Грейс напялила заношенные штаны – ни трусов, ни бюстгальтера не дали – и в кармане обнаружила проездной билет. В качестве топа ей полагалась оранжевая фуфайка. Изрядных усилий стоило влезть в эту фуфайку, не отняв от уха мобильного телефона. Оранжевый цвет не позволит затеряться среди сотен людей, задыхающихся в подземке, а грубые резиновые шлепанцы не дадут припустить бегом.
– Держи телефон под рукой. Иди к метро.
Грейс вышла из бутика, униженная тем, что ее заставили раздеться догола. Впрочем, бодрость духа скоро к ней вернулась. Теперь она, более чем когда-либо, горела решимостью уничтожить похитителей и в то же время отчетливо понимала, что без Нокса не справится.
15:15
Человек Мэлсчоя, носивший кличку Кролик за то, что произвел шестерых детей, увидел на Нанкин-роуд магазин электроники и тотчас просек его роль в деле с выкупом.
– Всё произойдет в магазине электроники, – с некоторым торжеством объявил Кролик в трубку и на раздраженное Мэлсчоево «и что с того?» ответил: – Это лучшее место для демонстрации доказательства жизни. В витрине торчит не один десяток компьютеров и телевизоров, а все они имеют экраны. Понятно?
Мэлсчой не любил, когда над ним одерживали верх.
– Понятно. Очень может быть, что ты прав. Не расслабляйся там.
– Что делать, если она появится?
– За ней идти, что же еще, идиот? Да не забывай отслеживать проклятого чужестранца. От него одни беды.
15:20
Из окна ресторана кантонской кухни, который располагался на втором этаже, Нокс наблюдал за Грейс в бинокль, купленный за десять долларов. Вот Грейс появилась в дверях бутика. Подняла руку, почесала голову – сигнал, что деньги все еще при ней. Нокс удивился, ведь Грейс вышла с другой сумкой. Черного цвета, бессовестная подделка под «Найк» – эта фирма никогда не выпускала столь огромные сумки, да и знаменитый логотип отнюдь не должен быть похож на разбитую бровь. Нокс поспешил вниз, ринулся в пучину людской плоти, запрудившей проходы. Он должен идти впереди, должен оказаться между Грейс и входом в метро. А джинсы с кроссовками и темные очки, закрывающие верхнюю часть лица, сделают его неотличимым от прочих чужестранцев.
Они всего несколько минут как начали игру, а Грейс уже обведена вокруг пальца. В результате хитроумной уловки Грейс переодели и заставили сменить сумку. Ее iPhone наверняка отключен, а личный сотовый не отвечает. В таких условиях потерять Грейс из виду значит потерять ее совсем, а Нокс должен обеспечивать прикрытие.
Полностью отдавая себе отчет в том, что за Грейс могут следить и похитители, и монголы, и даже полиция, Джон по-прежнему опережал Грейс на пятьдесят ярдов. К метро он прибыл раньше ее. Пробрался сквозь шумную, потную толпу в переходе. Мобильник он держал в правой руке и не сводил с него глаз; по мере углубления под землю уменьшалось количество черточек, которые показывают степень доступности сотовой связи. Нокс ждал сообщения от Рэнди, ему надо было узнать, удалось ли юному компьютерному гению выяснить, откуда велась трансляция доказательства жизни.
Джон не собирался мешать передаче денег, только хотел защитить Грейс во время этого действия и после, пока будет в состоянии. Также он поставил себе цель наблюдать за всем происходящим.
К металлоискателю была довольно активная очередь, и Нокс пристроился в хвост. На конвейерную ленту одна за другой плюхались барсетки, дамские сумочки, пакеты и дорожные сумки. С поклажей были почти все – ведь наступал Национальный праздник. Полицейские успели умаяться и вели досмотр вполглаза. На каждой сумке металлоискатель пищал, однако никого не останавливали и не обыскивали. Конвейерная лента двигалась слишком быстро – оператор лишь изредка притворялся, будто смотрит на монитор.
Нокс присоединился к кучке граждан без багажа и проскользнул через отчаянно засигналивший магнитометр. При Ноксе было три сотовых телефона, вдобавок в кармане куртки Дулвича лежал изъятый у монгола складной нож. Если бы Джона взялись обыскивать, дело приняло бы скверный оборот. Но охранник даже бровью не повел.
Нокс продолжал путь. Встал в очередь к турникету, вынул проездной билет. Оказался на станции. Взглянул на телефон. На экране светилась надпись по-китайски: ВНЕ ЗОНЫ ДОСТУПА. Значит, СМС от Рэнди сюда не пройдет. Нет, он больше не выдержит, он сейчас рехнется. Чертова подземка, душное нутро зверя, имя которому – Шанхай!
Однако Нокс ждал, не сводя глаз с очереди к металлоискателю.
Наконец мелькнула оранжевая фуфайка.
Грейс встала в очередь к конвейерной ленте, взвалив на плечо сто тысяч американских долларов.
15:40
Монгол по кличке Кролик «довел» женщину до входа в метро. Остановился, дождался, пока она спустится по лестнице, и вновь пристроился в хвост. Нужно так рассчитать время, чтобы пройти через турникет раньше ее.
Редко кто ищет шпиона впереди – обычно люди оглядываются, шеи выворачивают.
20
15:50
Район Лувань
Шанхай
К тому времени как Стив Козловски открыл дверь франшизного предприятия быстрого питания «KFC», что на Хуайхай-миддл-роуд, посетителей там было гораздо больше, чем посадочных мест.
Инспектор Шень ждал у высокой длинной стойки, примыкавшей к стене, – явно избегал окон. Плечи его шириной соперничали с торговым автоматом.
Очередь в каждую кассу насчитывала не меньше тридцати человек; Козловски отмел мысль становиться тридцать первым ради одной только конспирации. Он растолкал посетителей и прошел прямо к Шеню. Нет, его, Стива Козловски, на понт не возьмешь. Недаром его карьера начиналась на краю света, недаром работа состояла в том, чтобы нагонять на других страх; недаром он так преуспел. Однако при виде инспектора Шеня он насторожился. Этот Шень – офицер Народной вооруженной милиции – сам себе департамент, ни перед кем не отчитывается. Шень и его братья по разуму обладают слишком большим количеством полномочий, часто действуют на собственное усмотрение и, как известно, поступки свои не афишируют. Чем меньше футов оставалось до Шеня, тем ощутимее была для Козловски тяжелая энергетика этого человека.
Они приветствовали друг друга кивками. Шумовой фон приглушал их тихие голоса.
– Видеокамера обнаружена, – произнес Козловски.
Шень уставился ему в лицо. Козловски пытался читать по глазам китайца, но это было невозможно – все равно что заглядывать в прорезь в стальной трубе.
– У меня имеется адрес, однако еще как минимум несколько часов я не волен его сообщать. Я хотел дать вам время, чтобы собрать людей.
– Никаких людей не будет, – сказал инспектор Шень. – Буду только я.
Козловски еще не доводилось слышать об офицерах Народной армии Китая, действующих в одиночку. Он задался вопросом: уж не с агентом ли Министерства госбезопасности – китайского аналога ЦРУ – он имеет дело?
– Сначала отрубленная рука, теперь видеокамера – кстати, ее нашли в плохом состоянии, – продолжал Козловски. – Все указывает на то, что дела оператора плохи. Мы не меньше вашего хотим найти его.
– Только по разным причинам, – уточнил Шень. – В данном деле я рассчитываю на наше с вами сотрудничество.
Оба знали – таковое вряд ли состоится. Максимум, на что мог пойти Козловски, – это по собственной инициативе сообщить о видеокамере. Предъявлять подобные, пусть косвенные, обвинения от имени правительства США – определенно чревато, последствия могут быть самые серьезные. Мало ли чего хочется Козловски лично – руки его связаны протоколом американского посольства.
– Как только смогу – сообщу координаты видеокамеры. Если оператора найдут мертвым, потребую тщательного расследования с участием моих людей.
– Конечно. Мы так и договаривались.
Козловски давно догадался: Шень сам убил оператора и занят сейчас заметанием следов. Упомянутый план действий удерживал Стива от получения лишней информации – действительно, что такое его мотоцикл перед китайской армейской машиной? Раздавит и не почувствует.
– Какова вероятность, что видеокамера принадлежала именно этому человеку?
– Я сам ее не видел, – признался Козловски. – Однако из того, что мне сообщили, ясно: камера может принадлежать только пропавшему оператору, и никому больше.
Шень сверкнул глазами.
– Он нарушает визовый режим.
Офицер употребил настоящее время, как будто человек с отрубленной рукой и утерянной видеокамерой мог все еще быть жив. Если оператор находится в тюрьме и китайцы ищут доказательства, чтобы предъявить ему обвинение, значит, Козловски играет на их поле. Запах курятины и картошки, жаренной в чанах с маслом, начинал раздражать Стиву желудок. Отрыгнулось горьким – опять выброс желчи. Четыре месяца назад Козловски переболел дизентерией – с тех пор желудок ни к черту. Да и вообще в консульстве анекдоты про отрыжку, газы и понос популярнее анекдотов про блондинок.
– В подобные ситуации людей заводит ложь, – наставительно произнес Шень.
– Ложь и тайны, – уточнил Козловски. Все-таки кое в чем их мнения совпадают.
– Напишите адрес, – продолжал Шень. – Очень обяжете.
– Напишу, когда получу подтверждение, – юлил Козловски.
– Нет, сейчас. Прошу вас. Обещаю, что не стану ничего предпринимать до вашего звонка. Слово даю.
Козловски в полной мере осознавал судьбоносность момента. Обещания инспектора Шеня настолько же внушают доверие, как предупреждения ФБР на видеодисках о преследовании за нелегальное копирование. Но отношения между правительствами и их департаментами превыше личной неприязни (или приязни). Так же дела обстоят в Сомали или Афинах. Шанхай – не исключение: куда выгоднее налаживать долгосрочные связи с офицером Народной вооруженной милиции, чем спасать шкуру Джона Нокса. Козловски чувствовал, что его гуаньси – непереводимое понятие, без которого в Китае настоящего бизнеса не сделаешь – это пресловутое гуаньси растет как на дрожжах.
Он недолго колебался – достал ручку, взял со стола салфетку и вывел адрес, очень надеясь, что не подписал этим Ноксу смертный приговор.