Сел юноша на коня, домой отправился. Услыхала мать, что сын обоих змеев одолел, к груди его прижала, плачет и говорит:
– Удалось тебе, сынок, сделать то, чего не смогли твой отец и дед.
С той поры к горе Чанбайшань все больше и больше людей тянется, кто охотой промышляет, кто целебный корень ищет. И все прославляют храброго юношу Лю Юн-цзюня, который удавов изничтожил, все наперебой про него рассказывают. А когда через много-много лет люди в те места пришли, где Лю Юн-цзюнь с удавами дрался, осыпи красных камней уже не было. Только камни в горах кровью змеиной окрасились, и назвали люди те места Красным ущельем. Сами удавы в белый камень превратились, двумя длинными хребтами вытянулись, и назвали те хребты Манванлин – хребты Царей-Удавов.
Волопас и ткачиха[116]
Жили в старину два брата. Старший женатый, меньшой холостой. От зари до зари трудится меньшой в поле. На рассвете встанет, похлебает рисового отвара прокисшего, идет в поле, до обеда спины не разгибает, в обед опять отвара поест, до позднего вечера трудится. А старший брат с женой дома сидят, разными яствами лакомятся.
Пашет как-то меньшой брат, вдруг старый вол ему и говорит:
– Ню-лан, ты домой обедать пойдешь?
– Я бы пошел, да боюсь, заругают, коли ворочусь рано.
– А ты не бойся, иди!
– Как же я пойду?..
– А так… Видишь на том краю поля большой камень? Допашем до него и плуг сломаем.
Подошли они к большому камню. Вол как разбежится, а Ню-лан ему помогает, плуг подталкивает, потом как дернет его назад – затрещал плуг, в щепы разлетелся. Пошли они домой.
Невестка как раз пельмени стряпала. Увидала она деверя и говорит ласково:
– Садись, братец, ешь скорее, я уже хотела посылать за тобой!
А старший брат спрашивает:
– Ты что так рано воротился?
– Плуг сломался.
Ничего на это не ответил старший брат. А младший уселся и давай пельмени есть.
Пошел Ню-лан на другой день пахать. Стало время к обеду приближаться, вол и говорит ему:
– Ню-лан, в обед все люди пампушки едят.
– Не пойду я нынче домой!
– Да ты не бойся, иди.
– Как же я пойду?..
– Видишь на том краю поля большой камень? Допашем до него, соху разобьем, домой пойдем.
Подошли они к большому камню. Вол как разбежится, а Ню-лан ему помогает – дернул он соху назад: пын! Затрещала соха, в щепы разлетелась. Пошли они домой.
Увидела деверя невестка и давай ругаться:
– Ах ты, безмозглый черт, опять в такую рань пришел обедать!
Спрашивает старший брат:
– Ты чего так рано воротился?
– Соха сломалась.
Ухмыльнулся старший брат и говорит:
– Вчера плуг сломал, нынче соху, видать, неохота тебе в поле работать. Завтра тебя отделю!
Тут как раз невестка пампушки принесла, на пару испеченные. Ничего не ответил Ню-лан брату, за еду принялся.
Пошел Ню-лан на третий день пахать. Стало время к обеду приближаться, вол и говорит ему:
– Ню-лан, нынче на обед пирожки, в масле жаренные. Пойдем домой.
– Не могу я! Брат вчера грозился отделить меня!
Отвечает вол:
– Не бойся, иди домой. Рано ли ты воротишься, поздно ли, – все равно делиться.
– А что я скажу, если сейчас ворочусь?
– Скажешь – ручка от сохи сломалась, а мы ее сейчас об камень разобьем.
Подошли они к большому камню, разбежался вол, а Ню-лан ему помогает, – как дернул назад: кэча! Треснула соха, отломилась от нее ручка. Стал Ню-лана вол поучать:
– Накоси травы гэрмань, прихвати охапку. Придем домой, брось ее мне, только есть ее я не стану, ты пообедай, после подойдешь ко мне и скажешь:
Траву гэрмань не ест мой старый вол,
И кислый рис мне так не по нутру!
Тростник зеленый любит старый вол,
А я люблю пампушки на пару[117].
Когда брат выделит тебе долю, ты ничего не бери, попроси только старого вола, старую телегу да веревку с узлами.
Увидела невестка, что Ню-лан опять рано воротился, разозлилась и давай его ругать:
– Ах ты, безмозглый черт, опять в такую рань пришел! И как только ты про пирожки пронюхал?
Увидел старший брат сломанную ручку от сохи, от злости слова вымолвить не может.
А пирожки зарумянились, так и шипят в масле, пора их к столу подавать! Ничего не ответил Ню-лан брату, за еду принялся. Ходит вокруг него невестка, злится, поглядывает косо. Ню-лан наелся, вышел во двор, встал перед волом и говорит:
Траву гэрмань не ест мой старый вол,
И кислый рис мне так не по нутру!
Тростник зеленый любит старый вол,
А я люблю пампушки на пару.
Услыхала это невестка да как закричит в сердцах:
– Черт безмозглый, болтать – это ты мастер, а как за дело примешься, все у тебя из рук валится.
Слез старший брат с кана, пошел людей скликать, чтоб свидетелями при разделе были.
Спрашивает невестка:
– Ты что возьмешь, братец?
– Ничего мне не надо, только старого вола, ломаную телегу да веревку с узлами.
– А рису не возьмешь?
– Не возьму!
Не стал Ню-лан дожидаться брата, крикнул волу: «Пошли!» – запряг телегу и уехал.
Выбрались они за околицу, Ню-лан и спрашивает:
– Куда ж нам теперь путь держать?
Отвечает вол:
– Прямо на юг.
А длинная-предлинная дорога, которая была перед ними, как раз и вела на юг.
Ехали они, ехали и только к вечеру до ущелья добрались. Смотрят – ручеек у самого входа чистый, прозрачный.
Говорит вол:
– Ну не благодать ли! Захочешь пить – вода рядом. Захочешь есть – трава под ногами. Распряги-ка меня, а сам отдохни вон на том большом черном камне!
Пошел вол в ущелье, медленно идет, зеленую травку жует, похрустывает. А Ню-лан голодный на камне сидит.
Говорит Ню-лан:
– Хорошо тебе, вол, ты и наелся, ты и напился. А мне каково? Хотел я риса немного с собой захватить, да ты не велел. Что же мне теперь делать?
Промычал вол: игэ-гуай, обратно повернул, спрашивает:
– Ты есть хочешь? Иди туда, где дорога сворачивает, купи еды, какой хочешь, а расходы на меня запиши.
Пошел юноша, куда ему вол сказал, наелся досыта. Спрашивают его:
– На кого записать?
Отвечает юноша:
– На старого вола запишите.
Довольный воротился Ню-лан. Вол его и спрашивает!
– Хорошо поел?
– Ай-я, лучше некуда!
– А теперь слушай, – говорит вол, – завтра, в седьмой день седьмой луны, распахнутся Южные ворота неба и внучки Ван-му[118] выйдут стирать свою одежду. Сядут они в ряд, и седьмой с западного края будет Чжи-нюй – Небесная ткачиха. Как развесит она свою одежду сушить, стащи ее потихоньку да спрячь. А будешь отдавать, кликни меня три раза, я мигом явлюсь. Не то уйдет она от тебя.
Всю ночь Ню-лан не спал, боялся пропустить небесных фей. Вдруг слышит тихий скрип – хуа-ла-ла, – это отворились Южные ворота неба, из ворот стая голубок вылетела, белые-пребелые. Подлетели они к ущелью, там как раз река текла, на берег опустились, красавицами-девушками оборотились. Уселись девушки на камне у воды, стирать принялись. Приметил Ню-лан, которая из девушек седьмая с западного края, взял да и спрятал ее платье.
Увидела Чжи-нюй юношу, сразу смекнула, что это он взял ее платье, и говорит:
– Ты зачем взял мое платье? Отдай. Слышишь? Отдай!
Ню-лан не отдает.
Тем временем шестеро сестер высушили свою одежду, стали домой собираться, спрашивают седьмую сестру:
– А ты, сестренка, почему домой не собираешься?
– Не могу. Кто-то стащил мое платье.
Обернулись шестеро сестер белыми голубками, улетели в небо. Подлетели к небесным воротам, назад воротились, седьмую сестру кличут:
– Быстрее, сестренка! Сейчас ворота запрут!
Тут как раз краснолицый детина появился, как закричит:
– Эй! Торопитесь, кому домой надобно!
Крикнула в ответ Чжи-нюй:
– Ну и пусть закрываются! Не могу же я без платья вернуться!
Заскрипели небесные ворота и впрямь закрылись.
Ню-лан как сидел, так и сидит на камне. Подошла к нему Чжи-нюй и говорит:
– Я женой тебе стану, только отдай платье!
Ню-лан не отдает.
Тогда Чжи-нюй говорит:
– Давай дом строить, а то замерзнешь под открытым небом!
Отвечает Ню-лан:
– А из чего строить, когда вокруг ни бревнышка! Так и будем сидеть.
– Нет, не будем. Подвинься малость, сядь на краешек! Глаза зажмурь.
Сказала так Чжинюй, быстро вытащила из расшитого кошелька узорчатый платочек, расстелила, дунула, в тот же миг дом перед нею вырос.
Говорит девушка:
– Открой глаза!
Открыл Ню-лан глаза, смотрит – дом стоит, обрадовался, в ладоши захлопал.
Вошли они в дом, так и остались в нем жить.
Живут да поживают. Дочка у них растет, шесть годков ей сравнялось, сыну третий год пошел.
Вот однажды и говорит Чжи-нюй мужу:
– Сколько времени прошло! Дети у нас уже выросли. Сгниет от старости платье, которое ты тогда спрятал! Лучше отдай его мне!
Думает Ню-лан: «Оно и правда. Дети у нас уже выросли, отдам-ка я Чжи-нюй платье». Подумал так Ню-лан, достал из-под камня платье, жене отдал.
Как только наступила полночь, Чжи-нюй ушла, детей и мужа бросила.
Проснулся Ню-лан, дрожит от холода, открыл глаза, смотрит – небо над ним все звездами усеяно, пошарил вокруг рукой – под головой холодный камень, а жены нет. Ребенок плачет, молока просит. Только сейчас вспомнил юноша, что старый вол ему наказывал: «Станешь отдавать одежду, кликни меня три раза». Как же я мог забыть про это?
Только подумал он о воле, тот вмиг перед ним явился и говорит:
– Вот видишь, ушла Чжи-нюй. Ты отчего не кликнул меня, как я тебе велел?
– Забыл!
Говорит вол:
– Зарежь меня!