1 ноября 1995 года в Пекине прошел скромный, но трогательный праздник. От имени президента Бориса Ельцина известный китаевед и посол России в Китае Игорь Рогачев наградил китайского секретного агента высшей наградой России в знак признания его вклада в защиту СССР. Это была вдвойне посмертная церемония, поскольку и китайский шпион, и Советский Союз были мертвы, причем последний был распущен по наущению самого Ельцина. Но российские официальные лица не забыли тех, кто работал на победу СССР над Третьим рейхом во время Великой Отечественной войны. И это была прекрасная возможность укрепить вновь возрожденную российско-китайскую дружбу.
Имя секретного агента, которому в 1995 году исполнилось бы 100 лет, звали Ян Баохан, и оказанные им услуги были поистине значительными: в мае 1941 года он был одним из тех, кто предупреждал Кремль о неминуемой атаке Гитлера на СССР. Четыре года спустя информация о его шпионаже в отношении японской армии позволила Сталину молниеносно атаковать Японию.
Сын Яня, Ян Минфу, принял медаль от имени своего отца со слезами на глазах. Янь Минфу сам возглавлял важный отдел политической разведки, «Рабочий отдел единого фронта» (Тунчжан Гунцзуо Бу), до июня 1989 года, когда он был уволен за то, что выразил сочувствие студентам, демонстрировавшим демократию на площади Тяньаньмэнь. Позже он возглавил НПО, занимавшуюся «благотворительным бизнесом». Янь Минфу, принципиальный человек, гордился своим отцом, за которым он последовал в мир профессионального интеллекта. Он, как и его отец, родился в Маньчжурии. В 1941 году, когда ему было всего десять лет, его отец — юрист и тайный коммунист — стал частью внутреннего круга вокруг жены Чан Кайши, Сун Май-лин, и националистического генерала Чжан Сюэляна. Чжан, несмотря на то что он был видным членом Гоминьдана, заявил, что похитил Чан Кайши в декабре 1936 года, чтобы заставить его объединиться с КПК против Японии. Действительно, именно под двойным влиянием Советов и, вскоре после этого, американцев националисты и коммунисты заключили новый союз, Второй объединенный фронт, для борьбы с армией Хирохито, которая вторглась в страну после первоначального нападения на Шанхай в августе 1937 г.
Москва согласилась поддержать этот альянс, передав Чан Кайши в период с осени 1937 по ноябрь 1940 года около 450 миллионов долларов. Взамен Китайская Красная Армия была реорганизована и передана под командование Гоминьдановской комиссии по военным делам. 8-я Маршрутная армия сражалась на северо-западе, а Новая 4-я армия действовала к югу от реки Янцзы.
Это объясняет, почему Чжоу Эньлай был в Чунцине, столице «объединенного» Китая, находившегося в состоянии войны с Японией, весной 1941 года. Чжоу, возглавлявший зарождающуюся коммунистическую дипломатическую службу, поручил Яну Баохану собрать как можно больше информации. В 2005 году Ян Минфу, который десять лет ждал после церемонии чествования своего отца, чтобы раскрыть детали дела, сообщил, что его отец установил много контактов на высоком уровне, «включая важных государственных деятелей, мадам Чан Кай-ши и Сунь Кэ, сына доктора Сунь Ятсена и многих других».
Дипломатические коктейльные вечеринки — это возможность обменяться специальной информацией в банальной светской беседе. В один прекрасный майский день 1941 года Ян Бахоанг был приглашен на обед в честь немецкого военного атташе — Рейх не объявил войну Китаю. Во время этого вечера он услышал, как Сунь Кэ сказал, что Адольф Гитлер планировал начать операцию «Барбаросса» примерно 20 июня. Янь осторожно подтвердил информацию, прежде чем доложить о разговоре прямо Чжоу Эньлаю, который, в свою очередь, отправил закодированную телеграмму в коммунистический штаб Мао Цзэдуна в Яньань. Оттуда информация шла по обычным каналам: через Коминтерн, через постоянного представителя СССР при Мао. По словам китайцев, именно так Сталин смог подготовиться к предотвращению еще большей катастрофы, чем та, которая в итоге произошла тем летом.
Это еще не все: Ян Баохан не почивал на лаврах. Четыре года спустя Чэнь Гэн, бывший глава спецслужб в Шанхае в 1931 году, прежде чем возглавить политический отдел Военного комитета Красной Армии, попросил Яна получить информацию о японской армии в Квантуне, на северо-востоке страны. Ян сумел получить чрезвычайно точную информацию о расстановке войск, планах защиты, типах оружия, подробную информацию о количестве войск и подразделениях, а также имена генералов.
Именно благодаря сбору разведданных Яном войскам Сталина удалось сокрушить японскую армию в августе 1945 года. 8 августа, всего через два дня после того, как американцы сбросили первую атомную бомбу на Хиросиму 6-го числа, и за день до того, как они сбросили вторую, на Нагасаки, СССР развязал войну против Японии. Восемьдесят советских дивизий — полмиллиона человек при поддержке артиллерии из 26 000 орудий, 3 700 танков и 500 самолетов — разрубили на куски Квантунскую армию под командованием генерала Ямады Отодзо. При жизненно важной помощи китайских шпионов Советы, наконец, смогли отомстить за поражение царской России в Русско-японской войне 1905 года.
Этот эпизод раскрывает два важных факта: во-первых, китайские коммунисты продолжали тесно сотрудничать с Коминтерном и советскими спецслужбами, и, во-вторых, Чжоу Эньлай на момент капитуляции Японии все еще контролировал внешнюю, политическую и дипломатическую разведку КПК. Однако по настоянию Мао он был вынужден уступить Кан Шэну контроль над полицией, контрразведкой и внутренними репрессивными службами партии. Как мы увидим, это был неудачный выбор, который чуть не привел партию к самоуничтожению.
Кан Шэн создает тайную полицию
29 ноября 1937 года в обнесенном стеной городе Яньань, где находился штаб Мао Цзэдуна, царило волнение. Самолетов над городом не видели, но в тот день московский бомбардировщик Туполев ТБ3 приземлился на импровизированной и обледенелой взлетно-посадочной полосе. На борту находился Кан Шэн, Великий инквизитор Китая; Ван Мин, которого русские хотели назначить генеральным секретарем КПК; и два специалиста китайской разведки, которые позже стали министрами в Китайской Народной Республике, Чэнь Юнь и Цзэн Шань. Не говоря уже о жене и любовнице Кан Шэна, сестрах Цао Иоу и Су Мэй. Следуя строгим инструкциям Кремля, Кан и его команда вместе с Мао должны были взять на себя руководство антияпонским сопротивлением в Яньани.
Одна биография Цзэн Шаня включает в себя очень показательный образ: фотографии всех пассажиров самолета, кроме женщин, и приветственного комитета. В центре расслабленный и тучный Мао с сигаретой в руке, в потертой куртке с плохо застегнутыми пуговицами, на голове — командирская фуражка Красной Армии. Слева от него — Кан Шэн в причудливой форме и элегантной кепке, украшенной красной звездой, которую можно узнать по позе его школьного учителя и очкам его интеллектуала в стальной оправе. Справа Ван Мин, человек русских, смотрит в сторону, за рамку.
В последующие дни не стало большим сюрпризом, когда Кан Шэн получил приказ от Мао взять на себя руководство Бюро политической защиты, которое с 1935 года возглавлял Ван Шоудао, боевик из Хунани. Летом 1938 года Кангу было приказано реструктурировать и взять на себя новую секретную службу КПК, безобидно названную «Департамент социальных дел». По-китайски он назывался Чжунъян Шехуйбу, Чжуншебу или сокращенно Шехуйбу; на английском он известен как SAD. «КПК объединила разведку и контрразведку в Департамент социальных дел примерно в 1936 году, но Канг отвечал за окончательную форму этого отдела после 1938 года», — объяснил Мэтт Бразил, австралийский специалист по китайской разведке. «В SAD были интегрированы три организации: Специальный отдел (см. выше), Бюро политической защиты, которое обеспечивало охрану тыла красных перед Великим походом и безопасность Мао во время него, и служба охраны (Баовей чу), которая обеспечивала защиту Мао в [Яньань], а также местную полицию и службу безопасности. Под руководством Канга и его заместителя Ли Кенонга SAD распространилась на все провинции, находящиеся под контролем КПК. У САД были элементы, занимающиеся военной безопасностью, политической безопасностью, экономической безопасностью, международной и внутренней разведкой. Членам SAD платили больше, они имели привилегии и доступ к еде, недоступные другим членам партии».
Другими словами, ЮАР разветвлялась во всех направлениях. Кан Шэн был окружен группой личных секретарей, его «доверенных лиц»: Сяо Ли, Фу Хао — будущий посол в Японии — и Чжао Яобинь, начальник штаба, перешедший на сторону националистического лагеря в 1949 году. Сестры Цао И Оу и Су Мэй следовали за Кан Шэном, как два маленьких пуделя, но также заполняли карточки с информацией обо всех товарищах — небольшие кусочки карточек, перевязанные овощным шпагатом, которые позже пригодились партийным архивариусам.
Кан Шэн первым умудрился вытолкнуть своего заместителя директора Ли Кенуна, которого считали «глазами Чжоу Эньлая», из своего ближайшего окружения. На первый взгляд, выбранный Кангом способ организации был взят из советской модели: раздел 1 касался администрации и персонала; раздел 2 — разведка; раздел 3 — контрразведка; и раздел 4 — анализ разведданных. Также было управление по общим делам, входившее в состав офицерского корпуса. Были созданы два дополнительных специальных отдела, соответственно, для охраны и «отдела казней» (Чжисибу). Внешними связями руководил другой бывший товарищ из Шанхая, Пан Ханнян, который отвечал за сложные операции связи с японскими спецслужбами с целью получения информации о Гоминьдане.
Отношения с Триадами также были непростыми. Некоторые из тайных обществ продались японцам, например «Общество пяти континентов Хун» (У Чжоу Хун Мэнь); другие были полупатриотичными (например, Зеленая банда Шанхая), в то время как иные все еще были патриотами и готовы были сотрудничать с коммунистами. Долгий поход и переезд в Яньань были бы невозможны, если бы Мао не поддерживал какую-то преданность давнему Обществу братьев старших (Гелаохуэй), в состав которого входили Чжу Дэ, другой военачальник Великого похода, и Дэн Сяопин, собственный отец.
«Другими словами, — объясняет корейский историк Пак Сан Су, специалист по тайным сельским обществам, — если основой «Долгого похода» было удивительное сообщество хакка, то его логистику гарантировало тайное общество Гелаохуэй, которому принадлежали многие из тех, кто позже стал высокопоставленным членом Коммунистической партии».
Чрезвычайно деликатная работа по установлению этих отношений с тайными обществами и триадами выпала на долю заместителя командира SAD Ли Кенонга, который лично взял на себя ответственность, когда он вернулся в Яньань в 1941 году после трех лет особой деятельности в качестве Чжоу. Это Чжоу настоял на том, чтобы его включили в ближайшее окружение Кан Шэна.
Кан Шэн основал разведывательную школу в Финиковом саду, чтобы обучать своих секретных агентов и своих политических офицеров. Его директор У Дефэн получил указание распространять партийную линию: «Мы должны забыть то, чему мы учились в Москве, и развивать свой собственный интеллект в китайском стиле». Среди школьных учителей были профсоюзный деятель Ву Дэ, будущий мэр Пекина, преподававший экономику, и Чэнь Юнь. Чэнь Юнь, воинствующий в Цзянсу, рожденный в веках, был, как мы видели, частью группы, реорганизовавшей спецслужбу Шанхая, Теке, после дезертирства Мага Гу. После возвращения из Москвы с Кангом ему была поручена важная роль руководителя организационного отдела КПК. С 1940 г. заведовал Центральным финансово-экономическим управлением. Чэня можно было считать отцом-основателем китайской коммунистической системы экономической разведки. После 1949 года он был одним из главных архитекторов первой пятилетки. На Западе широко распространено заблуждение, что китайцы, в отличие от японцев, не участвовали в этот ранний период в так называемой «экономической разведке», а также в коммерческом и финансовом шпионаже. Роль Чэня свидетельствует об обратном — что большая часть коммунистической стратегии шпионажа была посвящена экономической разведке с самого рождения КНР.
При Кан Шэне САД — новая секретная служба КПК — занималась мельчайшими подробностями политической и экономической жизни, поддерживая агентов в военных, политических, экономических и международных спецслужбах. Вдобавок к этому в 1943 году Канг возглавил Комиссию по работе в тылу врага, в которой работали оперативники SAD и офицеры военной разведки. При поддержке Мао Кан Шэн постоянно расширял свою власть за пределы политической полиции. Поэтично названный, «Финиковый сад» вскоре стал запасаться кадрами КПК как ужасное, кошмарное логово: это был не только штаб Канга, но и комнаты для допросов и тюрьмы, построенные на глиняном склоне холма, где подозреваемых допрашивали до тех пор, пока они не объявили их самокритичность и официально исповедались на бумаге. Это принесет им, в зависимости от случая, либо пулю в затылок, либо право быть представленными на публичном «сеансе борьбы», во время которого они будут самобичевать и терпеть публичные оскорбления.
Это расширение владений Канга продолжалось: становясь все более жадным, он взял под свой контроль все коммуникации, поставив наверх своего приспешника Ли Цяна, бывшего начальника подпольной радиостанции в Гонконге и Шанхае. Это дало ему доступ к содержанию всех отчетов, отправленных в Москву советскими агентами в Яньани. Попутно Кангу также удалось добиться понижения в должности начальника службы безопасности Дэн Фа и отстранения главы военной разведки Ло Жуйцина.
Каким-то образом уже в 1938 году Кангу удалось захватить контроль над Секретной службой Красной Армии (Цинбаоджу). Это было чем-то вроде парадокса, учитывая, что он не участвовал в Длинном походе протяженностью 12 000 километров и никогда не командовал воинской частью, в отличие от знаменитых «маршалов» Чжу Дэ, Линь Бяо, Чэнь И, Пэн Дэхуая, Дэн Сяопина, Е Цзяньин и Ло Жунхуань. Эта стратегическая служба, возглавляемая Е Цзяньин, «Героический меч», была предшественницей Второго отдела Генерального штаба Народно-освободительной армии, представленного военными атташе в посольствах по всему миру, после основания КНР в 1949 году.
Армейским начальникам действительно удалось заставить Кан Шэна разделить власть как над гарнизонным полком, который отвечал за защиту Яньань, так и над вторым отделом Центрального военного комитета партии, который руководил военной стратегией. Естественно, последним председательствовал сам Мао. Но это почти не имело никакого значения, поскольку Кан Шэн умудрялся обходить все препятствия и продолжал расширять круг своего влияния. В 1943 году он получил контроль над оперативными разведывательными службами двух основных армий, «Восьмой армии путей» и «Новой четвертой армии», которые отличились во всех крупных битвах с японцами.
Чтобы возвести это разрастающееся здание власти в Яньань, Кан совершил два мастерских хода. Во-первых, он изолировал подчиненных ему советских делегатов, прибывших в Китай в качестве агентов Сталина, чтобы сообщить, как продвигаются операции китайских товарищей. Посланник Коминтерна Петр Владимиров (настоящее имя Власов) уже не был «глазами Москвы» в Яньани, а скорее заложником. Затем, заключив окончательный союз с Мао, Кан помешал Ван Мину, бывшему товарищу по ссылке в Москве, узурпировать Мао, чего хотел Кремль. Он решил отравить его небольшими дозами, как в какой-то древней легенде. Кан Шэн, несмотря на то что изначально был навязан Советами, теперь активно противодействовал им.
Советский представитель Владимиров все это время вел взрывной дневник. В нем он жаловался на карантин до такой степени, что ему разрешили видеться только с Кан Шэном и Сяо Ли, его личным секретарем. Он видел Мао редко. Канг с каждым днем становился все более антисоветским. 4 февраля 1943 года, обрадовавшись разгрому немецких войск под Сталинградом, Владимиров записал в дневнике:
«Я не ошибся в своих предыдущих выводах. Кан Шэн оказывает сильное влияние на настроение председателя. Мао Цзэдун безразличен к практическим проблемам социализма. Он забит неточными рассказами Кан Шэна о нашей стране; в данном случае это единственный источник его информации. Что касается Кан Шэна, он только рад клеветать на нас. Он — яростный враг Советского Союза, он запятнал большевистскую партию и не жалеет усилий, чтобы помешать коммунистической партии Китая идеологически консолидироваться».
На более чем 500 страницах статей несчастный Владимиров описывает затяжной крах Яньань, горнила революции, под двойной эгидой Мао и Канга — эти откровения тем более удивительны, что исходят от кадров, сформированных в условиях сталинизма.
Впереди были новые противоречия, и не только Владимиров заметил их. Но у Кан Шэна был еще один трюк в рукаве: «Королева червей». С декабря 1937 года бывшая киноактриса, известная как «Голубое яблоко», которая была родом из той же деревни, что и Кан-Чжучэн в Шаньдуне, и которая, по слухам, была его любовницей, стала частью его ближайшего окружения. После вступления в КПК она пришла в Яньань, и Кан представил ее Мао. Председатель сразу попал под ее чары. С тех пор он смотрел только на нее; все его любовники были уволены, и она царствовала без всяких возражений, как и любимая наложница императора в прежние времена.
Несмотря на критику со стороны лидеров Яньань против их брака, молодая женщина вскоре стала третьей мадам Мао, более известной под своим новым именем Цзян Цин (Лазурная река). На всякий случай несчастную вторую жену Мао, Хэ Цзычжэнь, отправили в СССР, где ее поместили в приют для душевнобольных; другие женщины из окружения Мао, в том числе американская журналистка Агнес Смедли, также были уволены.
Будет почти преуменьшением сказать, что Цзян Цин очень восхищался Мастером Каном (Кан Лао), как она называла Кан Шэна. Это только повысило статус Канга как могущественного мастера теней, поскольку она была не только женой Мао, но и его личным секретарем, обладающим как политическим, так и личным влиянием. Единственными людьми, которым разрешалось видеться с Мао в любое время дня и ночи, были Кан Шэн и личный секретарь Мао, мужчина, которому позже отводилась ключевая роль во время Культурной революции 1960-х годов. Это был Чен Бода, который возглавлял отдел пропаганды Центральной партийной школы КПК. Позже руководство школой осуществлял лишь Кан Шэн.
В 1942 году Кан, соединив свою идеологию со своими полицейскими методами, начал внутреннюю кампанию в качестве главы секретных служб, чтобы очистить партию от опасных влияний, включая Ван Мина, человека, которого Сталин хотел заменить Мао. Целью этого «движения исправления» (чжэнфэн) было порождение самокритики, подавление шпионов и устранение контрреволюционеров всех мастей. Он напомнил о сталинских чистках и московских процессах, свидетелем которых был и в которых Канг участвовал шестью годами ранее, во время преследований азиатского сообщества в советских университетах.
Начиная с закрытого мира писателей, критиковавших бюрократию Яньань, кампания сплотила политических лидеров, включая Чэнь Юня, Чжу Де, Е Цзяньин, Лю Шаоци и некоторых других крупных коммунистических деятелей Китая. Первоначально он был сосредоточен на групповых обсуждениях «исправления стиля работы» и трудах Мао об искусстве и литературе. Но это также предвещало «сеансы борьбы», публичные испытания и унижения Культурной революции, наиболее известными лидерами которой были Цзян Цин, Кан Шэн и Чен Бода.
Кан Шэн, изобретатель маоизма
Между 1942 и 1944 годами, поощряемый Мао, Кан Шэн начал выслеживать шпионов и заставлять «уклонистские» элементы партии подчиняться самокритике, менять свои идеологические взгляды и проводить «реформу мышления». В число пострадавших писателей входили Дин Линь и Ван Шивэй (убитые коммунистами в 1947 году), тогда как началась охота за всеми «уклонистскими» кадрами, которые поддерживали предпочитаемую Москвой фракцию, вместо того чтобы сплотиться на стороне Мао.
Кан Шэн следовал ленинскому принципу, что «партия укрепляет себя, очищая себя», с его собственным нововведением в отношении массовых митингов. 8 июня 1942 г. он организовал демонстрацию, в ходе которой различные лидеры высказались за продление кампании. Это можно рассматривать как начало нового этапа в истории марксизма — изобретение культа личности Мао Цзэдуна и рождение маоизма.
16 декабря 1942 года, когда кадры «изо всех сил» пытались реформировать свое мышление, Кан Шэн произвел сенсацию на митинге под открытым небом, где заявил, что политическое «отклонение» неразрывно связано со шпионажем.
«Это великое откровение», — объяснил он своим высоким голосом. «Существует тесная связь между двумя преступлениями — шпионажем и уклонизмом. Человек не является уклонистом, как мы склонны считать, случайно или по ошибке. Это неизбежно диалектически, потому что один из них — японский агент или шпион Гоминьдана — или и то, и другое. Мы должны начать безжалостную охоту, чтобы искоренить эти два бедствия в Яньане, потому что, борясь с уклонизмом, мы ослабляем тайные заговоры наших врагов, и наоборот».
Тирада Канга открыла путь к ужасным злоупотреблениям. Кан Шэн начал господство террора в Яньани и других районах, находящихся под коммунистическим контролем, и начал применять огромный и разнообразный набор репрессивных методов, которые до сих пор используются политической полицией в 2019 году. Они включали создание «Центрального дела». Группа экспертизы для обсуждения судьбы подозреваемого; bigongxin — метод принуждения ложного признания того, чтобы построить дело в отношении обвиняемого; сиксанг гайзао — реформа мышления, или «промывание мозгов», позволяющее обвиняемым поработать над исправлением их ошибочного мышления (это будет момент славы во время Корейской войны); и реформы трудом, которые были прообразом китайского ГУЛАГа, лаогая.
Кан Шэн был убежден, что по крайней мере 30 процентов каждой организации представляли собой шпионов и контрреволюционеров, «социальных работников» контрразведки, как их иногда называли, имели квоты для выполнения. Для этого Кан установил инквизиционную систему, использующую методы наказания и допроса, вдохновенную тысячелетней китайской традицией пыток, обновлённую сталинизмом двадцатого века в соответствии с требованиями эпохи. Среди популярных пыток, применяемых бандой Кан Шэна, были: «бамбуковый разрез» — бамбуковые шипы вонзались под ногти; прохождение конского волоса через глаз (пенис вставлен волос из конского хвоста), проход через женщину (вода из узкого шланга закачивалась во влагалище под большим давлением), «поить гостя» (в глотку влилось большое количество уксуса; после нескольких первых позывов боль была мучительной); балочный шкив (пострадавший был подвешен за руки и пристегнут кожаными ремнями); прессование благовоний (заключенного, подвешенного за руки к балке, прикладывали к подмышечной впадине; при извлечении отрывался кусок горящей плоти); спуск по дороге (заключенного связывали и привязывали к хвосту лошади, затем затаскивали насмерть, когда лошадь хлестали; содействие производству (заключенный вырывал себе могилу, был скинут в неё и похоронен заживо).
В Яньани царило безумие, как отмечал Владимиров в тревожных донесениях, отправленных в Москву: «24 июня 1943 года: арестовывают гоминьдановских шпионов». Сколько там шпионов? И что дает Мао Цзэдуну право подозревать любого коммуниста в измене? И что это за право, право на высшую мудрость?
«30 июня 1943 года. Кан Шэн проявляет особое отношение ко всем теневым персонажам. Создается впечатление, что реальная опасность не угрожает настоящим японским шпионам, Гоминьдану и другим агентам в Особом районе, если они уважают Кана Сколько сомнительных персонажей всех мастей пользуются доверием и защитой ведущих функционеров КПК! Но честные коммунисты не входят в число тех, кого поддерживает отдел [Кана]… Кан Шэн непопулярен в партии, но он посадил туда и своих людей. Секретные отчеты, а также разоблачения посредством «разоблачительных речей» на собраниях — это вся внутрипартийная жизнь КПК».
6 сентября 1943 года Мао и Кан Шэн начали кампанию «реформы шпионажа», в ходе которой, как объясняет Владимиров, «все — молодые или старые — были заняты охотой на шпионов или разоблачением себя». На этом этапе инквизиции у КПК заканчивались деньги. Тем не менее когда некоторые лидеры дали понять, что пришло время положить конец подобной практике, они явно рисковали оказаться обвиненными в шпионах. Даже Чжоу Эньлай стал подозрительным в глазах Кан Шэна. В конце концов, он был в контакте с Гоминьданом в Чунцине. Возможно, его сотрудничество началось в 1927 году в Военной академии Хуанпу. Возможно, предательство Гу Шуньчжана в Шанхае в 1931 году не было несчастным случаем. И Чжоу был в контакте с Группой наблюдения армии США, миссией, направленной в Яньань президентом Рузвельтом в сентябре 1944 года для координации войны против японцев, известной как «Миссия Дикси» полковника Барретта.
Однако было почти невозможно атаковать Чжоу, который пользовался полной поддержкой как Мао, так и Советов. Это стало ясно после того, как неудачное падение с лошади в Яньань привело его к госпитализации в СССР — хотя даже это не помешало SAD атаковать тех, кто был в его кругу, включая Цянь Чжуанфэй, который когда-то спас руководство группы. Несчастный Цянь был пойман, подвергнут пыткам и казнен. Те самые элементы, которые сделали эксперта-математика героем — за то, что он проник в отдел коммуникаций Чан Кайши, — теперь были обращены против него. Кан Шэн был убежден, что двойной агент стал тройным агентом. Без сомнения, жестокое нападение на несчастного Цяня произошло из-за того, что он выполнял свою миссию в качестве коммунистического крота в 1931 году под руководством Чэнь Юня и Чжоу Эньлая без ведома Кан Шэна.
Тем временем Чжоу удалось добиться в последнюю минуту освобождения Чэнь Мухуа, члена созданного им дипломатического аппарата, который позже прославилась своей внешнеполитической деятельностью в Африке, где она способствовала развитию торговых связей и создала программу планирования семьи. Кан обвинил ее в шпионаже. Ее настоящая ошибка была связана с гоминьдановским генералом. Но Канг в этом случае перешел красную черту; он атаковал слишком много шпионов и контрреволюционеров, даже подозревая одного из сыновей Мао.
Мао дал понять Кану, что важно знать, когда нужно прекратить кампанию по исправлению положения, объяснив, что подозреваемых не следует убивать. Сколько погибло в Яньань? Мне сказали в Пекине, около 2000 человек. Сложно узнать. Для сравнения, китаевед Жан-Люк Доменак утверждает, что во время чистки в мае-июле 1940 года только в Хэбэе в трех соседних районах было произведено 360, 1200 и 2000 казней.
Коммунисты теперь в значительной степени находились под каблуком Москвы. 22 декабря 1943 года болгарин Георгий Димитров, который курировал официальное прекращение деятельности Коминтерна во всем мире, отправил телеграмму, критикуя кампанию и требуя, чтобы Мао гарантировал жизнь сопернику председателя Ван Мину и положение Чжоу Эньлая. Московское руководство даже предположило, что Кан был «шпионом, обвиненным в разрушении КПК сверху донизу», и задавалось вопросом, как самый лояльный просоветский политик мог стать таким предателем, полностью отвернувшись от своих бывших наставников. В этой всепроникающей атмосфере паранойи и шпионской мании не исключено, что, как предположил один пекинский исследователь — не без злого умысла, — однажды мы обнаружим, что Кан Шэн был непоколебимо верен русским, что он был их шпионом и его миссия заключалась в том, чтобы разрушить Коммунистическую партию Китая».
Такая реакция Кремля была понятной. Двумя месяцами ранее Владимирову удалось отправить своего врача Орлова навестить Ван Мина; Орлов понял, что Вана отравили серией малых доз. 2 января 1944 года Мао отправил Димитрову телеграмму, чтобы заверить его в позиции Чжоу Эньлая, но пояснил, что поскольку Ван Мин был ранее схвачен Гоминьданом и освобожден при подозрительных обстоятельствах, ему нельзя доверять. Через несколько дней, по словам Владимирова, Мао пригласил Вана в пекинскую оперу, где вождь вернулся к своим неуместным высказываниям и выразил благодарность товарищу Сталину. Советы только что спасли Ван Мину жизнь: он будет отправлен обратно в СССР в 1950 году. Это позволило им сохранить союз с Мао, не идя прямо против Кан Шэна.
Тем не менее теперь назревали проблемы для Кана, организатора первой великой китайской чистки. Руководство КПК теперь открыто противостояло ему, причем самая резкая критика исходила от Чжоу Эньлая 6 сентября 1944 года. Ненависть к человеку, за кулисами которого называли «палач партии», была такова, что Мао пришлось заставить его решиться на самокритику в марте 1944 года: «Это была ошибка субъективиста, только 10 из 100 товарищей были действительно шпионами!» было сутью его объяснения. Тем временем о нем ходили коварные слухи: о его трехстороннем браке с Цао Иоу и Су Мэй; тот факт, что он поручился за «политическую девственность» Цзян Цина; и загадочные обстоятельства его вступления в партию и его подпольной жизни в Шанхае, когда он жил под крышей вождя Зеленой банды.
Кан был освобожден от должности координатора разведывательных служб, которые теперь полностью перешли под контроль Ли Кенонга, и отправлен обратно в свой родной Шаньдун, чтобы разработать программу «аграрной реформы». Затем он возглавил еще одну жестокую чистку в этой провинции. Кампания по исправлению положения Яньань должна была иметь еще один извращенный эффект: спустя долгое время после основания Китайской Народной Республики члены партии, которые жили в Яньани, когда он был эпицентром борьбы со шпионами, подозревались в том, что они играли за обоих стороны. В конце концов, нет дыма без огня.
Альтернативная секретная служба Чжоу Эньлая
Даже посреди этого политического водоворота Чжоу Эньлай сумел удержать Кан Шэна от единоличного контроля над всеми разведывательными службами. Ли Кенонг, глаза и уши Чжоу, был заместителем лидера САД. Теперь, несмотря на циркулировавшие вокруг него слухи о его отношениях с молодыми парнями из Красных пионеров, с которыми его часто видели, он стал главой всей службы.
Чжоу Эньлай собрал вокруг себя нескольких доверенных лиц, которых он знал из Парижа или Шанхая, чтобы создать при поддержке Е Цзяньин новую, самостоятельную службу военной разведки: 2-й отдел, который не зависел от ранее существовавшей Красной Армии. Его главой был один из товарищей Ли Кенуна, Лю Шаовэнь, который поддерживал связь с Чэнь Гэн, главой политического отдела Военного комитета Красной Армии.
Служба была создана специально для того, чтобы уберечь важные аспекты разведки от разрушительной орбиты Кан Шэна, и она лежит в основе необычной договоренности, которая продолжалась вплоть до реформы Си Цзиньпином Народно-освободительной армии в 2017 году: существование двух отдельных и конкурирующих китайских служб военной разведки — 2-го отдела генерального штаба армии (Эр-Бу или PLA2) и, что ближе к оригинальному творению Чжоу, Отдела общих политических связей (Zongzheng lianluobu).
Между тем, две гражданские организации, все еще действующие сегодня, с одобрения Мао Цзэдуна получили все более широкие полномочия при Чжоу. Первым был Международный отдел по связям с общественностью Коммунистической партии (Чжунляньбу), который подчинялся Центральному комитету КПК. Ван Цзясян, сын крестьянина, получивший образование в советской разведке, в 1931 году создал ILD на коммунистической базе в Цзянси, прежде чем сменить Кан Шэна в Коминтерне в Москве. На самом деле ILD был своего рода миниатюрным Коминтерном в китайском стиле, и на протяжении многих лет он поддерживал отношения не только со службами связи других коммунистических партий по всему миру, но и с различными освободительными движениями стран третьего мира. Ван был повторно назначен главой в 1951 году и оставался на этом посту до 1966 года. Даже тогда он продолжал до своей смерти в 1974 году поддерживать контакты с различными заинтересованными политическими партиями по всему миру, будь то левые, центристские или правые, а также работая на партийное руководство с правом совещательного голоса.
Вторая служба, которая также подчинялась Центральному комитету КПК, называлась «Управление объединенного фронта» (Тунчжань Гунцзуо Бу). Благодаря осторожной и кропотливой работе в социальных, политических, культурных, экономических и религиозных организациях UFWD привлекла значительную часть населения к делу КПК. Как внутри Китая, так и за рубежом он был нацелен на китайцев, которые находились вне сферы влияния Гоминьдана или были готовы к отколу. Даже сегодня он продолжает свою миссию по сплочению зарубежных протайваньских китайцев (Хуацяо) на стороне Пекина. Другими словами, еще в 1940-х годах Чжоу Эньлай и его коллеги намеревались повлиять на иностранные партии и правительства и заручиться поддержкой общественных деятелей, чтобы помочь построить «новый Китай». Чжоу выбрал давнего друга, дабы возглавить UFWD: Ли Вейханя, более известного под псевдонимом «Луо Май», как Андре Мальро называет его в своем первом «китайском» романе «Завоеватели». Ли, один из учеников-рабочих времен Парижа, теперь носил две шляпы, будучи одновременно синдикалистом и секретным агентом в Шанхае. Вместе с UFWD он создаст крупный аппарат для влияния на международное мнение в отношении китайского коммунизма.
К его чести, Ли Вейхан и его UFWD действительно вытащили несколько больших рыб в Соединенных Штатах, в том числе генерала Ли Цзунжена, бывшего вице-президента китайских националистов, который согласился вернуться в Китай в 1965 году. Что еще более важно, ракетный инженер Цянь Сюэсэн вернулся в лоно. Получив образование в США, Цянь работал в Лаборатории движения самолетов Калифорнийского технологического института в 1950 году, когда ФБР было предупреждено о том, что он отправляет книги и технические журналы в Китай — хотя, конечно, это не было технически шпионажем в том смысле, что эти материалы были в свободном доступе. В любом случае, китайские службы вряд ли позволили бы учёному такого калибра рискнуть попасть в тюрьму, ведь планировалось пригласить его обратно в Китай, чтобы запустить ракетную промышленность и стать частью команды, разрабатывающей атомную бомбу, навязчивую идею Мао с 1945 года. Однако ситуация была чрезвычайно рискованной: это было в разгар антикоммунистической кампании сенатора Маккарти, которая завершилась смертным приговором и казнью Розенбергов как членов советской шпионской сети, проникшей в Атомный центр в Лос-Аламосе.
В 1955 году Цянь вернулся в Пекин, чтобы заняться разработкой китайских ракет, а затем и знаменитой противокорабельной ракеты «Шелкопряд». Он был не единственным: восемьдесят четыре китайских ученых, прошедших обучение в США, вернулись в Китай из-за тактики убеждения UFWD. 5 ноября 1960 года, благодаря Цяну, китайцы запустили свою первую ракету Р-2, предшественницу Дунфан («Восток — красный»). Маршал Не Ронгчжэнь, который работал в технической службе Чжоу в Париже и Шанхае, присоединился к технической группе, разрабатывающей стратегическое оружие коммунистического Китая. Он открыл бутылку шампанского в присутствии Цяня и заявил: «Это первая китайская ракета, пролетевшая над горизонтом своей родины, что стало поворотным моментом в ее истории».
Одного из тех, кто сотрудничал с Цяном и Не, Цянь Саньцяна, вероятно, следует считать настоящим отцом китайской атомной бомбы. Родился в Чжэцзяне в 1907 году, он работал в европейской лаборатории, когда Япония напала на Китай в 1937 году, член группы атомных исследований Ирен и Фредерика Жолио-Кюри в Париже, входящей в CNRS (Национальный центр научных исследований). Цянь Саньцян и его жена, физик Хэ Цехуэй, стали свидетелями расщепления ядер урана и тория под действием нейтронов, а также им довелось встретиться с другими учеными-атомщиками, связанными с подпольной советской разведкой, включая Бруно Понтекорво.
В 1947 году китайская пара открыла принципы трех- и четвертичного деления урана. Это привело к более глубокому пониманию деления ядер как во Франции, так и в Москве, куда были отправлены результаты их экспериментов. Китайские руководители, несомненно, обрадовались, когда эти выдающиеся ученые вернулись в Китай в 1948 году, накануне победы Красной Армии над Гоминьданом; это означало, что, когда придет время, им больше не придется зависеть от доброй воли советских ученых.
В декабре 1949 года Чан Кайши отступил и бежал на Тайвань. В китайской традиции побежденный генерал и его армия переходят на другую сторону. Так было с бывшими офицерами разведки националистической секретной службы Дай Ли, BIS. Разгрому, очевидно, способствовала смерть Дай Ли в авиакатастрофе 17 марта 1946 года и его немедленная замена генералом Мао Фэном, отцом первой жены Чан Кайши. Иногда в авиакатастрофе винят коммунистические службы, но, вероятно, это произошло просто из-за сильного тумана. За этим последовали многочисленные дезертирства. Самым известным перебежчиком был Шэнь Цзуй, бывший сотрудник BIS и адъютант Дай Ли, который по просьбе Чжоу Эньлая и, чтобы добиться помилования своих коммунистических тюремщиков, написал «исповедальные материалы» (jiadai cailiao), которые тогда превратились в широко распространенные книги, описывающие разврат бывших боссов Шэня в националистических спецслужбах.
Однако издание пропагандистских книг — явно не лучший способ повлиять на демократию или повернуть общественное настроение в свою пользу. Чжоу Эньлай и китайские секретные службы победившей КПК знали, что они должны проявлять большую тонкость в использовании агентов влияния и эксплуатировать добрую волю видных деятелей культуры без их ведома.
Перл С. Бак, сестры Гонг и Элеонора Рузвельт
В 1937 году, за десять лет до начала холодной войны, глава ФБР Дж. Эдгар Гувер, неоспоримый лидер контрразведки США, открыл досье на писателя Перл С. Бак. Даже когда в следующем году она получила Нобелевскую премию по литературе за работу, включающую несколько романов, действие которых происходит в Китае, — «Восточный ветер: западный ветер», «Добрая Земля», «Сыновья», «Мать», «Разделенный дом», — она оставалась под наблюдением. Гувер не любил писателей, и по его приказу «Неприкасаемые», печально известная команда федеральных сотрудников правоохранительных органов из Чикаго, собрала множество документов о Баке, страстной защитнице прав человека и дела Китая. Как показывают записи, несмотря на свою легендарную паранойю, Гувер не ошибался в одном: Бак действительно пыталась повлиять на жену президента, Элеонору Рузвельт, чтобы она разорвала ее отношения с мадам Чан Кайши и поддержала китайских коммунистов: «Они те, кто пользуются истинной поддержкой народа. Вы должны поговорить с Чжоу Эньлаем», — настаивала писательница 21 года от роду.
Бак призвала г-жу Рузвельт обратить внимание на Сун Цинлин, вдову покойного националистического лидера и основателя Гоминьдана Сунь Ятсена. Выпускница Уэслианского колледжа, мадам Сунь Ятсен так и не стала коммунисткой, но в 1926 году, овдовев, она посетила Москву сразу после того, как Чан Кайши взял под свой контроль Гоминьдан и во многом способствовал распространению коррупции в стране. Мадам Сан участвовала во многих пропагандистских кампаниях через несколько комитетов, лиг и антиимпериалистических фронтов, организованных удивительным Вилли Мюнценбергом, лидером медиаимперии Коминтерна. В Соединенных Штатах ей также приходилось иметь дело с «китайским лобби» во главе с ее собственной сестрой Сунг Мэй-Линг — мадам Чан Кайши — и другими членами богатой семьи Сунг.
Бак без труда убедила первую леди, что мадам Сунь Ятсен была единственной в семье, искренне преследующей идеалы своего мужа. Она указала на преступную деятельность Гоминьдана, рассказав госпоже Рузвельт о Дай Ли, главе спецслужб, тогда еще очень живом и активном, по прозвищу «китайский Гиммлер».
Круг Элеоноры Рузвельт был в основном женским. В него входила еще одна замечательная китаянка, которая также входила в ближайшее окружение специальных агентов Чжоу Эньлая: Гун Пушэн. Дочь одного из генералов Сунь Ятсена во время революции 1911 года, Гонг была блестящей студенткой в Колумбии, где она и ее младшая сестра Гонг Пэн возглавляли некоммунистическое студенческое движение. После этого судьбы двух сестер Гун, казалось, разошлись. «Младшая сестра» Пэн, которая любила рассказы о чести, преступниках и военачальниках, такие как зловещий «Роман о трех королевствах», уехала в Яньань в 1935 году, где она стала секретарем Чжоу Эньлая в Чунцине. В основном она работала в связях с прессой, благодаря чему приобрела много друзей, в том числе американского журналиста Эдгара Сноу. Она провела несколько миссий по связям с КПК за границей, и после того, как она вышла замуж за лидера партии по имени Цяо Гуангуа, Чжоу отправила пару в Гонконг, чтобы основать новостное агентство New China News Agency, которое служило одновременно и органом пропаганды, и разведывательным пунктом. В 1949 году, когда была основана Народная Республика, Гун Пэн стала директором отдела разведки Министерства иностранных дел Чжоу (Waijiaobu diaocha xinwensi), и эту должность она занимала до 1958 года.
Тем временем «старшая сестра» Гонг Пушэн играла важную роль в Соединенных Штатах. Она стала членом Комитета по правам человека при Лиге Наций в Нью-Йорке и, по просьбе Чжоу, проложила себе дорогу в дружбу с элитой Демократической партии. Естественно, она собрала ценные разведданные, которые передала китайской секретной службе.
Как и ее младшая сестра, Гонг Пушэн была очень хорошенькой. Она также была страстной феминисткой. Они хорошо ладили с Элеонорой Рузвельт, и вскоре она стала близким другом и доверенным лицом первой леди. ФБР было известно о ее отношениях с женой президента, но поскольку они думали о ней в первую очередь как о дочери националистического генерала, им, очевидно, не приходило в голову, что она также могла быть тайным членом КПК. Перл Бак, которая не скрывала своей неприязни к клану Чан Кайши, находилась под гораздо более пристальным наблюдением. Прогоминьдановское лобби оставалось очень влиятельным в Соединенных Штатах и пристально следило за ней. В конце концов, несмотря на настойчивые призывы Перл Бак, Сун Мэйлин и Гонг Пушена, в 1943 году Элеонора Рузвельт была вынуждена мужем отменить поездку в Китай, во время которой она планировала встретиться с Чжоу Эньлаем. Но последнее слово было за Чжоу.
Тайна голубого лотоса
Дело «Голубого лотоса» — это просто один из самых странных эпизодов с участием агентов Коминтерна, китайских секретных служб и сети влияния Чжоу Эньлая в мире искусства.
Первоначально Эрже получил известность в 1930 году, после того как его первый том Тинтина, Тинтин в Стране Советов, был серийно опубликован в детском приложении к правой бельгийской католической газете. Но «Голубой лотос», книга, которая действительно прославила его пять лет спустя, была совсем другой. Эрже много читал, работая над этим томом, наиболее глубоко исследованным из всех его работ. В нем рассказывается история Тинтина в Китае, отважно участвовавшего в борьбе с торговцами наркотиками в сговоре как с японскими спецслужбами, возглавляемыми хитрым Мицухирато, так и с имперскими державами, которые правили Международной концессией, — начальником полиции этой истории Доусоном по образцу Патрика Гивенса, ирландца, главы Шанхайского спецподразделения и проклятия шанхайских коммунистов.
Возможно, люди считали, что союзники Тинтина по тайному обществу «Сыны Неба» и его друг Чан представляли китайский народ в целом перед лицом катаклизма войны, западного империализма и японцев. В любом случае, книга понравилась и Гоминьдану, и КПК, особенно после их нового антияпонского союза. Факты были взяты непосредственно из реальных новостей: знаменитое нападение на поезд 18 сентября 1931 года, которое спровоцировало японское вторжение в Маньчжурию, описано в комиксе начальником разведки Мицухирато. Этот персонаж — «Настоящий японец знает все благородное, сэр!» — был вдохновлен полковником Дойхара Кендзи, также главой реального тайного общества Секты Черного Дракона (черный дракон изображен на обложке «Голубого лотоса»).
Общественное мнение в середине 1930-х годов было враждебно японцам, и многие книги, выпущенные в то время, находились под сильным влиянием пропагандистской службы Коминтерна Вилли Мюнценберга. Действительно, Брюссель был центром этих операций, поскольку именно там в феврале 1927 года Мюнценберг основал Лигу против империализма под председательством Альберта Эйнштейна с Хо Ши Мином, вдовой Сунь Ятсена и Андре Мальро, который, как как обычно, выступил с речью — в первом ряду. Как мы видели, мадам Сунь Ятсен, как и сестры Гонг, была важной фигурой в международных сетях влияния, созданных Чжоу Эньлаем и его спецслужбами, и в 1928 году она посетила еще одну Брюссельскую встречу Лиги против империализма, где многие известные участники продемонстрировали свою поддержку китайского коммунизма.
Среди друзей мадам Сунь в Бельгии был Лу Цзэн-Цзян, бывший премьер-министр ее мужа. В 1926 году, после смерти жены, Лу принял приказ и стал бенедиктинским монахом в аббатстве Святого Андрея в Брюгге, взяв имя Дом Пьер-Селестин Лу. Именно через него 1 августа 1934 года Эрже впервые встретил Чжан Чонгрен, молодого студента Королевской академии изящных искусств в Брюсселе. Чжан Чонгрен, приехавший в Брюссель из Шанхая тремя годами ранее, помогал в разработке «Приключений Тинтина на Дальнем Востоке» (первоначальное название «Голубой лотос»), сериализованных позже в том же году в Petit Vingtième. Чтобы помочь ему в его исследованиях, Дом Пьер-Селестен Лу одолжил Эрже книгу, которую он сам опубликовал в прошлом году, «Вторжение и оккупация Маньчжурии».
Чжан, похоже, не был студентом правого толка или каким-либо образом связан с Гоминьданом. Но мы знаем, что его близкий друг из Брюсселя, студент-биолог по имени Тонг Дичжоу из Чжэцзяна, был выпускником Университета Фудань, основанного дядей Чжана. В 1950 году Тонг основал Институт океанологии Китайской Народной Республики и был его первым директором. Позже он стал вице-президентом Академии наук и получил известность в 1960-х годах благодаря клонированию карпа. Он стал важной фигурой режима по инициативе Объединенного фронтового рабочего отдела (UFWD), секретной службы, которая, как мы знаем, убедила большое количество ученых вернуться в лоно. Был ли он тайно членом КПК все время, пока находился в Брюсселе, или его привлекли к делу позже? В любом случае, Тонг должен был стать одним из ведущих научных деятелей коммунистического режима.
Точно так же его старый друг Чжан в дальнейшем был тесно связан с коммунизмом. После победы коммунистов он встретится с маршалом Чен И, который возглавил войска, взявшие Шанхай в 1949 году. Последующие репрессии против контрреволюционных элементов в городе были неумолимыми: были казнены 100 000 жителей Шанхая, в том числе многие члены партии. Лидер Зеленой банды Ду Юешэн бежал из города. Он умер в Гонконге в 1951 году.
Между тем, Чжан должен был пользоваться уважением коммунистических властей. В 1950-х годах Чен И, ныне мэр Шанхая, организовал комитет по отбору художников для покровительства, назначив двух знакомых фигур: Пань Ханьняна, сотрудника секретной службы и бывшего близкого человека Кан Шэна и Ли Кенонга; и мадам Сунь Ятсен, ныне вице-президент Китайской Народной Республики (КНР). Комитет выбрал Чжана официальным художником. Он получил множество заказов за свои скульптуры и картины, в том числе огромную скульптуру «шести персонажей: рабочего, фермера, солдата, молодого человека, женщины из народа и ребенка, которые все вместе стояли, чтобы поднять большой флаг с пятизвездочной эмблемой КНР. Скульптура символизировала объединение всего народа, которое привело к политическим изменениям. Его значение было сразу понятно; все было сконцентрировано в этой скульптурной форме».
Позже Чжан рассказывал, что некоторые бюрократы жаловались, что ему не хватает «политической мысли» и что, возможно, следовало выбрать кого-то другого. Но в то время КПК утверждала, что его работа продвигает «социалистический реализм». Он продолжал создавать прославляющие статуи, такие как статуя Шэнь Юминь, героини КПК в Шаньдуне. «В то время я был хорошо известен как скульптор. В 1954 году я создал статую революционного активиста, героя Народной войны, для московской выставки скульптур социалистических стран, единственной китайской работы, которая была выбрана».
В 1966 году он стал жертвой тяжелого положения многих художников во время Культурной революции. Это произошло не потому, что он был враждебен режиму, а потому, что его защитник Чэнь И, ныне министр иностранных дел, первым попал на линию огня «Банды четырех»; даже дружба с Чжоу Эньлаем не смогла его защитить. Только с политическими реформами Дэн Сяопина 1981 года Чжан был реабилитирован. В это время Эрже пытался найти своего старого друга, которого он сделал героем Тинтина в Тибете. Писатель Хан Суйин, биограф и друг Чжоу Эньлая, помог Херге найти Чжана и убедил Дэна — товарища Хакка — разрешить Чжану посетить Бельгию. В Брюсселе произошло волнующее воссоединение. Любители тинтина были в восторге. КПК тоже была в восторге; сказки о «Дин Дин», как отважного репортера называли в китайских изданиях, продвигали те самые лозунги, которые пропагандировал Чжан: «Используйте иностранцев на службу Китаю!» (Ян вэй чжун юн); «Используйте иностранную мощь для проведения китайской пропаганды!» (Лиюн вайли вэй во сюаньчуань). Именно этот «будущий» контекст — близость Чжана как к Эрже, так и к коммунистическому режиму — весьма показателен, когда мы смотрим на политические идеи в «Голубом лотосе».
В 1934 году, когда Чжан впервые встретился с Эрже, молодой китайский художник сказал ему, какие китайские лозунги должны появиться на стенах Шанхая на его рисунках к книге. Он сделал для него каллиграфию. Как правильно указывает Бенуа Петерс в своей биографии Эрже, «Голубой лотос» усеян бесчисленными надписями, нарисованными самим Чжаном, которые подчеркивают политическое значение этой истории. Их перевод обнаруживает определенные сюрпризы: «Отмените неравноправные договоры!», «Долой империализм!» [Дадао Дигуожуйи! — 打倒 帝国主义!], «Бойкотируйте японские товары!».
Очевидно, это сообщение было подсознательным и полностью выходило за рамки понимания тысяч детей и взрослых, которые, как и я, читали и обожали эту историю. Но это объясняет общий контекст, в котором была задумана книга.
Когда Тинтин покидает Шанхай, он уходит «вглубь китайской территории». «С того момента, как он попадает туда, мы не можем его трогать!» — говорит японский генерал, стоящий на хвосте, Хараноши. Это была территория, свободная от вражеской угрозы, — противниками были японские, французские и британские империалисты и Гоминьдан. Затопленная деревня, которую посещает Тинтин, называется Хоу Коу. В 1931 году, когда история разворачивается, регион Цзянси был одним из первых сельских советов Мао, где зарождающаяся Красная Армия находилась под командованием одного из его старых друзей — никого иного, как будущего покровителя Чжана, Чэнь И. Чен был одним из бывших парижских студентов-рабочих, членом подполья Чжоу Эньлая. Он ликвидировал 2000–3000 коммунистов, враждебных Мао, в районе Хоу Коу. Эрже не знал бы об этих событиях, учитывая отсутствие новостей в эфире. Так был ли этот параметр случайным выбором или свидетельством того, что Эрже имел доступ к инсайдерским коммунистическим знаниям, исходящим от Чена через Чжана?
Предположительно, Эрже не подвергался манипуляциям с целью включения этих деталей в свою книгу, но, возможно, его платформа использовалась пропагандистской машиной КПК и ее политикой «единого фронта». Антияпонская линия «Голубого лотоса», вызвавшая гнев прояпонского лобби в Брюсселе, устраивала Гоминьдан. В 1939 году мадам Чан Кайши пригласила Эрже посетить Китай за ее счет, но с началом войны в Европе он так и не принял приглашение. Он потерял связь с Чжаном, который тем временем переживал муки оккупации Шанхая под войсками Хирохито.
Многие загадки об Эрже так и остались нерешенными благодаря многочисленным книгам, опубликованным о нем, особенно тем, которые были изданы Фондом Эрже по случаю празднования его столетнего юбилея в 2007 году, и, действительно, подробности, описанные выше, оставались неизвестными до публикации этой книги на французском языке в 2008 году. Отчасти это произошло из-за знаменитой репутации Эрже в мире детской литературы с его знаменитой серией о Тинтине, а отчасти потому, что трудно было представить, чтобы писатель-иллюстратор, известный своей крайне правой политикой во время Второй мировой войны, когда-то сочувствовал коммунистам и, возможно, даже неосознанно манипулировал китайскими коммунистами.
Вероятно, основная причина, по которой история Голубого лотоса / коммунизма возникла, заключается просто в том, что никто не подумал ни исследовать контекст, в котором Чжан Чонгрен и Эрже стали друзьями, ни проанализировать, какое влияние Чжан оказал на бельгийского писателя. Я сам, как один из многих журналистов-расследователей, чьи юношеские карьерные амбиции восходят к чтению «Голубого лотоса», слишком хорошо понимаю, как общество могло предпочитать трогательную, аполитичную историю международной дружбы между Эрже и Чжан Чонгреном.
Точная природа политического измерения «Голубого лотоса», возможно, никогда не будет ясна. Но состояние друга Эрже, Чжана, было также положением Китая в его время: Чэнь И, защитник Чжана, теперь взял Шанхай, а в сентябре 1949 года Мао провозгласил Китайскую Народную Республику в Пекине. Наступала новая эра китайской разведки.
1949 год, рождение шпионского государства
К 1949 году военное поражение Чан Кайши было полным. Чан отошел со своей армией на Формозу (Тайвань), которая с помощью американцев — и особенно ЦРУ — стала оплотом мечты об «отвоевании материкового Китая». С тех пор эти два Китая вели необычную тайную войну.
«Бамбуковый занавес» упал через Тайваньский пролив на юге и Великую китайскую стену на севере. Как и в случае с коммунистическими режимами в Восточной Европе, были созданы службы безопасности — секретная полиция и разведывательные службы, которые играли ключевую политическую роль. Под властью КПК они организовали и управляли наблюдением за крупнейшим национальным населением в мире и до 1970-х годов работали на глобальный экспорт коммунистической революции в концентрических кругах, начиная с Азии.
Однако многочисленные неудачи препятствовали мечтам Мао Цзэдуна о Китайской Народной Республике: тибетское восстание, поддержанное ЦРУ и индийскими спецслужбами, которое было подавлено в 1951 году и привело к бегству молодого Далай-ламы в Индию; Корейская война (1950–1953), в которой Китай потерял миллион человек, а вместе с ней и надежду Мао на военное завоевание Тайваня; смерть Сталина в 1953 году, поскольку — хотя два лидера никогда по-настоящему не ладили — Мао скопировал свои методы контроля над населением и плановой экономикой; приезд Никиты Хрущева в Кремль, который ускорил раскол с китайцами, что замедлило их технический прогресс, особенно в их военно-морском флоте и разработке атомной бомбы; катастрофическая ошибка экономической программы 1958–1962 годов, известной как «Большой скачок вперед», которая унесла жизни 30 миллионов китайцев; восстановление Японии после периода, когда она была немногим более, чем обширной американской авиационной базы на восточном фланге КНР; тайная война с Китаем, которую вели из Гонконга Тайвань и Запад; британские противоповстанческие операции против китайских партизан в Малайзии и Сингапуре и американские операции против филиппинских хуков; китайско-индийские войны 1960-х годов; и французская война в Индокитае (1945–1954), за которой последовал американский конфликт во Вьетнаме (1955–1975).
Именно в этом непростом международном контексте возникли и выросли китайские спецслужбы. Ими руководили разные советские товарищи из МГБ (переходное название бывшего НКВД и будущего КГБ), в том числе полковник Иван Райна, заместитель директора 1-й Директории. Но китайцы держали Советы на приличном расстоянии, включая их лишь косвенно в разведывательные операции — не в последнюю очередь потому, что они хорошо знали, что Советы внедрили своих оперативников в определенные китайские разведывательные сети.
Службы двух коммунистических стран договорились об обмене информацией, полученной в капиталистических странах Запада, но не могло быть и речи о том, чтобы будущий КГБ обладал властью над своим китайским коллегой, как это было в Восточной Европе. Выражая добрую волю во время поездки Мао в Москву в 1949 году, Сталин указал на различных американских империалистических агентов в окружении Мао, включая журналистов Эдгара Сноу, Анну-Луизу Стронг и Сиднея Риттенберга. Риттенберга, менее удачливого, чем два других, несколько лет держала в плену китайская контрразведка, в то время как Мао пытался использовать Сноу в качестве посредника с ЦРУ; это было абсурдно, поскольку Сноу на них не работал. Согласно недавним сообщениям, Сталин продолжал настаивать на том, чтобы Мао Цзэдун получил список всех китайских агентов, работающих на Советы, хотя трудно поверить, что Москва также не поддерживала сети «нелегалов», по крайней мере в приграничных зонах.
Советский Союз, несомненно, успокоил тот факт, что Кан Шэна сменил Ли Кенонг на посту главы САД. Ли теперь отвечал за внешнюю разведку, управление агентами и сверхсекретные архивы победившей КПК. Признаком его важности было то, что он посещал заседания политбюро партии в качестве наблюдателя.
SAD разработало сеть региональных отделений по всему Китаю, в функции которых входила контрразведка. Эти офисы отчитывались перед департаментами, секциями и группами, созданными на всех административных уровнях КПК: провинциях, муниципалитетах и округах (сиань). Ли Кенонг был повышен до звания генерал-полковника (трехзвездного генерала) в новой Народно-освободительной армии (НОАК). В качестве заместителя начальника штаба он также отвечал за военную разведку (Департамент общих политических связей НОАК2 и НОАК), а также за перехват сообщений, осуществляемый секретным отделом Метеорологического управления. Оперативное командование этими службами перешло к генералу Ли Тао. Этот аппарат мог работать за границей через сеть военных атташе и при поддержке журналистов из военной секции Нового китайского информационного агентства (Синьхуа). Спецслужбы принимали активное участие в войнах в Индокитае и Корее (во главе с генералом Лю Шаовеном, преемником Ли Тао), а также в спровоцированных Пекином конфликтах повстанцев, которые разворачивались по всей Азии.
Гонганбу Ло Жуйцина
В конце концов, большая часть службы безопасности была включена в состав Министерства общественной безопасности, Гунганбу. Созданный 20 октября 1949 года, Gonganbu насчитывал 308 808 офицеров; его штаб-квартира находилась на проспекте Дунчанъань, в Пекине, недалеко от площади Тяньаньмэнь, где она действует до сих пор. Министерство занималось внутренней безопасностью, полицией и контрразведкой, особенно в небольших городах, где у SAD не было офиса, а также руководило недавно созданной китайской системой «лагерей перевоспитания» — лаогай.
Гонганбу выполнял зарубежные миссии только в приграничных странах. Например, Лин Юнь, ветеран SAD и бывший следователь Яньань, который стал главой Гунаньбу в Гуанчжоу, организовал шпионскую операцию в Гонконге. В 1980-х он должен был стать министром государственной безопасности — Guoanbu, новое шпионское агентство, созданное по наущению Дэн Сяопина, которое в двадцать первом веке становится все более активным.
В течение десяти лет Гунаньбу возглавлял Ло Жуйцин, важная фигура в революции, который, как и большинство основателей Гунаньбу, вышел из Красной Армии — военная служба безопасности часто первой занимала освобожденные районы. Его прозвали «китаец Дзержинский», имея в виду основателя российской ЧК (КГБ с 1954 г.). Изображение Дзержинского, польского большевика и друга Ленина, находилось не только на столе Луо, но и в следственных изоляторах тайной полиции.
Он родился в 1906 году в год Лошади в семье богатых сычуаньских землевладельцев. Учился в военной академии Хуанпу, где познакомился с Чжоу Эньлаем. 1 августа 1927 года принял участие в восстании в Наньчане, которое было неудачным, хотя и легендарным, поскольку именно тогда возникла НОАК. Ло обучался методам контрразведки с ГПУ в СССР, после чего Москва отправила его в Париж для борьбы с французским бюро Deuxième. В Париже, столице его любимой Французской революции и родине его кумира, якобинца Сен-Жюста, он ушел в подполье. После возвращения в Китай в 1938 году он был назначен политруком 6-й армии. После ранения и отправки на лечение в СССР принял командование 5-м корпусом. Во время «Великого похода» его роль в секретных службах расширилась, и он стал одновременно главой политической безопасности и заместителем главы внешней разведки. В 1938 году произошло его первое столкновение с Кан Шэном, в результате которого он лишился должности главы военной разведки.
Несмотря ни на что, роль Ло в секретной войне против японцев была значительна, и в 1945 году он вновь появился в качестве члена Центрального комитета КПК. Так началась гонка за то, чтобы увидеть, кто возьмет на себя руководство многими учреждениями безопасности КПК, после того как партия пришла к власти в Пекине.
Хотя он и не участвовал в той же безумной охоте на шпионов, как Кан Шэн до него, Ло Жуйцин тем не менее создал полицейское государство с железными кулаками под прямым контролем Мао и Пэн Чжэня, главы политико-правовой комиссии, которая курировала все охранные услуги. 1 января 1951 года, объявляя годовые данные своего министерства, Ло хвастался, что за период с января по октябрь 1950 года он арестовал 13 812 «шпионов». Он также создал «Второе управление» (Гун Ан Эр Чу), элитную группу следователей по политическим вопросам высокого уровня, которые проверяли подозреваемых высокопоставленных лиц, или по особо сложным делам о шпионаже. Второй департамент также занимался допросом Пу И, последнего императора Китая, захваченного русскими и переданного китайцам в 1950 году. Эта конкретная услуга строго следовала директивам Бюро политической защиты ЦК КПК (Чжэнчжи Баовэйцзю).
Жан Паскуалини, корсикано-китайский журналист, заключенный в тюрьму за шпионаж в период с 1957 по 1964 год, был среди тех, кого допрашивал 2-й отдел. Он нарисовал мне сложный портрет Ло Жуйцина, который признал сложные отношения Ло и Мао: «Настоящая проблема Мао заключалась в том, что он никогда не имел полного контроля над всеми аспектами власти, в отличие от Сталина. В частности, у него никогда не было начальника службы безопасности, который полностью находился бы в его руках. Ло Жуйцин не был маоистом. Он был стопроцентным комму6тстом, ответственным за сотни тысяч смертей. Но это действительно было все для дела! У него полностью отсутствовали личные амбиции. Ло понимал, что после каждой кампании массовых внутренних репрессий — например, движения за исправление Яньань и репрессий 1954 года — Мао усиливался, и он пытался остановить эту тенденцию. Он сосредоточил внимание на внешних, а не на внутренних рисках: на тайваньцев и американцев, против которых необходимо было разработать эффективную контрразведку.
«Ло Жуйцин был очень популярен среди своих сотрудников и сотрудников службы безопасности. Во-первых, они знали, что он действовал не из личных амбиций. А во-вторых, он хорошо к ним относился. Жил сравнительно скромно. Он не относился к своим агентам как к миньонам. Все, кого я встречал в тюрьме, очень уважали его».
Напряженность с товарищами из КГБ
«Империалистические шпионы» были не единственными целями. Китайские лидеры пристально следили за Советами.
Николай Рощин, посол СССР в КНР, отвечал за координацию разведывательных операций Москвы в Китае. В отличие от других братских стран и хотя лидер Гунаньбу считался просоветским, китайцы относились к советникам по безопасности с подозрением. Они поняли, что, несмотря на прошлые договоренности, Лаврентий Берия, глава НКВД в Москве, создавал новые шпионские сети в Китае. Первое напряжение возникло, когда в Шанхае был арестован человек по имени Казаков; хотя и был гражданином Китая, он был советским агентом.
Однако не все, что связано с Советами, вызывало беспокойство. Например, они помогли создать Нанкинскую школу иностранных языков для обучения сотрудников разведки. Лучшие студенты были отправлены в Институт международных отношений и школу будущего КГБ в Москве, чтобы изучить новейшие методы сбора разведданных. Среди этих лучших учеников был лейтенант Цао Ганчуань, выпускник русскоязычной школы в Даляне. К концу века он должен был стать главой Комиссии по науке, технологиям и промышленности национальной обороны (COSTIND), а в 2007 году он был назначен министром вооруженных сил.
Александр Панюшкин, бывший глава Чунцинского управления НКВД, вернулся на год в Пекин, чтобы служить послом. В 1956 году во время визита в Великобританию новоназначенный глава КГБ генерал Иван Серов попросил у британских спецслужб разрешения открыть Резидентуру КГБ в Гонконге, чтобы держать под наблюдением Южный Китай, в чем ему было отказано. Однако Серов послал всё же в Гонконг: эксперта по контрразведке полковника Юрия Воронина для создания антибританской разведки по просьбе китайцев.
Напряженность между Пекином и Москвой возросла после смерти Сталина и Берии в 1953 году. В 1958 году произошло несколько инцидентов, когда китайские полицейские отказались от приказов советских товарищей арестовать своих собратьев-китайцев. В результате Советы потребовали увольнения Ли Кенонга, главы департамента социальных дел.
Согласно информации, предоставленной мне Ильей Сарсембаевым, московским специалистом по китайско-советским отношениям, Хрущев стремился разрядить зарождающееся соперничество между Пекином и Москвой: он отправил Мао Цзэдуну список китайских агентов, которые работали на русских в течение 27 лет, гораздо более длинный список, чем тот, который составил Сталин. Некоторые из этих агентов были членами КПК, которые были отправлены в СССР для обучения в 1920-х годах: «Некоторые из них остались в Советском Союзе после окончания учебы, приняли гражданство и стали офицерами разведки и контрразведки в НКВД, создав большую, надежную и мощную сеть китайских агентов, лояльных марксизму-ленинизму и Сталину. Эта сеть, созданная в 1920–1930-х годах, была эффективной длинной рукой для Советского Союза до конца 1950-х годов и играла важную роль во внешней политике при Сталине, которому они предоставляли качественную разведывательную информацию. Однако многие из этих [советских граждан китайского происхождения] были обвинены в троцкизме и стали жертвами чисток 1936–1937 годов. Позже, по личному приказу Хрущева, имена этих агентов были переданы Мао как свидетельство братской дружбы между русским и китайским народами».
Но китайцы с подозрением относились не только к русским. Они также внимательно следили за посольствами новых народных республик Варшавского договора, о чем свидетельствует забавный анекдот, который мне рассказал специалист по венгерским делам.
Дурачиться в венгерском посольстве
В 1956 году представитель Агентства государственной безопасности Венгрии (AVO) Йожеф Сабо, официально являющийся пресс-атташе, в Пекине увлекался романтическими интригами с женой венгерского посла Агостона Шкладана. Лю Лантао, один из руководителей китайской секретной службы UFWD, был отправлен в Будапешт в составе делегации во главе с вице-президентом маршалом Чжу Де. Он объяснил Фаркасу истинную цель экстравагантных расходов Сабо на гостиничные номера, или «квартиры для заговора», арендованные оперативными сотрудниками для допроса своих агентов — или, казалось, для других, личных целей.
Сабо был исключен из AVO. Но у каждой тучи есть своя серебряная нить: он стал журналистом и, в конце концов, возглавил венгерское радио. Между тем венгры не забыли этот эпизод, отметив, как и Советы, тот факт, что китайцы следили за секретными агентами других коммунистических стран так же внимательно, как и за агентами империалистических стран. Тогдашний советский посол в Будапеште Юрий Андропов — будущий глава КГБ и один из главных архитекторов окончательного разрыва с китайцами — никогда не забывал этого урока.
Фаркаш, глава AVO, не смог предвидеть антисоветского восстания в Венгрии. Его арестовали в октябре 1956 года, исключили из партии и бросили в тюрьму. Рогоносца в Пекине заменил Шандор Ногради, бывший агент Коминтерна, действовавший во Франции в 1930-х годах, который позже был назначен главой венгерского государственного радио Magyar — другими словами, начальником Сабо. В октябре того же года AVO демонтировали.
Визит главы китайской разведки в Будапешт имел еще один неожиданный результат. Отчеты Лю, как и отчеты военного атташе полковника Чжан Бинюй, подпитывали опасения Мао Цзэдуна по поводу того, что восстание в Будапеште, подобное восстанию в Восточном Берлине в том же году, вкупе с докладом Хрущева о десталинизации представляет серьезную опасность для китайского коммунизма. Мао приказал Чжоу Эньлаю создать институт для прогнозирования потенциальных будущих бедствий. Институт международных отношений (Guoji guanxi yanjiusuo) был создан при Министерстве иностранных дел. Другой его основной функцией была подготовка шпионов для SAD и информационного агентства Синьхуа.
Агентство Синьхуа: гнездо шпионов
Новое китайское информационное агентство (Синьхуа) начало играть важную роль в сборе международной разведки. Ляо Чэнчжи, получивший прозвище «Ляо-моряк» из-за его прежней роли в секции докеров и моряков Коминтерна, основал агентство в эпоху Яньань; в 1949 году оно стало государственным агентством. Его «международные» отделы, наряду с отделами НОАК, отвечали за сбор иностранных разведывательных данных, некоторые из которых использовались в пропагандистских целях — журналистское расследование бедности или положения афроамериканцев в США, например. Остальные новости и отчеты оставались неопубликованными, входя в цепь конфиденциальных отчетов, которые видели только лидеры, а доступ к секретам контролировался в соответствии с иерархией важности внутри КПК. Дважды в неделю Департамент международных отношений Синьхуа издавал внутренний журнал «Международные отношения» (Guoji Neican). Он опирался на статьи зарубежных корреспондентов Синьхуа со всего мира, которые никогда не публиковались.
Использование агентства «Синьхуа» в качестве прикрытия для секретных служб имело особенно важное значение в Гонконге. Созданный «младшей сестрой» Гун Пэн и ее мужем Цяо Гуангуа по просьбе Чжоу Эньлая, Синьхуа служило своего рода посольством или даже теневым китайским правительством в британской колонии. Заместитель директора агентства всегда был сотрудником китайской разведки, пока Гонконг не был возвращен Китаю в 1997 году. Более того, в 1950-х и 60-х годах ряд корреспондентов Синьхуа были идентифицированы как офицеры связи с партизанскими движениями третьего мира в Африке, Азии и Латинской Америке. Другие, в небольшом количестве, дезертировали, что позволило контрразведывательным органам изучить внутреннюю организационную систему Синьхуа и ее интегрированную разведывательную роль.
Франко-британские секретные агенты и австралийские «геодезисты»
Проблема номер один для западной разведки, поддерживаемой тайваньскими и японскими послевоенными спецслужбами, заключалась в том, чтобы понять, как функционирует этот новый Китай и его спецслужбы. В рамках соглашений времен холодной войны ЦРУ в значительной степени полагалось на секретные службы своих союзников. Так получила широкую известность Французская дипломатическая служба документации и контрразведки (SDECE). Жак Локен, выдающийся журналист и бывший участник Сопротивления, был назначен главой отдела по политическим вопросам SDECE в конце Второй мировой войны: позже он стал корреспондентом агентства France-Presse в Пекине. В 1957 году Локен помог бывшему министру иностранных дел Франции Эдгару Фору написать книгу «Черепаха и змей», задуманную как своего рода меморандум для генерала де Голля, который еще не вернулся к власти, чтобы помочь ему расшифровать намерения «загадочных китайцев». Но Gonganbu поймал бесстрашного репортера в медовую ловушку, или то, что агенты Мао назвали «уловкой красивой женщины» (мэйрен цзи). Локкин был изгнан из Китая как «нежелательный элемент». Жану Паскуалини, «пленнику Мао», как он назвал свою автобиографию, повезло меньше. Он был брошен в тюрьму Гунаньбу по сфабрикованным обвинениям в шпионаже в пользу Франции и не был освобожден до января 1964 года, когда генерал де Голль признал правительство Мао.
Несмотря на эти успешные вмешательства, китайская контрразведка работала в соответствии с очень неточными гипотезами, как объяснил мне Паскуалини: «Когда люди из Гунаньбу арестовали меня, они заявили, что я шпионил в пользу SDECE. Я отрицал это, и ничто из того, что они сделали на допросах, не изменило этого. Они не могли заставить меня признаться, потому что это неправда. На самом деле я работал на британскую разведку. Моими кураторами в MI6 были Эдвард Юде в 1953 году — он стал послом в Пекине — и Джон Фретуэлл в следующем году. Я никогда не имел с ними прямого контакта; я передавал свою информацию в Высшую комиссию Индии в Пекине, которая сотрудничала с британцами. Это было более сдержанно».
Во время своего пребывания в тюрьме Паскуалини оказался в политическом центре заключения, известном как Корзина трав (Caolanzi), который был настолько важен, что находился внутри Имперского города в самом центре Пекина, к северу от резиденции Мао в комплексе Чжуннаньхай. Именно здесь Пасквалини пересекся с двумя агентами ЦРУ, которые были захвачены в ходе боевых действий в начале 1950-х годов, Ричардом Фекто и Джеком Дауни, чей самолет, принадлежавший подставной компании ЦРУ, Civil Air Transport, был сбит в ноябре 1952 года, когда они отправляли в Маньчжурию вооруженных партизан-антикоммунистов. Несколько националистов, которые уже были спущены с парашютом, были арестованы и вынуждены были отправлять радиосообщения, втягивая сотрудников ЦРУ в ловушку. Спецслужбы Ло Жуйцина ждали два года, чтобы объявить о захвате мужчин. Затем, после грандиозного показательного процесса, два американца находились в плену почти два десятилетия, прежде чем их освободили в 1971 году. Их самолет, в высшей степени символичный военный трофей, до сих пор выставлен на видном месте в Музее НОАК в Пекине. Во время судебного процесса 1954 года китайцы объявили, что в январе 1953 года были арестованы еще одиннадцать американцев, после того как был сбит еще один самолет. Этим оперативникам повезло больше, чем Фекто и Дауни, и их освободили только два с половиной года спустя. Gonganbu также объявил, что между 1951 и 1954 годами 106 американских и тайваньских агентов, высадившихся с парашютом для подготовки антикоммунистических партизан, были убиты, а 124 взяты в плен. Лишь в 1960 году ЦРУ убедили, что их операция ни к чему не привела. В конце концов этому положили конец, а ЦРУ поддержало тибетское вооруженное сопротивление.
Полвека спустя Джеймс Лилли, специалист по Китаю в ЦРУ, а затем посол в Пекине, сделал оценку, которая получила широкое распространение в ЦРУ: «Поимка Дауни и Фекто была одним из самых ярких примеров провала тайной политики ЦРУ в начале 1950-х гг. Вскоре после того, как два офицера ЦРУ были потеряны в Маньчжурии, те из нас, кто тайно работал в Азии, осознали, что тайные операции, включая миссии, подобные миссии Дауни в Китае, мало что говорят о закрытой Поднебесной. Вопреки прогнозам ЦРУ, наши миссии не смогли выявить или использовать недовольство китайского населения, которое можно было бы использовать для создания разведывательных баз в Китае».
Не имея возможности вести глубокое наблюдение на китайском театре военных действий и без сложных спутников и систем перехвата сообщений, которые существуют сегодня, американцы попросили австралийцев провести короткие миссии в Китае. Несколько журналистов, ученых и бизнесменов взяли на себя роль «почетного корреспондента» — добровольного сотрудника разведки. Это было дешевле и менее опасно, чем создание партизанских баз. С момента основания в 1957 году предприниматели и розничные торговцы всех мастей посещали Кантонскую ярмарку, являющуюся витриной растущей экономики Китая. Многие согласились собрать там соответствующие разведданные. MO9, как тогда называлась австралийская служба, даже нанял настоящего бизнесмена и создал небольшую компанию, специально созданную для этих операций.
Недавно открытые архивы в Канберре свидетельствуют о том, что на протяжении всей холодной войны сначала MO9, а затем его преемник ASIS вместе с Министерством иностранных дел Австралии вели масштабную операцию в Китае с помощью австралийских посетителей, сумев полностью изменить ситуацию. Система китайского шпионажа против самих китайцев.
Вот как это описал Тимоти Кендалл, автор прекрасной книги о Китае глазами австралийцев «Как увидеть Китай», — хотя в его отчете можно легко описать аналогичные стратегии, применяемые другими демократическими странами: «На протяжении холодной войны Правительство полагалось на эту сеть «геодезистов», чтобы составить карту коммунистической территории и получить новую информацию о Китае. Я использую слово «геодезист», потому что они не были профессионально подготовленными офицерами разведки, а по большей части были обычными гражданами — пассивными сборщиками разведывательной информации, которые собирали данные, которые затем использовались австралийскими стратегами и союзными странами. Большая часть собранной ими информации была связана с безопасностью: она касалась уровня жизни, видимости китайских сотрудников службы безопасности, портов в Китае, военных кораблей, присутствия русских в китайских городах, отношения Китая к Тайваню и так далее».
Австралийским геодезистам удалось собрать массу разведданных, которую два или три профессиональных шпиона никогда не смогли бы собрать в Китае в разгар политической нестабильности. Однако были некоторые вопросы. Во время правления лейбористов в начале 1970-х у секретных служб Австралии возникла яркая идея завербовать студента по университетскому обмену в качестве «почетного корреспондента». Ему предоставили все необходимое шпионское оборудование: фотоаппарат, видеокамеру, чернила-невидимку. Но по возвращении из Китая он почувствовал себя виноватым и впал в депрессию. Хуже того, он рассказал всем своим друзьям, что его заставили делать, а затем пошел в посольство Китая в Канберре, чтобы извиниться за то, что шпионил за своими друзьями. Не только это, но и жалобы, ему даже удалось убедить MO9 выплатить ему 4000 австралийских долларов в качестве возмещения ущерба.
Падение Пан Ханниана
Паранойя, типичная для полицейских систем в тоталитарных странах, таких как Китай, в значительной степени усиленная Кан Шэном, продолжала ощущаться в начале КНР 1950-х годов до такой степени, что охота на империалистов или националистов, шпионящих в пользу Гоминьдана, затронула некоторые хорошо уважаемые коммунистические кадры. Одним из самых ранних случаев был случай с Чен Бо по прозвищу Бо Лу, известным как «Шерлок Холмс из Яньань». В 1950 году, после того как он стал главой кантона Гонганбу, он и его коллега Чен Кун были арестованы некоторыми соратниками по обвинению в шпионаже в пользу MI6 и Гоминьдана. Их приговорили к двадцати годам лишения свободы.
Однако самый известный случай произошел в Шанхае: случай Пан Ханьняня, который двадцать лет назад участвовал в начале тайной войны вместе с Чжоу Эньлаем и Кан Шэном. Пан, превосходный секретный агент, сделал свою карьеру в САД, став заместителем главы Азии, а также занимал пост заместителя мэра Шанхая при Чэнь И. Он был частью команды, которая с энтузиазмом выполняла указание Мао от декабря 1950 года: «При подавлении контрреволюционеров старайтесь наносить безопасный, точный и жестокий удар».
Началом подавления стал Сюй Цзяньго, глава местного Гунаньбу, известный как «шанхайский палач», которого обучал Кан Шэн в САД. Неужели Пан Ханниан поссорился с начальником службы безопасности Шаньдуна, который начал появляться в середине 1950-х годов? Был ли он обвинен в попытке ослабить репрессивную мертвую хватку над своим родным городом с его 100 тысячами убитых, как теперь думают некоторые в Китае? Или он был пойман, как полагают другие, во время гнева Чжоу Эньлая?
Как бы то ни было, 3 апреля 1955 года во время митинга Пань был арестован вместе с заместителем директора Гунаньбу Фан Яном. Его обвинили в шпионаже в пользу японцев и лагеря националистов и, в частности, в том, что он позволил гоминьдановским националистам избежать мести пролетарского правосудия. Из записей следует, что он поддерживал контакты как с японскими спецслужбами, так и с бывшим лидером Гоминьдана Ван Цзинвэем, который начал сотрудничать с японскими оккупантами и в результате был известен как «китайский Петен».
Проблема Пана, который был исключен из КПК, в том, что все это было правдой, но он действовал по просьбе Чжоу Эньлая. Все эти события произошли в 1940 году, когда в Европе Гитлер и Сталин подписали нацистско-советский пакт и разделили Польшу. Мао и Чжоу не видели ничего плохого в поддержании аналогичных стратегических отношений с японцами, против которых они официально находились в состоянии войны, если взаимопомощь между японскими и коммунистическими службами означала, что они ослабляли своего общего врага, Гоминьдана. Так Пан Ханьнянь начал обмениваться информацией с Ли Шицюнем, главой секретных служб Ван Цзинвэя. С марта 1940 года Ван — бывший левый соперник Чан Кайши в составе Гоминьдана — поселился в Нанкине, где стал лидером так называемого «национального правительства», но фактически перешел на сторону японцев. Этот «Наполеон из Нинбо» назвал себя Цзунцай, китайской версией Иль Дуче или фюрера. К генералу Вану присоединилась разношерстная банда бывших коммунистических представителей, опальных националистов, торговцев опиумом, владельцев публичных домов и криминальных элементов из преступных миров Шанхая и Нанкина.
Среди них были два главы новых секретных служб Вана: пара ненадежных мошенников, Дин Мокун и Ли Шицюнь, обучавшиеся искусству разведки в СССР. Вернувшись в Шанхай, под прикрытием «Агентства социальной информации» (Шехуэй Синвеншэ) они создали «Красную гвардию», ударные войска теке, возглавляемые магом Гу Шуньчжаном до его бегства. Дин и Ли были арестованы в мае 1934 года по пути к высокопоставленному лидеру Гоминьдана. Чтобы спасти свои шкуры, они присоединились к Синим рубашкам Чэнь Лифу и сражались против своих бывших товарищей. В 1938 году они последовали за одним из них — Чжоу Фохаем, соучредителем КПК вместе с Мао, который также стал националистом, — и вступили в ряды коллаборациониста Ван Цзинвэя. Теперь на деньги этого японского вассала Дин и Ли создали новую секретную службу, которая напрямую сотрудничала с Кемпейтай, «японским гестапо». Их траектория, возможно, была головокружительной, но ничего необычного в Китае 1930-х годов. Все закончилось плохо: Дин, «дьяволенок», был застрелен в 1947 году гоминьданом, а Ли Шицюнь был отравлен своим японским куратором.
Между тем, по указанию Чжоу Эньлая Пан Ханьняню удалось установить секретный контакт с Ли Шицюнем, и они обменялись информацией, полезной для обеих сторон. Естественно, эта история, официально не разглашенная следователями 2-го отдела Гунаньбу, не помогала его делу в 1955 году.
Впереди было еще хуже: Пан также был в непосредственном контакте с самими японцами. В 1940 году, когда он «обменивался» со своим старым другом из Красной гвардии, ставшим фашистом, Пан Ханниан также вступил в контакт с генерал-лейтенантом Кагесой Садааки, офицером японской разведки в правительстве Нанкина, чтобы предложить прекращение огня между коммунистической армией на севере и японскими войсками. Кагеса был высокопоставленным чиновником во 2-м бюро Японии (Рикугун Джохобу), став сначала начальником 7-го отдела (Азия), затем 8-го (стратегическая пропаганда), прежде чем был назначен в оккупационные войска в Китае. Все это говорит о том, что он был мастером шпионажа и манипуляций.
Трудно сказать, кто из двоих, японский шпион или коммунистический агент, манипулировал другим, но ясно одно: план прекращения огня, представленный Паном японцам, ни к чему не привел. Тем временем он был скомпрометирован в глазах аппарата секретной службы КПК, и сторонники Кан Шэна также обратили внимание на его досье, чтобы представить его «японским агентом».
Преданный активист и исключительный шпион, Пан Ханниан был отправлен в лаогай на двадцать лет; только сегодня, спустя много времени после его смерти, пишутся книги, направленные на восстановление его репутации. Трудно избежать подозрения, что падение Пань Ханняна было завуалированной атакой на Чжоу Эньлая, который в 1955 году открыл китайскую дипломатию для глобального Движения неприсоединения, когда он присутствовал на конференции в Бандунге.
Чжоу никогда бы не прибыл на конференцию, если бы он занял свое место в индийском самолете «Кашмирская принцесса», который 11 апреля 1955 года вез его делегацию в Индонезию. Он миновал остров Натуна и приближался к Малайзии. Как сообщается, британские агенты из специального отделения Гонконга, работающие вместе со специальными агентами из SAD Ли Кенонга, узнали о запланированном нападении и убедили Чжоу отправиться на другом самолете, летевшем над Бирмой. ЦРУ отказалось от альтернативного плана отравить Чжоу Эньлая в Бандоэн.
САД под руководством Ли Кенонга
После основания КНР Министерство общественной безопасности — Гунганбу — продолжало репрессии против контрреволюционных элементов. Но, в отличие от других «социалистических» стран, у китайцев еще не было настоящей государственной службы внешней разведки. Они сохранили структуру, дочернюю по отношению к руководству КПК. SAD, расположенный по адресу 15 Gongxian Hutong, был теперь значительно ослаблен, потому что все элементы, ответственные за контрразведку, были интегрированы в Gonganbu. Мао принял это решение, чтобы избежать критики за то, что он оставил у власти лидеров Кампании Исправления Яньани.
Чжоу Эньлай настоял на том, чтобы Ли Кенонг остался на своем посту во внешней разведке. По словам одного из его китайских биографов, первой задачей Ли было написать вместе с группой ветеранов внутреннюю историю коммунистических спецслужб с 1927 по 1949 год, и это заняло у него шесть месяцев.
Тем временем Кан Шэн, его соперник и босс, был затмен. Выдвигались разные теории, объясняющие, почему его сняли с руководящего поста в спецслужбах. Одно из объяснений состоит в том, что его роль в чистках в Яньане вызвала гнев многих высокопоставленных чиновников, некоторые из которых сами стали жертвами его безумия. Кан, человек, известный за рубежом как «китайский Берия», был отстранен от руководства и, в зависимости от того, какую версию событий мы последуем, либо удалился в свой родной Шаньдун, чтобы установить политическую мертвую хватку, из которой он планировал вырваться, либо, несколько менее вероятно, был поражен острой паранойей и симптомами шизофрении и помещен в психиатрическую лечебницу. Эту теорию выдвинул врач Мао Ли Чжуйсуй.
Вокруг американского разведывательного сообщества ходят слухи, что падение Канга связано со смертью Сталина или настоящего Берии в том же году. Те, кто склонялся к такой интерпретации, указывали, что во время обучения в Москве Канг был частью просталинской фракции и теперь его постигла та же участь, что и некоторых из его коллег в новых восточноевропейских государствах. Но, как мы видели, у Кан Шэна долгое время было стремление создать автономную китайскую систему, враждебную Москве. В этом он пользовался поддержкой Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая — разница в том, что оба этих человека должны были проявить дипломатию в данном вопросе.
Примерно в это же время Морис Олдфилд, глава отделения MI6 в Сингапуре — и директор британской секретной разведывательной службы в 1973–1983 годах, — получил информацию, указывающую на то, что Кан Шэн не только оставался близким и влиятельным соратником Мао, но и именно он убедил председателя в начале 1950-х годов порвать с СССР, когда Москва стремилась установить контроль над Китаем через своих советников и ученых.
Есть еще одно возможное объяснение, которое я исследовал вместе с Реми Кауффер в нашей биографии 50-летнего Кан Шэна с помощью определенных людей из французских спецслужб и их связей с миссионерскими сетями и китайской «Церковью молчания»: Кан Шэн на самом деле было поручено найти и вернуть китайских ученых со всего мира с целью разработки китайской атомной бомбы. Многие подсказки указывают на жизнеспособность этого объяснения.
В 1956 году Кан Шэн вернулся в поле зрения общественности. Тем временем Ли Кенонг занимался развитием разведывательных сетей САД и под крылом своего друга Чжоу Эньлая был назначен заместителем министра иностранных дел. Это привело к тому, что двое мужчин появились в Женеве в 1954 году во время переговоров о мире в Индокитае.
Чтобы модернизировать службу и побудить людей забыть об эпохе Кан Шэна, название службы было изменено. Это больше не САД, а в 1955 году оно стало Центральным следственным отделом КПК (Чжунъян Диаочабу), или сокращенно Дяочабу, с одним отделением САД, выделившимся в Отдел правовой и административной работы.
В 1950-е годы в каждом посольстве было свое «Бюро расследований и исследований», которое занималось сбором разведданных. С годами стал очевиден один факт: у Дьяочабу не было жесткой структуры советского КГБ; его юрисдикция колебалась как в отношении тех, кто занимал посты в службе, таких как вербовщики агентов и офицеры по расследованию (gongzuo dandang guan), так и в отношении ее координаторов, которые подчинялись центральному управлению КПК.
Информация была собрана и изучена 8-м бюро КПК, обширным центром анализа, который в 1965 году, накануне Культурной революции, сигнализировал об изменении направления движения к внешнему миру, изменив свое название на Китайский институт современных международных отношений (CICIR). Этот институт был создан почти одновременно с Колледжем иностранных дел, который отвечал за подготовку секретных агентов. Одновременное создание этих двух институтов, очевидно, поддерживалось Чжоу Эньлаем, который теперь стоял у руля международной и дипломатической политики Китая.
9 февраля 1962 года, после тридцатилетней карьеры в спецслужбах и разведке, Ли Кенонг умер в Пекине от последствий повреждения мозга, которое он получил после падения тремя годами ранее. Он довольно долго был серьезно болен. Когда его близкий соратник Чэнь Гэн, бывший глава Теке в Шанхае, умер в марте 1961 года, Ли не смог приехать на похороны, хотя его имя было в списке похоронного комитета. Официально Ли сохранил свою должность заместителя начальника штаба армии, отвечая за военную разведку вместе с главой Дьяочабу. Однако в действительности Дяочабу в течение некоторого времени управлял кадрами периода Яньань Кун Юань, бывший секретарь Кан Шэна в Шанхае и близкий соратник Чжоу Эньлая, которому помогали Цзоу Дапэн и Ло Цинчан. В надвигающейся буре Культурной революции китайские спецслужбы были готовы испытать новые ужасающие потрясения.