовала разгром квартиры, потому что это произошло примерно в то время, и Преследователь, который проводил расследование, находился там, не так ли? Я узнала об этом только прошлой ночью от старой няни Тима, миссис Брум.”
“Где она услышала об этом?”
Она нахмурилась. “Я не знаю. Возможно, Элисон Киннит. Но Тим, должно быть, услышал это вчера от брата-Сталкера, который напал на него. Я полагаю, что это была настоящая причина, почему с ним было так трудно, когда полиция снова начала его допрашивать. Быть несправедливо заподозренным в каком-то преступлении, о котором ты ничего не знаешь, - это очень хорошо, если это случилось один раз, но совсем другое, если с тобой поступят так дважды. Это так страшно. Предположим, они что-нибудь повесят на него?”
“Когда он невиновен?”
“Конечно. Это то, что я пытаюсь тебе сказать. Кто-то делает эти ужасные вещи. Кто это?”
“Откуда мне знать?”
“Но разве ты не знаешь?” Ее мягкая настойчивость привела его в ужас. “Неужели ты не можешь хорошенько подумать и посмотреть, кто бы это мог быть? Разве ты не можешь догадаться?”
“Почему я должен? О чем ты говоришь?” Его голос повысился от паники, и пожилой рабочий, дремавший на сиденье позади них, открыл глаз и посмотрел на него с праздным любопытством.
Джулия вздохнула. “Я не знаю. Думаю, я просто на пределе того, что могу вынести. Я сидела там, в той розовой комнате, смотрела на всех этих людей и думала о том, какие добрые намерения у всех них были и какими бесполезными они все были, и задавалась вопросом, кто был там, кто, возможно, мог бы нам помочь. И я посмотрел на тебя и подумал, что ты действительно ужасно похож на Тима постарше, и в любом случае тебя втянуло в этот бизнес своего рода Божье Провидение, и я внезапно почувствовал, что могу заставить тебя подумать о чем-то, что могло бы дать нам зацепку ”.
“Ты понимаешь, что говоришь?” Он смотрел на нее с каким-то ужасом. “Ты себя слышишь?”
На ее глаза навернулись слезы. “О, не надо”, - сказала она. “Не запугивай. Просто попытайся помочь”.
Тот факт, что она была напряжена до предела, не поддающегося рассуждению, и действовала, руководствуясь только безрассудным компасом интуиции, дошел до него. Он молчал, настороженно наблюдая за ней, и она ответила ему пристальным взглядом, в ее глазах не было ни капли лукавства. Наконец он убедился, что она всего лишь сознательно обратилась к нему с расплывчатой, но страстно прочувствованной просьбой о помощи, и осторожно заговорил.
“Ты думаешь, что, поскольку я живу здесь и знаю людей, я могла бы что-нибудь разузнать? Это все?”
“У тебя есть некоторая власть”.
“Предположим, я нахожу какого-нибудь подозреваемого и ничего не могу доказать? Чего ты от меня тогда ожидаешь?”
Он снова начал дышать, и это было возвращением к его обычной манере поведения, лишь немного агрессивной и неуверенной.
“Но вы знаете, что делать”. Протест был вдохновленным. “Вы сказали всем меньше часа назад. Вы сказали, что единственное, что можно сделать, это избежать обычной полиции и подняться на самый верхний этаж. Это то, что я пришел с вами сказать. Я знаю одного из них. Он мистер Чарльз Люк, что-то вроде старшего в Новом Скотленд-Ярде. Я встречался с ним, и я думаю, что вы правы, и ему можно рассказать все, что угодно. Он больше, чем жизнь, но...
“Я знаю Люка”.
“Правда?” Она улыбнулась с лучезарным облегчением. “Это чудесно! Вот что люди имеют в виду, когда говорят, что что-то ‘подразумевается’. Начни думать, кто бы это мог быть, и если это дойдет до тебя — а у меня есть предчувствие, что так и будет, — тогда ты пойдешь прямо к нему. Ты пойдешь, не так ли?”
Он встал, чтобы уйти от нее и выйти на воздух. На лбу у него выступил пот, и он мгновение постоял, раскачиваясь на перилах, прежде чем наклонился, чтобы взять ее за руку.
“Я выхожу здесь”, - пробормотал он. “Есть остановка по запросу. До свидания”.
Она крепко держала его за руку.
“Ты попытаешься?”
“Я так и сделаю, помоги мне Бог”, - сказал он и поспешил выйти из автобуса, оставив ее одну добираться до перекрестка Эбфилд-Маркет.
Это была следующая остановка; она вышла и на мгновение остановилась, оглядываясь по сторонам. Старый Кросс оказался Мюзик-холлом, ныне используемым как фабрика по производству шкатулок, и лежал перед ней такой же нарядный и заброшенный, как игрушка на помойке. Она все еще была в том странном настроении, когда сверхчувствительность достигает почти ясновидения, что является прямым результатом эмоционального истощения у здоровых в остальном людей. Когда она накинула на себя широкое синее пальто и ее глаза, под стать его цвету, окинули открывшийся вид, убожество этого места подкралось совсем близко.
Она стояла в огромном унылом цирке, где пересекались пять шоссе, и тяжелые транспортные средства грохотали и разбивались о лоскутное одеяло из всех известных дорожных покрытий. На грязных тротуарах было немноголюдно, и многие магазины, выстроившиеся вдоль них, были закрыты, однако все прохожие куда-то направлялись, все сытые и весело одетые, но явно усталые, с запыленными глазами и желтоватой кожей. Был обеденный перерыв, и запотевшие окна закусочных, пабов и кафе были похожи на слепые глаза. Для лондонского Ист-Энда это был на редкость неприветливый район, не дружелюбный и даже не шумный, а торопливый, грязный и озабоченный.
Табличка с надписью Карроуэй-стрит над пабом на ближайшем углу привлекла ее внимание, и она решила прогуляться по ней. Она искала сапожную мастерскую, не имея ни малейшего четкого представления о том, зачем ей это нужно. Ее дела по дороге в Эбфилд были закончены.
Дорога была очень длинной и проходила через множество этапов, ни один из которых не был особенно привлекательным, и в какой-то момент, пройдя, как ей показалось, полмили рядом с двадцатифутовым ограждением, она почти пала духом; но вскоре, как это часто бывает в Лондоне, весь характер магистрали резко изменился, и примерно на сотню ярдов она превратилась в деревенскую главную улицу, которая, хотя и обветшала, все еще оставалась определенным целым.
Здесь были все знакомые магазины, веселые зеленщики, угольная контора, довольно ужасные мясники и заброшенная прачечная, выглядевшая как какое-то неописуемое пип-шоу. И затем, очень похожая на них, место, которое она искала.
Заведение мистера Т. К. Трея неожиданно оказалось оживленным. Это был магазин с двумя фасадами, одна витрина которого была посвящена продаже обуви и ее ремонту, а другая - газетам и журналам с вкраплениями дешевых канцелярских принадлежностей, табака и кондитерских изделий. Рядом с дверью висела небольшая доска объявлений и объявление с адресом проживания.
На данный момент он был осажден. Быстро движущаяся очередь из болтающих женщин, большинство из которых, казалось, знали друг друга, протискивалась в затемненный дверной проем, и время от времени одна из них протискивалась обратно и вылетала, как пчела из улья, с ярким периодическим изданием в руке.
В начале очереди на тротуаре собралась толпа, и Джулия, которая не могла остановиться снаружи, не присоединившись к ней, оказалась втянутой в бурлящий поток. Она поняла, что причиной волнения были маленькие полиэтиленовые пакетики с моющим средством, которые раздавали вместе с одним из женских журналов. Они стоили, возможно, пенни, и каждая женщина была полна решимости получить причитающееся до того, как закончится запас. Как только Джулия поняла, что побег невозможен, пока она не закончит обход, она начала задыхаться. Многие женщины были фабричными рабочими, их комбинезоны и головные платки придавали им тот безжалостный дух товарищества, который бумажные шляпки на прогулке придают шарабану. Все они спешили, все были в отличном