Десятки тысяч красных гвардейцев кричали и размахивали Красными книгами мыслей председателя Мао, их сердца переполнялись эмоциями из-за человека, которого они называли «Красным Солнцем в сердцах людей всего мира». Они размахивали транспарантами, предупреждающими против «советских ревизионистов», которых обвиняли в уничтожении марксизма-ленинизма, и размахивали плакатами с лозунгами, атакующими «американских империалистов», бомбящих Вьетнам. Иногда звук топанья становился приглушенным, когда, подстрекаемые председателем Лю Шаоци, («китайский Хрущев»), они топтали землю старого учителя, обвиненного в том, что он «мандарин», или пинали «дегенеративных» кадров, которых догнали. Издалека, в стороне от университетского городка, охватившего анархию, доносились выстрелы, возможно, ими обменялись между собой соперничающие красные гвардейцы или эскадрильи Народно-освободительной армии (НОАК), посланные маршалом Линь Бяо, ближайшим товарищем Мао в попытке положить конец хаосу, который спровоцировали сами эти лидеры.
Жестокие столкновения, ожесточенные бои и массовые демонстрации на площади Тяньаньмэнь, которые начались летом 1966 года, должны были казаться довольно странными тысячам рабочих, усердно трудящихся, словно муравьи в 8 метрах под землей, ломающие камни кирками и отбойными молотками. По крайней мере, именно так я представлял себе это сорок лет спустя во время экскурсии по Диксиа Ченг, огромному городу под Пекином, который Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай и Линь Бяо построили во время Культурной революции в качестве защиты в случае ядерной или химической атаки.
Начало масштабной кампании дезинформации КГБ в Китае привело к возобновлению активности в этом обширном секретном проекте. Легендарный российский агент по имени Виктор Луи невольно стал причиной. Он регулярно писал для западной прессы, публикуя сенсации из безупречных источников с помощью своего друга Юрия Андропова, нового главы КГБ. В марте 1969 года он разжигал китайскую паранойю после нескольких пограничных инцидентов на берегу реки Амур, в результате которых две красные армии, российская и китайская, вступили в стычки. Дазибао, настенные плакаты, осуждающие советских «социал-империалистов», начали появляться на зданиях по всему Пекину. Тем временем за закрытыми дверями Чжоу Эньлай встретился со своим российским коллегой премьер-министром Алексеем Косыгиным. Проезжая через аэропорт Пекина, Косыгин возвращался из Ханоя, где он воздал должное гробу с забальзамированным телом Хо Ши Мина, поскольку вторая война в Индокитае продолжала бушевать. Чжоу надеялся разрядить китайско-советские столкновения, потому что, как показал Виктор Луи, он опасался советской ядерной атаки на Пекин.
Диксия Ченг: подземный город-бункер
«Именно в это время мы буквально похоронили спецслужбы!» — сказал мне источник в 2007 году. Подземный город, Dixia Cheng, был построен 40 000 гражданских лиц и 300 000 солдат. Революционные горняки выкопали глубину до 20 метров под землей на площади в 85 квадратных километров.
Я шел по длинным коридорам с другом, японским кинорежиссером. Нашим гидом была молодая женщина-солдат в боевой форме, чей выбор слов был сформирован идеологией 1960-х годов — безупречная красная гвардия спустя сорок лет после этого. Чувство таинственности только усиливалось портретами на стенах Мао, Чжоу и даже Линь Бяо, «молодого лесного тигра», когда-то явного наследника Мао, но теперь давно стертого из истории. Фотографии самолетов Сухого, советских танков и американских бомбардировщиков B-52 были вывешены вдоль сырых, липких стен. Были старинные плакаты, которые можно найти на блошиных рынках по всему миру, с осуждением «социал-империалистических шакалов» и «американских бумажных тигров». Мы улыбались изображениям французских и японских самолетов, принадлежавших «лакеям американского империализма». Французов ненавидели гораздо меньше, чем японцев, один вид которых воспламенил китайцев. Франция была родиной Парижской Коммуны и генерала де Голля, который признал КНР в 1960-х годах, прежде чем она заняла место Китая в ООН в 1971 году. Но этот относительно позитивный взгляд на французов не помешал красногвардейцам разместить дазибао на стенах посольства Франции в начале Культурной революции в 1966 году, назвав своих граждан «собачьими головами» и вызвав насмешки со стороны генерала де Голля, который ответил с легкой иронией: «Пекинцы скорее назовутся собачьими головами, чем возьмут печеньки».
Первый уровень Dixia Cheng находится на 8 метрах под землей, это множество улиц, построенных как точная копия открытых аркад Пекина, с системой фильтрации и аэрации, разработанной для защиты от возможной химической атаки и ядерной радиации. Здесь ополчение, спецслужбы, гунганбу и армейские резервисты прятались с оружием и противогазами наготове, просматривая свои Красные книжицы, ожидая удара врага.
Далее идет еще более глубокий второй этаж, на 20 метров ниже уровня земли, с убежищами для гражданского населения, магазинами, кукольными театрами, чтобы дети были заняты, детскими садами, больницами, кинотеатрами, крытыми рынками и общежитиями, насколько хватит глаз. Дорожные указатели с числовыми названиями были разработаны, чтобы облегчить войскам гражданской защиты и армии возможность быстро ориентироваться в лабиринте улиц. Под темными глазами нашей молодой красной гвардии я записал номер 01–8001 в галерее, где мы стояли, указывая, что мы идем в направлении парка Тяньтан и Армейской библиотеки.
Европейская журналистка, много лет прожившая в Пекине, рассказала мне, что когда-то в ее квартире, которая ранее принадлежала высокопоставленному партийному функционеру, был люк, ведущий прямо в приют, связанный непосредственно с Чжуннаньхай («Восточное и Южное моря»), правительственный комплекс, расположенный к западу от Запретного города. Когда я рассказал об этом нашему гиду, при простом упоминании о Чжуннаньхай она ответила, подняв руку и потрясенная, явно потрясенная: «Мими! Мими! Это секрет!».
Есть несколько точек входа в это историческое место. Различные выходы ведут из подземного города недалеко от Запретного города в Ксидаво Чанглие, бывшую ковровую фабрику Синфу Дацзе, а также в районы Чунвэнь и Цяньмэнь. Сегодня подземный город приобрел совершенно новое измерение. В связи с разрушением нескольких старых кварталов в рамках подготовки к Олимпийским играм 2008 года многие подземные галереи были засыпаны или использованы в качестве подвалов отелей либо магазинов, а также для новой линии метро, ведущей прямо к олимпийским стадионам.
Некоторые из этих галерей обновлялись, укреплялись и перестраивались в строжайшей секретности под прикрытием программы строительства олимпийских объектов специальными инженерными подразделениями и подразделениями военной безопасности НОАК. Системы скоростного транспорта, построенные как легкие железные дороги, могут перемещать войска из одной части подземного города в другую в случае беспорядков или вывозить лидеров из подземного гарнизона в Чжуннаньхае и здания Байи Центрального военного комитета (ЦВК). Подземные уровни и двенадцать надземных этажей были полностью отремонтированы в соответствии с антисейсмическими и антитеррористическими стандартами.
В то же время летом 2006 года начались работы над новым подземным городом под Пекином, предназначенным для гражданской деятельности. CMC руководил проектом, наблюдая за триумвиратом, ответственным за работы, — CCP, PLA и Beijing City Hall. Китайская мечта состоит в том, чтобы этот невидимый город был самым большим в мире с усиленными командными центрами в четырех основных точках Пекина, удвоением точек эвакуации до 150 и подземной транспортной сетью для войск или беженцев в двадцати соседних районах, соединенных с вокзалами и аэропортами. На момент написания первого издания этой книги власти рассматривали возможность строительства подобных подземных городов в Шанхае, Нанкине и, возможно, в других городах с населением более 1 миллиона человек.
Мы далеко ушли от сугубо оборонительного сооружения, построенного во времена Культурной революции. В политическом отношении, однако, сегодня мы недалеко от системы 1960-х годов, когда наиболее защищенной позицией подполья, помимо самого Мао Цзэдуна, была территория, в которой располагался штаб Кан Шэна, который снова стал главой секретной службы.
Тайны бамбукового сада
Выйдя на пенсию в свой родной Шаньдун в начале 1950-х годов, Кан, «мастер теней», был отозван в Пекин несколько лет спустя, откуда он будет играть ведущую роль в крупнейших в истории коммунистического Китая чистках, подобных его «кампании исправления».
Подземные городские туннели вели к Бамбуковому саду на севере Пекина, недалеко от Барабанной башни. Это бывшая резиденция главного евнуха императора династии Мин, а затем двоюродного брата императора династии Цин — группа павильонов, украшенных красным лаком, окруженных садом Дао, засаженным бамбуком и заполненным извилистыми дорожками, скалами и фонтанами. Именно здесь Кан Шэн основал свою штаб-квартиру. В разных павильонах и вокруг них происходило много странных событий. Подземные бункеры были заполнены горами произведений искусства, которые были украдены из храмов или старых домов фальшивыми красногвардейцами на деньги Канга. Там были ниши, заполненные сотнями эротических книг периода Мин — вкус, который разделял Кан и Мао, — с такими названиями, как «Молитвенный коврик из плоти» и «Слива в золотой вазе». Кан особенно любил их, не в последнюю очередь потому, что такие произведения ему запретили. Он часами слушал магнитофонные записи тысяч женщин во время оргазма, реального или смоделированного. Он смотрел порнографические пьесы, многие из которых существуют в традиционном китайском репертуаре, в исполнении андрогинных актеров из Пекинской оперы в ролях элегантных женщин, хуа дань, которые преуспели в имитации сексуального удовольствия аристократических дам, куртизанок или простых крестьян. Не ясно, нравились ли Кангу эти пьесы из-за его собственных эротических извращений или это было связано с его одержимостью административной оценкой самых личных сфер жизни людей. В конце концов, это было в то время, когда министр здравоохранения, которая была женой вождя Гунганбу, заставляла женщин вывешивать даты их месячных на входных дверях своих домов.
Мужчины в зеленых куртках, бегающие по Бамбуковому саду, не думали о сексе. Они были заняты работой на подземных подслушивающих станциях с их зашифрованными системами связи и красными телефонами, которые позволяли секретным службам передавать инструкции местным властям. Кан Шэн, который всегда был одет в белое — традиционный цвет смерти, — использовал эти телефоны, чтобы позвонить в свой родной Шаньдун, чтобы узнать, как развивается революция и был ли, например, разрушен дом Конфуция по его приказу. Он звонил лидеру местной красной гвардии, которому безоговорочно доверял, по той простой причине, что это был его собственный сын Чжан Цзыши.
Сегодня «Бамбуковый сад» — это тихий бутик-отель, хотя все еще управляемый секретными службами, куда я пошел выпить с моим японским режиссером после нашего подземного тура. Это не было похоже на то, что было во времена Кан Шэна — шумный улей активности, центр операций Культурной революции по всему Китаю. Проследив за национальными событиями, мы сможем распутать некоторые из наиболее важных эпизодов битвы за власть и общий контроль над секретными службами в 1950–1960-х годах. В Китае, конечно, власть и контроль секретных служб были и остаются одним и тем же.
Кан Шэн снова поднимался по служебной лестнице, используя как политические, так и идеологические средства. Как ни удивительно, как нам сегодня это кажется, в то время Дэн Сяопин и Кан Шэн были полностью согласны, когда дело доходило до острого вопроса отношений с СССР. В отличие от Мао, у них обоих был международный опыт, который дал им глобальную перспективу. Оба сожалели о том, что после смерти Сталина в 1953 году и прихода к власти Хрущева глобальная революция смягчилась, с новым акцентом на мирное сосуществование с Соединенными Штатами.
Акт I: Кан Шэн и китайско-советский раскол
В 1950-х Кан Шэн вернулся в Москву вместе с Пэн Чжэнем, бывшим сотрудником спецслужб Яньань, который стал мэром Пекина в 1951 году. Представляя Департамент международных связей (ILD) КПК, эти двое были там, чтобы привести в действие разрыв с Советами. Об этом хорошо был осведомлен глава советской международной службы безопасности Юрий Андропов, впоследствии возглавивший КГБ. Он понимал, что Мао пытался сплотить КПК вокруг своего руководства, разжигая враждебность по отношению к Москве. Мао критиковал кремлевское руководство при Хрущеве за его податливость и реформизм — те же самые обвинения, которые он вскоре выдвинет в Китае против председателя Лю Шаоци, а также Дэн Сяопина, Пэн Чжэня и главы организационного отдела партии Ян Шанкуня.
С 1956 года — когда Кан Шэн впервые обвинил Югославию Тито в причастности к «контрреволюционному восстанию» в Венгрии — до 1960-х годов — когда он лично напал на Хрущева-Канга, бывшего (и вскоре восстановленного) главу секретных служб, похоже, был главным действующим лицом, ответственным за эскалацию советско-китайского раскола.
«Вы не имеете права спорить со мной», — однажды крикнул ему Хрущев. «Я генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, а вы просто альтернативный член своего политического бюро».
С пронзительным взглядом за очками в металлической оправе Кан Шэн ответил на ломаном русском языке, который он усвоил в Москве: «Ваши полномочия гораздо более поверхностны, чем мои. В 1931 году я был членом постоянной комиссии Политбюро. В 1935 году я был альтернативным членом исполнительного комитета Коминтерна. В то время вы даже не были членом ЦК».
Ненависть Советов к Кан Шэну была тем более сильной, что, как и Чжоу Эньлай, Дэн Сяопин и Лю Шаоци, он когда-то был утвержденным агентом ГПУ, предшественника КГБ, от которого он узнал все, что знал о методах шпионажа: притворство, дезинформация, манипуляции — и, как должно было стать совершенно ясно, как полностью перевернуть ситуацию с ног на голову.
Многие представители китайского руководства считали, что Кан Шэн слишком сильно продвигает антисоветскую линию. Но целью этих и последующих атак было произвести впечатление и на Мао, и на Хрущева; Канг играл во внутреннюю и международную политику. Он и Мао согласились по многим пунктам, в том числе по самому важному: что Китай должен стать новым центром мировой революции. Но для этого им пришлось возродить революцию в самом Китае.
Акт II: Шанхайская банда и шаньдунская мафия
Кан Шэн был частью группы идеологов, базирующейся в Шанхае, которые начали кампанию против ревизионистских тенденций внутри партии в области искусства и литературы. Как и в эпоху Яньань, политические позиции критиковались через культуру. Может показаться, что пьеса или роман подвергались резкой критике, но на самом деле преследовали политиков — покровителей автора. Четверо лидеров этой шанхайской группы, имя которой вошло в историческую память той ужасающей эпохи, были известны как Банда четырех.
Цзян Цин, киноактриса, известная как «Голубое яблоко» в Шанхае 1930-х годов, была номинальным главой банды. Она была официальной женой Мао; как древний император, он также жил с другими наложницами, которых предоставили Кан Шэн и Ван Дунсин, начальник его личной службы безопасности. Мадам Мао, как и Кан, была из Шаньдуна, и именно она помогла Кану успешно вернуться в высшее руководство партии и секретных служб.
Чжан Чуньцяо тоже был из Шаньдуна, по прозвищу «Старый евнух». Он учился в Академии Шаанбэй, которая раньше была запущена в Яньань САД, другими словами, секретными службами. Там он стал секретарем Кэ Цинши. Кэ был активистом, помог Кан Шэну реорганизовать шанхайскую разведывательную службу в 1931 году после дезертирства фокусника Гу. В 1960 году Кэ стал мэром Шанхая, а Чжан возглавил отдел пропаганды. В 1965 году Старый евнух нанял молодого журналиста из ежедневной газеты Шанхайского комитета КПК, Jiefang Daily (или Liberation Daily), чтобы начать первые атаки на интеллектуальные круги, которые считались контрреволюционными.
Третьим членом «Банды четырех» был Яо Вэньюань, сын Яо Пэнцзы, известного писателя 1920-х годов. Яо Младший работал секретным агентом у Пана Ханняна, другого начальника шпионской сети и друга Чжан Чонгрена, известного в «Голубом лотосе». Это было до заключения Пана в тюрьму по сфабрикованному обвинению в шпионаже в пользу Гоминьдана.
Последним членом банды и самым важным в иерархии КПК был Чен Бода, главный советник Группы культурной революции. Родом из провинции Фуцзянь, недалеко от Шанхая, он был секретарем Мао в Яньани и вместе с Кан Шэном был архитектором культа маоизма. В 1960-х годах эти двое мужчин продолжили обожествление председателя с особым гениальным ходом: они выбрали цитаты из многочисленных сочинений Мао и собрали их в небольшую книгу в красной пластиковой обложке, названную «Красная книга председателя Мао». Каждый хороший революционер выучил эти афоризмы наизусть и умел петь их, как буддийские сутры или мусульманские суры.
Как писал в своих мемуарах Стивен Фицджеральд, первый посол Австралии в Китайской Народной Республике (КНР), «Культурная революция была также борьбой между Пекином и Шанхаем». Именно в Шанхае были совершены первые нападения на театральную постановку с целью преследования высокопоставленных чиновников, включая мэра Пекина Пэн Чжэня и начальника штаба НОАК генерала Ло Жуйцина.
Акт III: Свержение Ло Жуйцина
Подрыв высшего руководства КПК был возможен только через союз с руководством армии. Мао Цзэдун и начальник обороны маршал Линь Бяо вместе составили план свержения Ло Жуйцина. Ло, ветеран Великого похода и глава Гунаньбу при основании КНР, был начальником штаба армии, а также заместителем премьер-министра. Он также контролировал большую часть аппарата безопасности. Ясно, что его падение поможет Кангу обуздать желанные секретные службы.
В начале 1966 года Линь Бяо приказал арестовать Ло. В марте того же года с ним так ужасно обращались, что он попытался покончить жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей камеры для допросов. С двумя сломанными ногами он был доставлен красногвардейцами к месту массового митинга, где был вынужден проявить собственную самокритику.
Кан Шэн состряпал на него досье, обвинив его в «незаконных сношениях с иностранцами», предположительно СССР. Во время Культурной революции, пока его здоровье не ухудшилось из-за опиума и сигарет, Кан Шэн преуспел в составлении компрометирующих досье на своих врагов, составленных из темных дел, которые часто восходили к 1930-м годам.
Это был второй раз за тридцать лет, когда Канг отнял у генерала Луо руководящую должность в секретных службах. Битва за контроль над этими службами бушевала на всем протяжении кровавых потрясений Культурной революции (1966–1976). Кан Шэн полагался на помощь Ван Дунсина, одного из своих бывших заместителей, чтобы остановить Ло, укрепить его связи с Мао и разобрать спецслужбы, даже когда он отбирал их общее руководство. Ван, один из давних телохранителей Мао, был заместителем главы Гунаньбу с 1955 года и главой отряда 8341 (басансийи) численностью 8000 человек, также известного как «Центральный защитный полк» (цзинвэй туань), созданного в 1938 году. На каждом пути из Пекина Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай находились под защитой сотни этих элитных гвардейцев. 16 июля 1966 года боевые пловцы из отряда 8341 помогли Мао проплыть 15 километров по реке Янцзы.
Наша история до сих пор показала нам, что одной элите политической безопасности удавалось удерживать власть с 1920-х годов. Многие политические лидеры в 1960-х годах были секретными агентами в подполье до 1949 года, а профессионалы разведки с большей вероятностью доходили до высших эшелонов партийного аппарата.
Это предоставило Кан Шэну полезные биографические данные для записей, которые он вел о лидерах, которые однажды могли упасть с вершины дерева. Все это было частью цикла битв между фракциями и группами, связанными вместе так называемыми «невидимыми отношениями» (touming guanxi), но, тем не менее, часто противостоящими друг другу. Это явление естественным образом уходит своими корнями в советский коммунизм, но в КНР на него также повлияли специфически китайские формы исторического деспотизма.
КГБ в эпицентре урагана
Русские, естественно, по-прежнему имели сильное влияние. Их эксперты были отправлены домой после советско-китайского раскола, который, конечно же, организовал Кан Шэн. Став главой КГБ в 1967 году, Юрий Андропов надеялся превратить советское посольство в Пекине, которым он будет руководить еще несколько месяцев в качестве главы МОД, в диспетчерскую вышку китайской революции. В самом СССР некоторых китайцев еще считали друзьями. Они остались в Москве и были одобрены в качестве советских агентов, хотя, очевидно, в качестве прикрытия они должны были осудить «социал-империалистических» русских перед китайским режимом, чтобы избежать судьбы, подобной судьбе Ло Жуйцина. Насколько мне известно, только один из стажеров 1930-х годов остался в СССР в качестве специалиста китайской секретной службы. Со своим русифицированным именем «Джанча» этот бывший агент ГПУ был абсолютно привержен советскому делу. В 2008 году его сын Сергей все еще жил в Москве, где руководил туристическим агентством, специализирующимся на поездках в Китай.
В середине 1960-х годов деятельность КГБ и ГРУ в Пекине была значительно сокращена, и даже заполучить «Цзефанцзюньбао», газету НОАК, запрещенную для иностранцев, было нелегко. Десятки китайских агентов преследовали 7 советских дипломатов-шпионов, куда бы они ни пошли. Самая распространенная тактика, позволяющая избежать этого, заключалась в том, чтобы покинуть посольство в багажнике обычной кадровой машины, затем высадиться и затеряться в толпе. Но, учитывая постоянное присутствие Красной гвардии, любому, кто не принадлежал к одной из центральноазиатских или монгольских этнических групп, было невозможно избежать длительного обнаружения.
Журналист Алексей Антонкин, который предпочел работать в информационном агентстве ТАСС СССР, а не в КГБ, был полезен посольству в Пекине, когда дело доходило до получения конфиденциальных документов, таких как «Сообщения ЦК партии» или «Отчет Рабочей группы ЦК по расследованию ошибок Луо Жуйцина». Антонкину также удалось раздобыть список вновь избранных членов ЦК, что позволило группе аналитиков в советском посольстве отметить рост числа женщин, сановников, агентов спецслужб вокруг Кан Шэна и Ван Дунсина, а также таких теоретиков, как Чэнь Бода и Чжан Цюньцяо, — все в ущерб более умеренной фракции вокруг Лю Шаоци — «китайского Хрущева» — и Дэн Сяопину.
Антонкин получил указание от своего начальника ТАСС писать статьи о том, как китайский народ «враждебен Мао». Как и его товарищи из КГБ, сведения черпал из одного из самых информативных источников в КНР, «стенгазет» или дазибао: «Лучший источник информации и наименее используемый репортерами, кроме тех, кто работает на китайскую прессу, был совершенно незаметен: дазибао расклеены по всем стенам города. Я нашел все виды дазибао в районе Хайдянь, недалеко от Пекинского университета. Некоторые были более интересными или показательными, чем другие. Среди множества дазибао мне удалось найти информацию, которая соответствовала официальным рекомендациям. Внутренние конфликты на заводах, в университетах, различных административных органах и банках были оштукатурены по всем стенам… Я почерпнул полезную информацию из дазибао в Хайдянь и на Ванфуцзин [самой оживленной торговой улице Пекина], где говорилось о восстаниях крестьян и монахов в Лхасе и других частях страны. Тибет, который был первым, дал понять, что китайская армия подавила эти восстания до того, как они распространились».
Агенты КГБ, также изо всех сил пытающиеся собрать воедино различные части головоломки, столкнулись с дополнительными трудностями, вплоть до того, что Александр Сахаровский, глава Первого главного управления КГБ и, следовательно, отвечающий за внешнюю разведку, написал в директиве: «Резидентура КГБ в Пекине действует в условиях осады». Действительно, Федор Васильевич Мочульский, проживающий в Пекине с 1965 года под своим официальным титулом «советник посольства», пережил несколько очень напряженных периодов, когда он подвергался запугиванию со стороны людей Кан Шэна. Несколько советских агентов были изгнаны силой двумя последовательными волнами: Юрий Косюков и Андрей Крушинский в 1966 году и Николай Натачин, Валентин Пащук и Олег Еданов в следующем году. Когда в 1967 году Юрий Андропов был назначен главой КГБ, китайцы выразили протест, используя свой привычный жаргон: «Это внезапная и значительная смена руководства в рамках важного инструмента фашистской диктатуры в руках ревизионистской советской правящей фракции», провозгласил Пекин, — информация 12 июня 1967 г.
Чтобы узнать, что происходит в Китае, Юрию Андропову пришлось активизировать свою «линию К»— «К» — Китай по-русски. Но как могла действовать K-Line, потеряв свои внутренние сети? Первое управление КГБ было ясным: первоначальная цель заключалась в вербовке китайцев во время дипломатических встреч, проводимых за пределами Китая. Это была особенно трудная операция, учитывая, что китайские дипломаты перемещались группами и жили вместе под бдительным присмотром агентов секретной службы КПК, которая снова оказалась в руках Кан Шэна.
Вторая цель заключалась в создании специального КГБ резидентуры в Гонконге, одном из предпочтительных точек входа в южный Китай. Тайваньские спецслужбы сделали его своей основной точкой проникновения, но, как и американские службы, их шпионов регулярно изгоняли из британской колонии, потому что Лондон не хотел провоцировать своего могущественного соседа. (Это «дружелюбие» со стороны британцев не предотвратило беспорядки в Гонконге 1966 года, которые были спланированы в Кантоне китайскими спецслужбами.) Гонконг также оставался привилегированным местом, где «допросили» беженцев из Китая, переплывших Жемчужную реку, чтобы избежать кровавых потрясений Культурной революции. Глава офиса КГБ в Гонконге Степан Цумаев был выслан в 1972 году. Только в 1977 году, в переходную эпоху правления Хуа Гофэна, новые сотрудники КГБ вернулись в британскую колонию. В их число входили Евгений Жемчугов и резидент Михаил Маркович Турчак, который работал в Северной Корее до того, как стал первым начальником бюро в Пекине (1976–1981), а затем руководителем китайского отделения 6-го управления КГБ.
Третьей задачей Первого управления КГБ была вербовка агентов из числа уйгурских, таджикских и казахских меньшинств в Казахстане и других приграничных государствах, которые могли бы сливаться с местным населением, особенно в районе вокруг Синьцзяна (бывший Восточный регион, Туркестан), где проживало большое количество мусульман и который оставался независимым до аннексии Китаем в 1949 году.
Четвертая цель заключалась в тесном сотрудничестве с разведывательными службами, такими как МИД Монголии, которые могли управлять агентами относительно незаметно во Внутренней Монголии, которая находилась под контролем Китая. Документы перебежчика из КГБ и агента MI6 Василия Митрохина, хранящиеся в Архивном центре Черчилля в Кембридже, подтверждают эту программу. Изучение этого архива позволяет нам увидеть, как КГБ был вынужден действовать по кругу во время Культурной революции, отозвав своих «нелегальных» агентов из Китая и потеряв нескольких по пути. Поэтому сотрудничество КГБ с монгольскими и северокорейскими спецслужбами оказалось очень полезным. Необходимо было сотрудничать с Пограничной разведывательной службой в Казахстане, Маньчжурии и Синьцзяне для отправки тайных просоветских китайских агентов, а также для отслеживания и изучения деятельности китайских агентов за рубежом, в том числе во враждебных странах, таких как Япония и США. В период с 1966 по 1969 год, согласно отчету Крестьянинова, который находился в Канаде, КГБ удалось выявить сеть из одиннадцати агентов китайских спецслужб, которыми руководил Сиу Минчен, переводчик в ООН, его жена Цин, а также Дэн Юйшу, работала в Университете штата Мэриленд, Ян Цюя-юнь в Университете Джорджии, генеральный консул Гоминьдана в Лос-Анджелесе, Цянь Ишен и Цен Исан, актриса, живущая в Нью-Йорке.
В 1969 году китайский ресторатор в Нью-Йорке по имени Мин Чиау-сен был убит вместе со своим другом Ван Энь-пином. По версии следствия, мисс Мин, позаимствовав имя другой китаянки, погибшей в результате несчастного случая в 1952 году, была отправлена в США под прикрытием службой Ли Кенонга. Никто не знал, кто ее убил. Нью-йоркские триады? Агенты Гоминьдана? Может быть, это вообще были русские?
Между тем у КГБ был агент, работавший против китайцев во Франции: Рональд Лебединский, специалист КГБ по Китаю, который был отправлен в Париж в 1974 году. Служба Андропова боролась с китайскими службами за вербовку бывшего мужа мадам Мао Ма. Цзилян, также известный как Тан На, с 1961 года владел известным китайским рестораном в городе La Fontaine de Jade. Незадолго до его смерти в 1988 году Гоанбу — разведывательное агентство постмаоского периода — связалось с Ма Цзиляном, чтобы писать мемуары, по-видимому, выуживая подробности об отношениях между его бывшей женой и Кан Шэном. Для мадам Мао в начале Культурной революции в 1966 году она оказалась прямо в эпицентре урагана.
Распад спецслужб
В августе 1966 года Мао стоял на площади Тяньаньмэнь и обратился к молодым красногвардейцам: «Мы правы в восстании!» Это было началом борьбы против художников, учителей и интеллектуалов, кампании культурного уничтожения, которая особенно дорога сердцу мадам Мао. В конце лета началась охота на ведьм партийных функционеров. Кан Шэн присутствовал на всех массовых собраниях и митингах в своем обычном белом костюме как представитель «Центральной группы рассмотрения дел», своего рода сверхсекретной полиции. Одновременно он начал преследование контрреволюционеров в спецслужбах.
Однако, даже когда крестовый поход против антипартийных элементов начал нарастать, было жизненно важно, чтобы последовавшая анархия не привела к полному уничтожению секретных служб. 8 сентября 1966 года Кан Шэн вместе с Ван Дунсином опубликовал директиву Центрального комитета, пытающуюся ограничить атаки культурной революции на службы: «Коды, телеграммы, конфиденциальные документы, файлы и секретные архивы являются основными секретами партии и штат. Защита всех этих элементов является обязанностью всех кадров, революционных масс, студентов и революционных учителей. Красная гвардия и резервисты Народно-освободительной армии должны сотрудничать с правительством, партийными организациями и Народно-освободительной армией в выполнении славной обязанности по защите секретов партии и государства».
Но руководство развязало то, что было не в силах контролировать. Аппарат безопасности и разведки Китая начал разваливаться, как и все другие институты, разрушенные Культурной революцией. Ло Жуйцин был его первой жертвой. Зимой 1966 года трое «ревизионистских» лидеров, Лю Шаоци, Дэн Сяопин и Ян Шанкунь, были арестованы и подверглись шквалу резкой критики и унизительной самокритики на массовых митингах, где коллективная истерия преобладала над марксистско-ленинской ортодоксией. Случай Ян Шанкуня был особенно любопытным: будучи главой Управления по общим вопросам ЦК, Ян, происходивший из богатой сычуаньской семьи и прошедший обучение в ГПУ в Москве, был обвинен в прослушивании офиса Мао от имени Советов. Только после Культурной революции было обнаружено, что он действительно прослушивал офис Чжуннаньхай еще в 1950-х годах, но с согласия Мао — точно так же, как Ричард Никсон прятал записывающие устройства, предположительно для потомков, в Овальном кабинете. В этом случае, разумеется, именно баги оказались провалом самого президента, когда разразился Уотергейтский скандал.
Если кого-то не подозревали в шпионаже КГБ, его подозревали в работе на ЦРУ. Жену Лю Шаоци, Ван Гуанмэй, обвинили в том, что она «шпионка для империалистических служб» и, по очаровательным словам мадам Мао, в том, что она «шлюха Сукарно» на том основании, что она носила вечернее платье и жемчужное ожерелье. Во время массового митинга в апреле 1967 года мадам Мао сделала все возможное, чтобы унизить Ван и побудить ее к самокритике, что та отказалась делать, несмотря на чудесно составленную папку на нее, созданную Кан Шэном.
В Китае с его 800-миллионным населением вспыхнули восстания красных гвардейцев. Служба общественной безопасности Гонганбу не избежала пожара. Из 250 000 должностных лиц Министерства общественной безопасности, как это было официально известно, главы комитетов в Пекине, Шанхае и других местах были уволены со своих постов. В 1966 году каждый заместитель министра Гунаньбу, за исключением союзника Кан Шэна Ван Дунсина, подвергся чистке за то, что был «двойным агентом». Двое из заключенных лидеров — Лин Юнь и Лю Фучжи — должны были появиться после Культурной революции и отомстить в 1980-х, создав новые секретные службы, в то время как трое других умерли в тюрьме. Между тем 225 руководителей центральных офисов Гунаньбу и 34 480 должностных лиц были уволены. 1500 человек погибли. Красная гвардия Гонганбу даже издала свою собственную газету под названием «Красный охранник» (Hongsi Gongan), в которой рассказывала о своих подвигах.
Однако сам министр общественной безопасности Се Фучжи решил остаться верным Мао и Кан Шэну. Это привело его с некоторой иронией к наблюдению за разрушением собственной организации, одновременно руководя продвижением своего и его жены в рамках новой системы. Его жена Лю Сянпин была назначена министром здравоохранения. Когда корабль начал тонуть, значительная часть сил Гунаньбу нашла спасательный круг в армии, возглавляемой союзником Мао маршалом Линь Бяо.
При такой скорости вся вселенная китайской разведки была в опасности взорваться, о чем Кан Шэн был слишком хорошо осведомлен. Работая в Бамбуковом саду, он приступил к укреплению своих собственных сетей. Многие другие также находили способы удержаться на своих позициях. Армия Линь Бяо, дипломатическая служба Чжоу Эньлая и специальные подразделения Ван Дунсина сохранили целые части системы. Чжоу гарантировал достойное обращение с некоторыми заключенными в тюрьму функционерами. Так было с некоторыми политическими деятелями, включая Дэн Сяопина, и с некоторыми агентами разведки.
Распад Диаочабу
После смерти соперника Кан Шэна Ли Кенонга в 1961 году Кун Юань, который был секретарем Кан Шэна в Шанхайском организационном отделе КПК в 1930-х годах, занял пост главы Дяочабу, разведывательного отдела КПК. Кун был близким другом Чжоу Эньлая и Дэн Сяопина — настолько близким, что в сентябре 1939 года Кун и Дэн женились на двух женщинах, которые сами были близкими друзьями, на совместном празднике в Яньань с небольшой вечеринкой, организованной Мао. Чжуо Линь, новая жена Дэна, была секретным агентом в тылу японцев.
Начиная с 1961 года задача Конг Юаня становилась все более сложной, поскольку Дьяочабу теперь отвечал не только за расследование и наблюдение за партийными кадрами, но и за разведывательные миссии за рубежом под различными дипломатическими или журналистскими прикрытиями. Конг, который был заместителем министра внешней торговли, начал планировать усиление роли экономической разведки в службе.
Культурная революция сломала этот импульс. Заместитель Конга в Диаочабу, Маньчжурский Цзоу Дапэн, был арестован и убит красными гвардейцами в апреле 1966 года. В ноябре настала очередь Кун Юаня отстранить от должности; его жена, Сюй Мин, главный личный секретарь Чжоу Эньлая, не поддерживала атаки Красной гвардии — она покончила жизнь самоубийством. Другой заместитель Кун, Ло Цинчан, также личный секретарь Чжоу Эньлая, сменил его на некоторое время, и служба была поставлена в основном под военный надзор, хотя ее внешние операции все еще координировались специальным офисом в отделе иностранных дел Чжоу Эньлая. То, что осталось от организации, казалось бездействующим.
Учитывая злоупотребления «Банды четырех», неудивительно, что несколько чиновников Диаочабу, командированных за границу во время «культурной революции», попытались сбежать. В апреле 1967 года, после новых столкновений между соперничающими группировками Красной гвардии, штаб-квартира Дяочабу в Западном саду (Сиюань) была штурмована НОАК, и служба полностью закрылась. Многие лидеры были отправлены в деревню для «исправления» своих неправильных представлений. Большинство из них было отправлено — не случайно — в провинцию Шаньдун, оплот Кан Шэна; это позволило ему сохранить контроль над своими бывшими секретными агентами, которые теперь были вынуждены работать на полях в так называемых школах кадров седьмого мая. Эти трудовые лагеря предназначались для того, чтобы отделить пшеницу от плевел и обеспечить окончательную передислокацию «перевоспитанных» функционеров.
Архивисты Дяочабу и их досье были в основном включены во 2-й департамент НОАК, ответственный за военную разведку, под руководством маршала Линь Бяо. Но не полностью: Кан Шэн взял нескольких лояльных функционеров в свои сети и секретные архивы, чтобы изучить компрометирующие обвинения против падших лидеров. Некоторые другие лидеры, в том числе Ло Цинчан, находились под защитой премьер-министра Чжоу Эньлая и могли продолжить свои расследования. Это было очень похоже на ситуацию 1940-х годов: пока Кан Шэн занимался охотой на ведьм, Чжоу Эньлай стремился любой ценой поддерживать автономные сети, столь полезные для его дипломатии.
Для Центральной группы рассмотрения дел Кан Шэна не требовалось никакого предлога. В середине апреля 1967 года 50-летняя женщина Су Мэй была найдена мертвой в своей квартире в Пекине. Заместитель директора политического отдела Академии политических и юридических кадров, которая готовила сотрудников службы безопасности, Су была не кем иным, как невесткой и бывшей любовницей Кан Шэна. Сначала думали, что она покончила жизнь самоубийством. Когда вскрытие показало, что она стала жертвой убийства, прикрываемого самоубийством, Кан составил досье на женщину, проводившую вскрытие, и арестовал руководителя Академии, в которой работала Су. И снова за это платили невинные люди. Вскоре в элитных кругах начали циркулировать слухи: Кан Шэн приказал убить своего бывшего любовника и невестку, чтобы не дать ей раскрыть неловкие подробности о его членстве в КПК и его отношениях с Зеленой бандой, мафией, которая правила Шанхаем во время 1930-е гг.
Однако в академическом мире, где работал Су Мэй, сектор разведки был в некоторой степени защищен, так же как и научные исследования, особенно в области ядерной физики. Ученые готовились к запуску первого китайского космического спутника Dong Fang Hong 1, получившего прозвище «Восток — красный», в 1970 году. Подобная ситуация была для первого аналитического центра, созданного в Китае и связанного с Diaochabu. По словам историка Мэтта Бразилия, «единственным из этих институтов [Мао], который оставался открытым, был только что созданный (1965 год) Китайский институт современных международных отношений (CICIR). Хотя он продолжал функционировать, CICIR пришлось отправить некоторых сотрудников в сельскую местность, в то время как другие остались в Пекине для анализа важных событий, таких как эскалация США во Вьетнаме, кризис USS Pueblo, советское вторжение в Чехословакию и пограничный кризис с СССР. К 1969 году Мао разрешил восстановление CICIR. Институт международных отношений министерства иностранных дел не открывался до 1973 года, что подчеркивало критическую роль CICIR в тот период, когда Мао Цзэдун признал угрозу СССР и возможность открытия для Америки».
Несмотря на трудности с получением разведданных из Китая, так же как КГБ все еще мог работать до 1967 года, ЦРУ запустило широкомасштабную аналитическую программу под названием POLO, архивы которой открыты для исследователей с 2007 года. 28 ноября 1969 года Джон Керри Кинг, заместитель директора Управления политического анализа ЦРУ, дал зеленый свет распространению меморандума («ПОЛО XXXVII»), описывающего разрушение и восстановление китайского аппарата безопасности.
Согласно меморандуму: «К сентябрю 1965 года единственными [оставшимися] руководителями органов политического аппарата безопасности были те, кто лично работал на Мао, составляя де-факто аппарат внутри аппарата. В личный аппарат Мао «возможно» входили: Кан Шэн из секретариата; Ван Дунсин из аппарата Центрального Комитета; Ло Цинчан и Ян Цицзин из того, что номинально осталось от старого Департамента социальных дел или его эквивалента [на самом деле Diaochabu-NdA] (Ло был человеком SAD, назначенным в секретариат Чжоу Эньлая)».
В декабре 1970 года новый отчет ЦРУ («ПОЛО XLII») пролил некоторый свет на происходящие изменения: «Сфера безопасности будет касаться как политической безопасности (партия, особенно ее руководство), так и общественной безопасности (население). Скорее всего, фактическое управление политической безопасности, подчинявшееся сначала непосредственно Мао, а затем (как и штаб-квартира) Постоянному комитету Политбюро, теперь было вновь поглощено этим де-факто секретариатом. Кан Шэн и Ван Дунсин, как офицеры Группы культурной революции, могут руководить собой в качестве руководителей зоны безопасности и могут одновременно возглавлять некоторые департаменты этой зоны, например воссозданный Департамент социальных дел или (позднее название) Департамент политической безопасности».
ЦРУ становилось все труднее контролировать все эти события, поскольку Мао Цзэдун и Кан Шэн, начиная опасаться военных сетей Линь Бяо, строили планы проникновения в них. Это была миссия генерала Го Юйфэна, чиновника политического департамента НОАК. В 1967 году он стал главой организационного отдела КПК, который — с помощью жены Кан Шэна, Цао Иоу — собирал инкриминирующие файлы на членов антипартийной фракции. Тем временем Канг, опасаясь, что Линь получит все больше полномочий, если НОАК получит указание восстановить порядок против Красной гвардии, также приказал Цао внедрить агентов под прикрытием в окружение маршала.
Маоистская фракция аналогичным образом захватила контроль над 2-м департаментом НОАК в 1967 году, назначив генерала Шэнь Шази начальником этого подразделения военной разведки. Заместитель Шэня, Сюн Сянхуи (о котором мы поговорим позже), также был главой 3-го отдела по связям с общественностью; он был одним из самых высокопоставленных китайских секретных агентов и другом Чжоу Эньлая. Он также отвечал за охрану Института иностранных языков 793 НОАК в Чжанцзякоу, который обучал офицеров военной разведки и аналитиков перехвату сообщений. Таким образом, несмотря на то, что Линь Бяо был назначен наследником Мао на 9-м съезде КПК в 1969 году, теперь он оказался в окружении шпионов, пытающихся собрать информацию о нем, чтобы подготовиться к его падению по наущению самого председателя Мао.
Основные последствия этих потрясений заключались в том, что многие из разведывательных миссий КНР по всему миру стало невозможно поддерживать. Депортированные в то время журналисты информационного агентства Синьхуа или дипломаты посольств не обязательно были шпионами, как люди думали, что они должны быть. На самом деле часто было наоборот; именно потому, что они были простыми сторонниками Культурной революции за рубежом, которые не прошли подготовку в качестве специальных агентов, их легко обнаружить, поскольку они стремились разжечь революцию в Африке, Латинской Америке и других местах. Согласно отчету ЦРУ, «сообщение, отправленное в одно посольство в середине декабря (и, вероятно, представляющее собой циркулярную директиву для всех заграничных объектов), оговаривало, что от одной трети до половины всего персонала миссии должны вернуться для переподготовки и прямого участия в «Культурной революции».
В январе 1967 года 600 из 2200 сотрудников посольства — как шпионов, так и настоящих дипломатов — вернулись в Пекин. Первая «перепрограммированная» группа была отправлена в Бирму для выполнения новой общей миссии: разжигания революции, раздачи значков председателя Мао, экземпляров его Маленькой красной книги и других журналов и книг, переведенных на разные диалекты, изданных Издательством иностранных языков в Пекине. Кампания была настолько нелепой, что в оппозиционном просоветском лагере Маркус Вольф, глава разведки Восточной Германии, получил приказ из Москвы подсчитать количество плакатов Мао, которые были наклеены на стены в Занзибаре.
Однако в других частях света группа Кан Шэна действительно способствовала подъему восстаний, так же как в 1920-х годах Советы поощряли, консультировали и вооружали мятеж китайских коммунистов. Существуют четкие параллели между неудавшимися восстаниями 1927 года, которые привели к правлению «белого террора» Чан Кайши, и попыткой восстания в сентябре 1965 года коммунистической партией Индонезии при поддержке Пекина, которая не привела ни к чему, кроме кровавой бойни. Один миллион индонезийцев были убиты армией Сухарто; он воспользовался моментом и узурпировал Сукарно.
Май 1968 года и Маленький Коминтерн Кан Шэна
В то время как Кан Шэн поставил секретную службу Дяочабу на колени, он все еще полагался на две другие службы Центрального комитета КПК, теперь урезанные и связанные с миром разведки: Департамент международных связей (ILD) и Объединенный фронт. Рабочий отдел (УФРЗ).
Международная организация труда в значительной степени подчинялась организации, контролируемой Чжоу Эньлаем. Ван Цзясян, его основатель и руководитель после «Освобождения», пострадал от ужасного возмездия от рук Кан Шэна, как и Ли Вэйхань, еще один представитель той же службы. Вся семья Ван подверглась преследованиям; некоторые были убиты, другие голодали и остались без крова. Жена Вана, Чжу Чжунли, была заперта на шесть месяцев в камере без окон в здании ILD и подвергалась пыткам со стороны Цао Иоу, жены Кан Шэна, которая руководила отделением вместе с ее мужем. Подобно мадам Мао и жене Линь Бяо Е Цюнь, Цао получала огромное удовольствие, преследуя других женщин и видя, как они страдают. Многие функционеры были также подвергнуты чистке одним из заместителей Канга, Ван Ли, бывшим главой 9-го отдела Дьяочабу, который сформировал свою собственную группу для искоренения «контрреволюционеров».
Кан Шэн хотел превратить ILD в «маленький Коминтерн», новый Интернационал для подготовки национальных секций прокитайского коммунизма по всему миру. Это потребовало углубления китайско-советского раскола, достигнутого за счет раскола в традиционных промосковских коммунистических партиях за рубежом. Канг и его фракция пытались улучшить отношения с албанскими и румынскими коммунистами, а с начала 1960-х годов делали шаги в сторону Венгрии и Восточной Германии. В отчете ЦРУ даже говорилось, что в какой-то момент казалось, что последний может перейти в китайский лагерь.
Что касается Западной Европы, то местные органы контрразведки определили китайское посольство в Швейцарии как главный центр налаживания связей с более мелкими партиями, где марксистско-ленинские коммунисты превозносили мысли председателя Мао до небес. Бывшие кадры просоветских партий порвали с Москвой и согласились создавать прокитайские группы. Они привлекли молодых активистов к этому бьющемуся сердцу новой революции. Кан Шэн, как глава международной международной практики Китая, лично принимал маоистские делегации. Они были очарованы этой революцией, в которой мятежная молодежь восставала против взрослого мира, а советский «ревизионизм» рвался на части вместе с капитализмом. «Беги, товарищ, старый мир позади!»
Но главный европейский лидер этого прокитайского протестного движения бельгиец Жак Гриппа сам уже не был очень молодым. Во время Второй мировой войны он был лидером вооруженных партизан, крыла сопротивления Коммунистической партии Бельгии. В 60-е годы, во времена советско-китайской косы, он выбрал китайский лагерь и заложил основу для учебника маоистского движения. Я несколько раз брал у него интервью в Брюсселе, и он рассказал мне, как встречался с Кан Шэном и людьми из китайских секретных служб в Швейцарии и других местах. Дважды он посетил Пекин, новую Мекку коммунизма, захваченную вихрем Культурной революции. Но как реалист он сочувствовал проигравшим в этой истории: Лю Шаоци и Дэн Сяопину. Гриппа был прокитайски настроен, но враждебен крайностям Культурной революции — и его решительно не впечатлил Кан Шэн.
Аналогичный раскол произошел и во Французской коммунистической партии. Образовались марксистско-ленинские группы; в значительной степени они составляли горнило того, что стало парижской интеллигенцией в 1980-х и 1990-х годах. Тем не менее после катастрофической волны мая 68-го и вплоть до начала 1970-х годов французские маоисты не поднялись на гребень революционной волны у себя дома и не прибегли к терроризму, как в соседней Италии. Это могло быть связано с особым отношением китайского руководства к французскому правительству. Они ясно дали понять французским товарищам-маоистам, которые приехали в КНР и провозгласили их «наследниками Парижской Коммуны», что КПК не желает видеть свержения де Голля, поскольку он признал КНР и оставил националистический Тайвань без помощи. Хотя портреты Мао маячили над Сорбонной во время событий мая 1968 года, и несмотря на дикие заявления, распространяемые министром внутренних дел Раймоном Марселлином, на самом деле китайские спецслужбы не поощряли протесты, и ортодоксальные маоисты оставались в стороне.
Сам Кан Шэн сказал прибывшей с визитом делегации Марксистско-ленинской коммунистической партии Франции (PCMLF), что они были правы, когда призывали своих сторонников не голосовать ни за де Голля, ни за Миттерана на президентских выборах 1965 года. Писатель Режис Бержерон вспоминал свою встречу с Кан Шэном во время той поездки: «Его нельзя просто назвать начальником службы безопасности, потому что он был таким идеологом. Вот почему он отвечал за ILD. Мы познакомились с ним в августе 1966 года, когда красные гвардейцы шли через Пекин. Он был уставшим. Он спал всего четыре часа за ночь. Все его действия были размеренными. Он был худым, как грабли, с манерой интеллектуального поведения. Каждый вопрос, который мы поднимали, его секретарь вынимал новый лист бумаги. Он говорил по-китайски; как Чжоу и Дэн, он говорил по-французски всего три слова. Его переводчик, мадам Си, училась в Сорбонне. Она была переводчиком во время разговоров между Мао и Мальро».
Раймон Касас, бывший боец сопротивления французских «франтиреров», а также бывший член Коммунистической партии Франции, также принял участие в этом любопытном приключении. Он делал записи во время встреч. Во время ужина, организованного китайцами, он услышал о визитах Кан Шэна в Париж в 1925 и 1936 годах и его встречах с ведущими коммунистами, такими как Марсель Кашен и Жак Дорио. «Кан Шэн сказал мне, что он был в Париже, когда Народный фронт пришел к власти в 1936 году», — вспоминает Касас. «Он сказал мне: «Я был в Париже 1 мая 1936 года. Я видел леса красных флагов с серпом и молотом, свисающих из окон квартир и магазинов. В это было трудно поверить. Я уехал из Парижа в конце 1936 года. Это была гражданская война в Испании». Касас сказал мне, что Кан Шэн понял, что маоисты должны воздерживаться от критики де Голля, поскольку в 1945 году де Голль вступил в трехсторонний союз с французскими коммунистами. Однако не все французские маоисты были согласны. Представители небольшой Федерации марксистско-ленинских кружков (FCML), группы вокруг Жоржа Фреша, который позже был избран социалистическим президентом Регионального совета Лангедок-Руссильон, действительно призвали его членов проголосовать за де Голля в 1965 году, назвав Миттерана «Агентом ЦРУ».
На фоне всей этой маоистской активности в Европе Советы контролировали китайцев в Швейцарии, для чего был создан специальный отдел, «Двенадцатый». Как вспоминал бывший российский дипломат Николай Полянский: «Мы не должны были упускать из виду деятельность китайцев в Швейцарии, будь то деятельность китайского посольства в Берне, работа Ассоциации швейцарско-китайской дружбы». Было хорошо известно, что каждое советское посольство в Европе имеет своего специалиста по китайским делам (даже было специальное решение по этому поводу ЦК КПСС). В Берне этим специалистом был третий секретарь Валерий Иванович Сысоев, агент КГБ, говоривший по-китайски и работавший в посольстве в Пекине. Он отвечал за сбор разведданных о деятельности Китая в Швейцарии».
В Лозанне КГБ удалось внедрить тайного агента в прокитайскую группу, работника скотобойни по имени Марсель Баттекс. В феврале 1970 года Баттекс был арестован и осужден за шпионаж в пользу Советов.
Поддельные перебежчики и фальшивая партия в Нидерландах
Между тем в Нидерландах произошли два экстраординарных эпизода этой секретной войны. Наряду со Швейцарией Нидерланды считались идеальной базой для китайских спецслужб. Еще в 1950-х годах в ходе операции под названием Red Herring подразделение китайской контрразведки под названием Binneenlandse Veiligheidsdienst (BVD) работало с ЦРУ над обнаружением присутствия в стране крупных агентов разведки, таких как Цзоу Дапенг, заместитель командира Дьяочабу, убитого во время Культурной революции.
Начиная с 1960 года Се Ли, китайский поверенный в делах в Гааге, также находился под пристальным наблюдением. Он, как и Цзоу, исчез в суматохе Культурной революции. Их целью в рамках «работы единого фронта» была китайская община в бывшей голландской колонии Индонезии, с конечной целью отбить эту диаспору у националистов на Тайване.
В 1963 году Се Ли был заменен Ли Энцю, суровым человеком, связанным с маоистскими группами в трех странах Бенилюкса, где Жак Гриппа также был важной фигурой. 16 июля 1966 года голландская полиция в Гааге обнаружила серьезно раненного китайца, растянувшегося на тротуаре недалеко от комплекса, где размещались китайские дипломаты. BVD начало расследование совместно с бельгийской полицией. Этот человек, Сюй Цзыцай, был китайским инженером, специалистом по трансмиссиям, который совершил ошибку, попросив политического убежища. Он был госпитализирован, а затем, что очень драматично, был похищен из больницы в полубессознательном состоянии отрядом коммандос. Две недели спустя, 29 июля, фургон, выезжающий из территории китайского посольства, был перехвачен полицией, которая обнаружила труп Сюй сзади. Его забили до смерти. Через несколько дней Ли Энцю выслали из Нидерландов. Но его карьера на этом не закончилась. Его отправили послом в Чехословакию.
Другой дипломат, Ляо Хешу, возглавил китайскую секретную службу в Гааге. Он находился под постоянным наблюдением BVD до 24 января 1969 года, когда обратился в полицию и объявил, что хочет бежать на Запад и поговорить с ЦРУ. Это был триумф Кливленда Крэма, начальника отделения ЦРУ в Гааге. Он организовал переезд Ляо в Соединенные Штаты для разбора полетов. Но это оказалось разочаровывающим: Ляо передал информацию о смерти Сюй Цзыцая и о методах работы китайских служб в Европе, но на этом все. Джеймс Энглтон, глава контрразведки в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, который уже был «сожжен» некоторыми советскими перебежчиками, понял, что Ляо Хешу был фиктивным перебежчиком, посланным Кан Шэном для проникновения в ЦРУ. На этот раз инстинкты Энглтона оказались правильными. Чтобы китайцы не знали о том, что их двойной агент был разоблачен, ЦРУ поручило Ляо переводить неважные документы, держа его под пристальным наблюдением.
Совместная операция ЦРУ и БВД оказалась более плодотворной. Они создали фальшивую марксистско-ленинскую партию с целью проникновения в КНР, засыпая Кан Шэна приглашениями. Эта необычная операция, получившая название «Монгол», была разоблачена в 2004 году Фрицем Хекстра, бывшим агентом BVD, который в то время отвечал за коммунистический отдел голландских спецслужб. В своих мемуарах он рассказывает, как в 1960-х годах была создана голландская марксистско-ленинская коммунистическая партия (MLPN) с 600 членами, за секретной целью которой наблюдали четыре офицера наблюдения из BVD, которые также выпускали партийную газету De Kommunist. Они не только обманули Пекин и получили деньги от Тираны, которая тогда была союзником Китая, но даже сумели ослабить традиционную промосковскую коммунистическую партию Нидерландов.
Крису Петерсену, генеральному секретарю MLPN — на самом деле информатору BVD по имени Питер Боева, — удалось получить приглашение от руководства КПК в Пекин; у него остались неизгладимые воспоминания о невероятной еде, которую ему давали. Боев был учителем математики, нанят информатором BVD в 1957 году на молодежном фестивале в Москве; он отправился в Китай, чтобы изучить идеологию Мао Цзэдуна. Впоследствии, в качестве гостя албанцев и китайцев, он встретился со всем высшим руководством КПК, включая Чжоу Эньлая и Кан Шэна. В результате этих встреч в 1969 году китайское посольство в Гааге предложило Боеву дополнительное финансирование для De Kommunist, тем самым сэкономив BVD изрядную сумму денег. Эта почти комичная операция не была уникальной. Изучая эту книгу, я натолкнулся на историю из Австралии, в которой ЦРУ и Австралийская служба безопасности и разведки в тот же период проводили аналогичную операцию по проникновению, регистрируя поддельных студентов в Пекинском университете.
Сюн Сянхуи и «американская» карта
В то время как ЦРУ и китайские службы скрещивали шпаги в Нидерландах, в Великобритании один необычный китаец был ответствен за открытие лондонского посольства КНР по адресу Портленд-плейс, 31 в 1965 году. MI5 пристально следила за Сюн Сянхуи, который, несомненно, был одним из самых выдающихся китайских секретных агентов двадцатого века. Подробности его истории были раскрыты в его мемуарах, опубликованных в 2006 году, через год после его смерти в возрасте восьмидесяти семи лет. Это знак времени и того, насколько открыта китайская дипломатия, что его книгу, которая широко раскрывает историю китайской разведки, теперь можно открыто купить в Пекине в магазине издательства Народно-освободительной армии и других книжных магазинах столицы.
Название мемуаров Сюна едва ли может быть более прямым: «Моя карьера офицера разведки и дипломата». Сюн родился в 1919 году в год Козы и был сыном шаньдунского судьи. Он начал заниматься политикой в 1936 году, тайно присоединившись к КПК, еще будучи студентом. Вскоре он привлек внимание Чжоу Эньлая, который призвал его присоединиться к штабу одного из генералов Чан Кайши, Ху Цзуннана. Очередной триумф спецслужб КПК, которые преуспели в проникновении; Сюн преуспел в том, чтобы стать личным секретарем Ху, и эту должность он занимал в течение десяти лет. Его мастерский ход случился в 1947 году, когда он собирался отправиться с миссией в Соединенные Штаты со своей женой Чэнь Сяохуа — единственным человеком, знавшим, что он был кротом. Незадолго до отъезда он узнал жизненно важную информацию: ликующий генерал Ху сказал ему, что националисты планируют уничтожить коммунистов нападением на Яньань, штаб революции. Получив должное предупреждение от Сюн, Мао Цзэдун и его войска отступили в горы, и к тому времени, когда появились гоминьдановские солдаты, Яньань превратился в город-призрак.
После двух лет работы секретной службы в США Сюн вернулся домой после победы коммунистов и присоединился к зарождающейся дипломатической службе Чжоу Эньлая. Чжоу доверил ему пост заместителя директора Китайской народной ассоциации по культурным связям с зарубежными странами, где он работал вместе с несколькими другими сотрудниками разведки, включая Цзоу Дапэна. Он сопровождал Чжоу Эньлая в Женеву во время дискуссий по Индокитаю в 1954 году. Именно по этому поводу Лондон и Пекин решили обменяться посланниками. Сюн отправился в британскую столицу в 1962 году и оставался там до Культурной революции, когда он вернулся в Китай и стал одним из заместителей директора Диаочабу.
С согласия Чжоу Сюн был одним из подписантов петиции, протестующей против того факта, что маршал Чэнь И, тогдашний министр иностранных дел, был назван «ревизионистом». Когда Сюн, в свою очередь, стал мишенью красных стражей, и все его товарищи были отправлены в сельскую местность для исправления, Чжоу напомнил Мао, что Сюн однажды спас ему жизнь в Яньань; в результате ему разрешили остаться в Пекине для продолжения своих разведывательных операций. Одним из них было проникновение в штаб Линь Бяо, где он стал заместителем директора 2-го департамента НОАК.
Это была чрезвычайно важная позиция. Сюн был обвинен в сверхсекретной миссии, которая могла навлечь на себя гнев человека, которого считали будущим преемником Мао. В этой роли Сюн принял участие в трансформации стратегии КНР, последствия которой будут ощущаться во всем мире. Он стал секретарем небольшой группы маршалов, которым было поручено разработать планы радикального изменения дипломатии, которые должны были быть представлены Мао: в разгар Культурной революции они внимательно изучили последствия советско-китайских столкновений и боялись вполне реальной возможности тотальной войны с Москвой. Несмотря на пламенные речи Линь Бяо, враждебные как СССР, так и США, два маршала, Чэнь И и Е Цзяньин, предложили сделать дипломатические шаги в отношении США. Чен и Е, входившие в сеть Хаккас вокруг Чжоу Эньлая в Париже в 1920-х годах, имели более широкий и сдержанный взгляд на внешний мир. Благодаря им и агенту Сюн Пэрис собиралась стать центром неожиданной интриги.
Чэнь И написал отчет, в котором предлагал китайцам «разыграть американскую карту» против Советов. Сюн сообщил об этой идее Мао. Но как они смогут вести переговоры с Вашингтоном, чтобы Советский Союз не узнал об этом? Должны ли они воспользоваться переговорами по Вьетнаму, уже начатыми Никсоном? В конечном итоге китайцы использовали различные стратегии для передачи информации американцам, некоторые из которых были более успешными, чем другие. Мао, например, высказал эту идею во время встречи с Андре Мальро, организованной Чжоу Эньлаем. К сожалению, министр культуры де Голля Мальро, как обычно, прислушивался к своему голосу и не слышал того, что ему говорили.
Итак, Мао попробовал другой прием: интервью с журналистом Эдгаром Сноу, который прославился своей книгой 1937 года о долгом походе «Красная звезда над Китаем». Незадолго до смерти Сталин намекнул Мао, что Сноу — агент ЦРУ. Двадцать лет спустя это сделало его идеальным посредником для передачи информации Никсону. Это была фатальная ошибка, потому что когда его книга была впервые опубликована, американцы фактически заклеймили Сноу коммунистом.
Тем временем Генри Киссинджер, предупрежденный о китайском плане, поставил несколько крючков, чтобы заманить в Пекин. Он использовал специальное военно-морское подразделение, независимое от ЦРУ, для связи с китайскими службами. Еще в 1970 году китайцы узнали о желании американцев вести переговоры благодаря нескольким кролям, в том числе одному из ЦРУ и другому на дипломатической службе Франции, которые были разоблачены только десятью годами позже. Попытки предпринимались и в обратном направлении: в Гааге китайское посольство вызвало «своего» марксиста-ленинца Криса Петерсена, чтобы спросить его, что он думает об увертюре Пекина в отношении Соединенных Штатов. Агент BVD, не теряя времени, сообщил об этом своему голландскому куратору, и ЦРУ было быстро предупреждено.
В очередной раз Париж стал центром тайных переговоров с Китаем. В 1968 году Киссинджер воспользовался услугами бывшего бойца сопротивления Раймона Обрака, чтобы связаться с Хо Ши Мином — крестным отцом 33-го сына Обрака — по поводу возможного прекращения огня во Вьетнамской войне. Но Хо Ши Мин умер в 1969 году. Теперь он не собирался помогать своему старому товарищу Чжоу Эньлаю.
На этот раз по просьбе Киссинджера контакт с китайскими секретными агентами установил генерал Вернон Уолтерс, переводчик во время переговоров Кеннеди — де Голль, а ныне военный атташе в Париже. Он тщательно следил за тем, чтобы глава парижского офиса ЦРУ Дэвид Мерфи оставался в неведении относительно происходящего. Мерфи, подозреваемый в том, что он агент КГБ, был в черном списке, составленном Джеймсом Энглтоном, главой контрразведки в Лэнгли. Это был настоящий цирк шпионов: Ляо — фиктивный перебежчик, Петерсен — фальшивый маоист, работающий на ЦРУ, и начальник парижского отделения ЦРУ, получавший зарплату от КГБ.
К счастью для китайцев, у них был еще один игрок в этом кругу двойного блефа: Цао Гуйшэн, советник парижского посольства, который на самом деле был начальником станции Дяочабу. Он был таким же высокопоставленным шпионом, как Сюн Сянхуи. В 1954 году Цао был ханойским корреспондентом «Синьхуа», классического прикрытия китайских секретных агентов. Он прилетел в Женеву, чтобы присоединиться к делегации Чжоу Эньлая на переговорах по Индокитаю — встрече, которая была переполнена специалистами по разведке. Присутствовал сам глава Дьяочабу Ли Кенонг. Единственная известная фотография начальника шпионской сети в Европе была сделана на конференции с его знакомыми очками в черной оправе. На нем также изображен Чжоу, стоящий рядом с Пьером Мендес-Франсом. Присутствовали также Сюн Сянхуи и Гун Пэн, тогдашний директор внешней разведки.
Цао доверяли, и он был англоязычным. Ему было поручено поддерживать связь с Уолтерсом. Он организовал встречи Чжоу и Киссинджера. Сначала, 25 июля 1970 года, Киссинджер присутствовал на секретной встрече с Хуан Чжэнь, китайским послом во Франции, в его резиденции. Играла мягкая музыка, воздух был наполнен ароматными благовониями, а Киссинджеру подали абрикосы, ферментированный чай и вино Шаосин, чтобы разбить лед.
Стратегия сработала. Годом позже Киссинджер отправился в Пекин, где 9 июля 1971 года провел переговоры с Чжоу Эньлаем. «Для нас это историческое событие», — заявил он. «Потому что это первый раз, когда американские и китайские лидеры разговаривают друг с другом на основе, при которой каждая страна признает друг друга как равных».
Однако лозунгом оставалась осторожность; КГБ вскоре узнает о переговорах. Андропов распространил слух о том, что Киссинджер был советским агентом, с явной целью сорвать китайско-американские дискуссии.
Китайцам было бы трудно поддержать этот маневр, тем более что Киссинджер оказал им огромную услугу за счет Москвы. В самом конце его поездки произошла встреча, значение которой в то время не осознавали. Киссинджер встретился с одним из четырех маршалов, «Героическим мечом» Е Цзяньин в аэропорту Пекина, и раскрыл сведения, настолько сверхсекретные, что даже сотрудники американской разведки не знали об этом. Он нарисовал по памяти чрезвычайно подробную картину советских войск, дислоцированных у китайской границы. Он вспомнил сухопутные части, ракеты и стратегические силы, точное количество и названия дивизий, четыре типа тактических ракет, имеющихся в распоряжении Советов, — SS-1B SCUD, SS-12 — и так далее. Маршал Е был ошеломлен. Его собственные шпионы никогда не могли мечтать о получении такой ценной информации. Во избежание утечек Киссинджер настаивал на том, что даже ЦРУ не должно знать, что китайцам была предоставлена эта информация. Маршал Хакки сиял: «Большое вам спасибо. Это будет очень полезно. И это отличный показатель желания США улучшить наши отношения».
Поездка Киссинджера открыла путь Ричарду Никсону в 1972 году в Пекин. Среди прочих присутствовал Эдгар Сноу, который, наконец, был признан Белым домом великим наблюдателем Китая и беспрецедентным аналитиком китайских дел.
Китайско-американская entente cordiale имела немедленные последствия для разведки; службы с обеих сторон согласились отложить прошлые разногласия и споры. Как мы знаем, начальник станции Дяочабу в Гааге Ляо Хешу «сбежал» на Запад. Поскольку это ЦРУ приняло его и поняло, что он был фальшивым перебежчиком, организация не усмотрела никакого вреда в том, чтобы вернуть его в Пекин. Взамен китайцы наконец освободили двух своих любимых заключенных: Ричарда Фекто и Джека Дауни, чей самолет-разведчик был сбит в 1952 году.
Еще более впечатляющим было развертывание открытых офицеров связи спецслужб с открытием соответствующих посольств в 1973 году; Джеймс Лилли стал первым должностным лицом ЦРУ, официально прикрепленным к посольству США в Пекине, а агент Дьяочабу был прикреплен к посольству Китая в Вашингтоне.
«Китайцы в конце концов согласились на сделку, по которой каждая страна могла разместить одного офицера разведки в своей дипломатической миссии в столице другой страны», — объясняет Лилли в своих мемуарах. «Такое размещение заявленных агентов было бы показателем близости отношений, поскольку ЦРУ оставило эту практику для своих союзников. Как и обещал Киссинджер, я был открыт китайцам. Однако сделка не была полностью взаимной. Насколько я понимаю, китайцы не сообщили нам напрямую о личности моего китайского коллеги в Вашингтоне. Только позже мы предположили, что китайский «заявленный агент» был англоговорящим дипломатом по имени Се Цимэй, старшим китайским офицером в Министерстве иностранных дел».
Конец эпохи Мао
Китайско-американские отношения коренным образом изменились. Именно против этого выступал маршал Линь Бяо, но он погиб в авиакатастрофе во время полета в СССР в сентябре 1971 года после неудачного путча против Мао. После этого Культурная революция приняла еще более неожиданный поворот.
Согласно официальной версии, Лин и его клан пытались организовать переворот под кодовым названием Проект 571. После того как план был раскрыт, официальная версия гласила, что Линь, его жена Е Цюнь и его родственники бежали на борту самолета Trident, который разбился в Монголии. Но некоторые элементы этой истории остаются нерешенными даже сегодня. Под руководством Ван Дунсина была создана «Следственная группа антипартийной фракции Линь Бяо», в которую вошли люди из подразделения 8341, крыла политической безопасности НОАК, и следователи-архивисты Гунаньбу. Три лидера последнего были членами группы: Ю Санг, Хуа Гофэн и Ли Чжэнь — министр безопасности, который должен был умереть при загадочных обстоятельствах в следующем году.
После авиакатастрофы ЦРУ расследовало исчезновение более 100 генералов, участвовавших в попытке государственного переворота Линь Бяо. Естественно, нужно было сдерживать военную разведку. Эта задача выпала на долю пожилого генерала Лю Шаовэня, который помог Чжоу Эньлаю создать свою собственную разведывательную сеть, чтобы соперничать с Кан Шэном в 1940-х годах.
Сотрудники Diaochabu, следственной службы партии, которые были переданы под контроль НОАК, теперь восстановили свою автономию под руководством другого близкого друга Чжоу, Ло Цинчана. Маршал Е и его советник, бывший директор Дяочабу Кун Юань, помогали реорганизовать службу, которой удалось избежать попадания под пятку Кан Шэна.
Канг серьезно заболел раком. Его последнее публичное появление описано в мемуарах Этьена Манака, французского посла в Пекине в то время. 30 сентября 1974 года Манак поделился своими впечатлениями от приема, проведенного в честь 25-летия КНР: «Церемония и трапеза были краткими. Незадолго до того, как мы встали из-за стола, впереди нас вывели двух человек в инвалидных колясках. Это были сановники, которых держали подальше от толкотни на выходе. Первым, кто на мгновение остановился у нашего стола, чтобы пожать руку [министру иностранных дел] Цзи Пэнфэю, был Кан Шэн. Его тело было сутулым, а глаза глубоко впали в его истощенное лицо».
Возможно, он умирал, но это не помешало Кану создать третью силу, враждебную как фракции Дэн Сяопина, так и Банде четырех; он, в свою очередь, сотрудничал с обоими кланами. Даже на смертном одре Кан хотел отправить Мао «досье» на мадам Мао и Чжан Чуньцяо, утверждая, что они оба были шпионами Гоминьдана с 1930-х годов.
Кан Шэн умер 16 декабря 1975 года, за ним в январе 1976 года последовали Чжоу Эньлай, а затем Мао Цзэдун в сентябре того же года. В следующем месяце, в октябре 1976 года, умеренная группа, поддерживающая Ван Дунсина и Дэн Сяопина, была ответственна за арест «Банды четырех». Хуа Гофэн сменил Чжоу Эньлая на посту премьер-министра и Мао на посту председателя партии и в конечном итоге стал главой военной комиссии, которая руководила НОАК, при поддержке неукротимого маршала Е.
Однако еще до этого перехода снова появился другой лидер, которого Кан Шэн критиковал. 12 апреля 1973 года, после шести лет домашнего ареста и отправки с женой на работу на фабрику в Цзянси, Дэн Сяопин явился на обед, устроенный Чжоу Эньлаем в честь принца Камбоджи Нородома Сианука. В течение нескольких месяцев Мао хотел навести порядок в Китае. Итак, Дэна уволили с тракторного завода, и под руководством Чжоу он помог восстановить государственную власть и, в частности, ее центральную бюрократию. При Дэне, который стал заместителем Чжоу, произошел явный сдвиг в сторону экономического развития и его «четырех модернизаций»: промышленности и торговли, образования, вооруженных сил и сельского хозяйства.
Тем не менее именно Хуа Гофэн стал номинальным лидером в 1976 году после смерти Мао, оставив Дэн разочарованным и чокнутым. Он, подобно ЦРУ и французскому SDECE, наверняка думал, что Хуа играл лишь ту же промежуточную роль, которую играл Берия после смерти Сталина, и что он просто исчезнет после обеспечения реальной передачи власти.
Хуа Гофэн, имя которого означает «Авангард Китая», был навязан КПК странным образом, который по какой-то причине никогда не был официально признан. Ходило много слухов, причем некоторые утверждали, что Мао издал конкретный запрет перед своей смертью, скорее как пункт в завещании Ленина, требующий исключения Сталина из Политбюро.
Но это было совсем иначе: одна из самых незначительных фигур КПК выросла, чтобы стать членом группы, расследовавшей дело Линь Бяо, затем министром безопасности (главой Гунаньбу), потом главой центральной школы КПК, затем генералом, секретарём и президентом самой партии, а также ее военной комиссии — все по прямой просьбе председателя Мао. Другими словами, неожиданно Хуа оказался наследником Мао, а не Линь Бяо.
«Вопреки тому, что часто говорилось, Хуа Гофэн был не просто кем-то, — сказал мне французский эксперт по Китаю, который занимался этим вопросом. — Я убежден, что на самом деле он был биологическим сыном председателя Мао. Это объясняет не только их внешнее сходство, но и размещение Хуа в Хунани, родной провинции Мао [см. ниже], и его необъяснимое повышение до ранга министра безопасности и президента, все в результате секретного положения, которое лишь н5большой части Политбюро было известно.».
Это, безусловно, убедительное объяснение того, почему мы так мало знаем о происхождении Хуа, кроме того что он родился в Шаньси в 1920 или 1921 году, его звали Су Чжу или Лю Чжэнжун и что он был незаконнорожденным ребенком или, возможно, сиротой. Он является одним из немногих глав государства, наряду с северокорейцем Ким Ир Сеном, о ранних годах жизни которого мы почти ничего не знаем.
В 1977 году тайная организация под названием «Штаб-квартира 637», которая поддерживала Дэн Сяопина, распространила незаконный и разрушительный документ под названием «Пожар в Хуа Гофэне». В этой мини-биографии рассказывается, как Хуа Ю, мать нового президента, вышла замуж за коммунистического железнодорожника, которого она назвала отцом своего сына. Семья поселилась в Яньань, штаб-квартире революции. В 1937 году Хуа Ю стала одной из любовниц Кан Шэна, после того как последняя вернулась из Москвы. Вскоре после этого, согласно расследованию, проведенному мэром Пекина Пэн Чжэнем в 1960-х годах, Кан убил несчастного железнодорожника. Если это правда, то в этом суть истории: Мао женился на Цзян Цин, бывшей любовнице Кан Шэна, а Кан — возможно, в качестве компенсации — получил Хуа Ю, мать сына Мао, в качестве любовницы.
Эта теория, однако, является неподтвержденным предположением. Что мы действительно знаем, так это то, что когда Мао пришел к власти, он назначил Хуа Гофэна партийным секретарем префектуры Сянтань в провинции Хунань, где находится Шаошань, место рождения Мао. Согласно официальной версии, двое мужчин встречались только в 1959 году, когда Мао совершил паломничество домой в Хунань. Вскоре после этого Хуа назначили правителем провинции Хунань. Во время Культурной революции жестокое подавление Красной гвардии Чанши принесло ему прозвище «Хунаньский мясник». В 1975 году, после назначения Хуа заместителем премьер-министра и главой Гунганбу, мусульмане, которым запретили молиться в мечетях, начали беспорядки в Юньнани, провинции, граничащей с Вьетнамом. Хуа послал военных, чтобы жестоко подавить восстание.
8 января 1976 года Чжоу Эньлай умер, и вскоре Мао назначил Хуа премьер-министром. Дэн Сяопин был помещен под домашний арест после демонстрации на площади Тяньаньмэнь в память о Чжоу Эньлая, направленной на укрепление позиций Дэна. Тем временем за границей распространялись фальшивые завещания написанные КГБ, но приписываемые Чжоу, в которых Чжоу якобы осуждал Культурную революцию. Мао, стоявший в центре всех этих махинаций, назвал Хуа своим преемником.
1976 год был годом Дракона, когда Небеса лишили императора полномочий, что привело к большим потрясениям. За смертью Чжоу в январе последовало политическое землетрясение на площади Тяньаньмэнь в апреле и реальное землетрясение в Таншане в июле, унесшее по меньшей мере четверть миллиона жизней. Мао Цзэдун умер 9 сентября 1976 года после продолжительной болезни. Через месяц его вдова вместе с остальными членами «Банды четырех» была арестована коммандос из подразделения 8341, подразделения политической безопасности армии. Силы государственной безопасности при поддержке армии под руководством маршала Е были готовы привести Дэн Сяопина к власти.
Однако правление Хуа Гофэна и Ван Дунсина в Чжуннаньхае, правительственной штаб-квартире, продолжалось. Придя к власти в середине октября, они пытались расширить прерогативы и деятельность Дяочабу, партийного разведывательного бюро, которое было воссоздано 28 июля 1978 года под руководством Ло Цинчана. Их цель заключалась в том, чтобы укрепить свои позиции и с помощью Луо устранить своих соперников. Дэн Сяопин, уже занимавший сильные позиции как в партии, так и в армии, был против этого. Несомненно, он не хотел, чтобы эта организация, которая доставляла ему и многим другим должностным лицам столько неприятностей, вернула себе власть. Дэн планировал, чтобы большинство офицеров разведки на международной службе покинули свои посольства, чтобы шпионаж снова осуществлялся тайными агентами, работающими в качестве журналистов (как это уже было), а с 1980-х годов — бизнесменов.
К концу 1970-х, однако, непрофессионализм разведывательной службы после культурной революции привел к серьезным неудачам новой китайской дипломатической службы. Об этом свидетельствуют два ярких события.
Красные кхмеры и Черные пантеры
5–9 ноября 1978 г. Ван Дунсин посетил Камбоджу, или «Демократическую Кампучию», в сопровождении Ло Циньчана, главы восстановленного Дяочабу. Бывший телохранитель Мао напомнил лидерам красных кхмеров о десятилетней дружбе КНР. Вместе с Кан Шэном Ван помог Каинг Кхеку («Дойч») и Нгуон Кангу («Та Мок») создать ужасную тайную полицию S-21 (Нокорбал), виновную в гибели сотен тысяч камбоджийцев. Та Мок и Пол Пот поблагодарили Вана и Китай за отправку такого количества советников в Камбоджу.
Но едва Ван и Луо вернулись домой, как началось вьетнамское освободительное наступление, которое привело к свержению красных кхмеров и падению Пномпеня 7 января 1979 года. Принц Нородом Сианук был заложником красных кхмеров, но враждебно относился к вьетнамцам; китайцам просто удалось вовремя вылететь. Ван Дунсин был теперь в стороне, и люди Пол Пота начали новую партизанскую войну. 13 января Иенг Сари, еще один видный лидер красных кхмеров, бежавший в Таиланд, прибыл в Пекин с просьбой о финансовой помощи в размере 5 миллионов долларов. Дэн Сяопин открыто оценил действия красных кхмеров в Камбодже: «Как мы уже говорили, деятельность внутренней контрразведки создавала негативную атмосферу, замедляя многие действия и создавая социальные проблемы, а также многие другие проблемы. Мы должны признать, что масштабная контрразведывательная деятельность породила негативные элементы, которые необходимо устранить. Необходимо провести тщательное изучение этого политического аспекта и принять конкретные меры». (Это были очень эвфемистические слова; Дэн хорошо знал, что человек, стоящий перед ним, был одним из руководителей геноцида, который, по оценкам, унес около 2 миллионов жизней.)
Руководители китайской разведки, доказавшие свою неспособность должным образом информировать правительство, также подвергались жесткой критике, поскольку даже когда Вьетнам начинал наступление, китайская разведка уверенно сообщала Пекину, что красные кхмеры легко смогут дать отпор. В китайском посольстве в Пномпене было несколько отличных и заслуживающих доверия сотрудников, в том числе специалист по Индокитаю Цао Гуйшэн, человек, который организовал визит Киссинджера в Париж — его отправили в Пномпень в конце 1976 года.
Что случилось? Были ли китайские агенты ослеплены своей идеологической близостью к Пол Поту и его последователям? Какой бы ни была причина этой неудачи, плохой анализ ситуации, основанный на некорректных данных, оказался катастрофическим для КНР. Одна тысяча китайских военных советников бежала из Камбоджи через Таиланд, оставив 4000 гражданских советников в тисках вьетнамской армии. Кроме того, на мгновение была потеряна связь с кхмерским руководством, которое исчезло в джунглях, чтобы организовать партизанскую войну под командованием Та Мока, в сопровождении единственного китайского агента, оснащенного одним неисправным спутниковым радиоприемником.
В сочетании с бегством НОАК на вьетнамской границе это было серьезной неудачей. Тем не менее Дэн Сяопин продолжал поддерживать красных кхмеров еще десять лет, борясь с новым правительством, установленным Ханоем. Подробности операций Диаочабу в Камбодже были раскрыты в 2010 году, когда китайско-камбоджийский перебежчик по имени Вита Чиеу опубликовал свои мемуары на Тайване. Он сообщил, что был убит глава камбоджийской миссии Кан Шэна Цай Сяонун. Его преемник Ван Тао получил приказ от Дэн Сяопина ограничить отношения с красными кхмерами.
Другое, не менее громкое фиаско произошло в стране, гораздо менее близкой по идеологии маоистскому Китаю: шахском Иране. В августе 1978 года Хуа Гофэн отправился в Иран во главе делегации, в которую также входил Цяо Ши, эксперт по разведке из ILD, который станет важной фигурой в следующие два десятилетия.
Эти двое мужчин подписали в Румынии и Югославии соглашение, связанное с разрывом Китая с Албанией, до сих пор маоистским государством. Ее лидер Энвер Ходжа считал, что Хуа Гофэн и другие новые лидеры Китая предали мировую революцию, как и Хрущев. Албанская секретная служба Сигурими (Drejtorija e Sigurimit të Shtetit, Государственная безопасность), созданная с помощью Кан Шэна, теперь начала слежку за китайскими агентами. Когда Ходжа опубликовал свои 800-страничные «дневники», он подверг критике этих агентов и выступил против посланников «агентства Синьхуа», этих агентов китайских секретных служб в различных странах мира. Сотрудники этого так называемого информационного агентства занимаются всевозможными задачами, они собирают информацию обо всем, о государственных учреждениях, экономических и социальных организациях, организации армии и деталях вооруженных сил, политических партий, известных лиц, и общие аспекты жизни страны, куда они были отправлены. Другими словами, они занимаются секретной разведывательной работой».
После вывода своих разведывательных баз из Албании китайцы договорились с Чаушом Сеску и Тито о передислокации их в Румынию и Югославию. Их поездка в Тегеран в 1978 году преследовала аналогичную цель. Это была сестра-близнец шаха, теневой Ашраф по прозвищу «Черная пантера», которая наблюдала за переговорами вместе с генералом Насером Могхадамом, новым боссом САВАК, страшной тайной полиции Ирана. Их цель заключалась в создании региональной разведывательной базы, в которую также будет приглашен израильский «Моссад». В конце концов, однако, публичные заявления Хуа о вечной дружбе КНР с династией Пехлеви не увенчались успехом. Всего несколько месяцев спустя, 16 января 1979 года, разразилась иранская революция. Шах отправился в изгнание со своей семьей; он не вернется.
С последующим приходом к власти аятоллы Хомейни американцы потеряли базу электронного перехвата в Мешхеде. Они предложили китайцам объединить усилия с ними и установить электронные подслушивающие устройства вдоль российской границы. Когда в 1980 году разразилась ирано-иракская война, Дэн Сяопин, добиваясь у муллов прощения за китайскую поддержку шаха, поставил ракеты тутового шелкопряда новому режиму.
Именно Хуа Гофэн вышел ослабленным этими двумя неудачами и новым балансом сил внутри КПК. Ван Дунсин был отстранен от руководства своим элитным подразделением военной безопасности 8341 (преобразовано в 57001) и в конечном итоге отстранен от власти. В декабре 1978 года Дэн Сяопин победил Хуа на пленуме ЦК КПК. Теперь, контролируя и партию, и армию, Дэн, которого прозвали «Маленькая пушка», был готов к запуску. Вскоре он приступит к реализации программы «Четыре модернизации» и создаст крупное разведывательное агентство, подходящее для этого только что пробудившегося Китая: Гоанбу.