Нехотя и не торопясь слезла с кровати, упала на землю и умерла. Ван зажег свет – лисица. Боясь все-таки, как бы она не ожила, он сейчас же кликнул домашних, и они сняли с нее шкуру, повесив ее на воздух.
Ван, хворая все сильнее и сильнее, увидел лису, которая явилась к нему опять.
– Я давала показание на суде. Суд решил, что Дун был возбужден похотью, и смерть была должной карой ему за грех. Однако меня обвинили, сказав, что я не должна вводить людей в беду. Отняли у меня мою золотую пилюлю[307] и выгнали вон. Мне снова велено вернуться в жизнь. Где мешок моей шкуры?
– Видишь ли, – сказал Ван, – домашние мои не знали, в чем дело, и уже сдали ее в отделку.
Лису взяло уныние.
– Я убила уже многих людей, так что умирать мне теперь – срок поздний… Ну и жестокий же ты человек!
Злясь, негодуя, ушла.
Ван расхворался чуть-чуть не до катастрофы. Поправился только через полгода.
Продавец холста
Некий человек из Чанцина, торговавший холстом, остановился на некоторое время в Тайани. Там он прослышал, что некий искусник очень силен в звездочетной науке. Торговец зашел к нему, чтобы узнать, будет ему удача или нет. Гадатель разложил знаки, сказал:
– Ужасно скверная у тебя судьба! Уезжай скорее домой!
Торговец сильно перепугался, собрал все деньги в мешок и двинулся на север.
По дороге он повстречал какого-то человека в короткой одежде, напоминавшего своим видом служителя казенных учреждений. Разговорился с ним. Друг другу они понравились, сошлись, и часто, покупая себе еду и напитки, торговец звал спутника есть с ним вместе. Тот был очень тронут и выражал свои чувства.
– А что у тебя, собственно, за дело? – спросил торговец.
– Да вот, – отвечал служитель, – я иду сейчас в Чанцин. Там велено кое-кого забрать.
– А кого же это? – спросил тот.
Тогда одетый в короткое платье человек вытащил приказ и показал ему, предоставив ему самому разбираться. На первом месте стояло как раз его имя. Он перепугался.
– За что же меня тянут? – спросил торговец.
– Да я, видишь ли, – отвечал ему человек в короткой одежде, – не живой, а служитель четвертого шаньдунского округа из Сунли. Думаю, что твоей жизни, брат, пришел конец.
У торговца показались слезы. Он просил спасти его.
– Не могу, брат, – отвечал мертвый дух. – Разве вот что: в приказе стоит много имен. Пока будут их тащить да собирать, потребуется время. А ты иди-ка скорей домой да распорядись, что нужно делать после твоей смерти. Все это ты сделаешь, а я к этому времени за тобой и приду… Этим вот разве и отблагодарю тебя за хорошее отношение.
Вскоре они пришли к Реке[308]. Мост разорвался, и подошедшие путники не знали, как быть с переправой.
– Вот что, – сказал дух, – ты все равно идешь умирать. Ни одного ведь медяка с собой не унесешь. Предлагаю тебе сейчас же построить мост, чтобы принести пользу прохожим. Правда, это будет тебе очень накладно и хлопотно, но зато не сказано, чтобы в будущем это ничего не дало тебе хорошего.
Торговец согласился. Пришел домой, велел жене и детям сделать все, что нужно для его тела, и, срочно набрав рабочих, построил мост. Прошло уже порядочно времени, а дух так и не появлялся. Торговец не знал, что и думать, как вдруг однажды он пришел и сказал:
– Я, знаешь, брат, уже докладывал богу города[309] о том, что ты построил мост, а бог, в свою очередь, донес об этом в Мрачное Управление[310]. Там сказали, что за это дело тебе можно продлить жизнь, так что в моем приказе твое имя уже вычеркнуто. Честь имею об этом тебе сообщить!
Торговец был страшно доволен и бросился изливаться в выражениях сердечной признательности.
Впоследствии ему пришлось еще раз побывать у горы Тай. Не забыв о благодеянии своего духа, он накупил бумажных слитков и принес их в благодарственную жертву, вызывая духа по имени. Только что он вышел из города, как увидел короткополого, который быстро к нему устремился.
– Ай, брат, – сказал он, подойдя ближе, – ты меня чуть не погубил! Ведь как раз сейчас только управляющий пришел на службу и занимался делами… Хорошо еще, что он не слыхал… А то – что бы мне делать?..
Проводил торговца несколько шагов.
– Знаешь что, – продолжал он, – ты уже больше сюда не приходи! Если будут у меня дела, вызывающие меня на север, так я уж сам как-нибудь заверну по дороге к тебе и проведаю!
Простился и исчез.
Хэцзяньский студент
Некий хэцзяньский студент сложил на своем гумне пшеничную солому. Получилось нечто вроде холма. Его домашние стали брать каждый день солому на растопку и прорыли в куче дыру, в которой поселился лис, часто встречавшийся с хозяином. Это был почтенный старец.
Илл. 31. Хэцзяньский студент
Однажды он почтительно пригласил хозяина выпить с ним и, сложив церемонно руки, просил войти в отверстие. Студент затруднялся, но старик настаивал, и наконец студент влез. Когда же он влез, то там оказался целый павильон, который выглядел роскошной, красивой постройкой.
Сели. У чая и вина был чудный запах, чистый вкус. Однако солнечный свет попадал сюда скудно, и нельзя было различить, день ли теперь или вечер. Когда же после обеда студент вышел, то все, что он видел, исчезло.
Старик каждый день по ночам уходил, а рано утром возвращался. Проследить его никто не мог. Спрашивали – так он говорил, что его-де приятели звали выпивать.
Студент напросился идти с ним вместе. Старик сказал, что это невозможно. Студент настойчиво просил, и старик наконец обещал, схватил студента за руку, и они помчались так быстро, словно сели в ветер.
По прошествии времени, нужного приблизительно для варки проса, они прибыли на улицу какого-то города. Вошли в винный погреб. Видят: сидит довольно много посетителей, все вместе пьют и отчаянно орут[311]. Старик повел студента наверх, откуда были видны пьющие внизу, а также все, что было у них на столах, подносах и тарелках, причем с такой ясностью, что хоть по пальцам считай.
Сам же старик сошел вниз и стал по собственному усмотрению хватать со столов вино и фрукты, забрал все это в охапку, пришел наверх и стал угощать студента. При этом люди за столом ни разу ничего не заметили.
Через некоторое время студент увидел какого-то человека, одетого в красное. Перед ним лежали золотистые апельсины. Студент велел старику достать их.
– Это – человек настоящий, – сказал лис. – К нему нельзя подойти.
Студент молчал и думал про себя:
«Лис со мной дружит, значит: я – нечистый. С этих пор я уже непременно буду честь честью чист».
Только что он над этим так задумался, как вдруг почувствовал, что тело его уже более себе не хозяин. В глазах замелькало, и он упал вниз.
Пировавшие страшно перепугались, принялись кричать на него, обзывая нечистой силой. Студент посмотрел вверх. Оказывается, что все это происходило не во втором этаже, а там, в балках. Рассказал все, как было. Публика, вникнув в дело и найдя, что он заслуживает доверия, подарила ему денег и отправила домой.
Он спросил, что это за место. Оказывается – Юйтай: целых тысяча ли от его родного Хэцзяня!
Святой хэ
Знатный юноша Ван Жуйтин из Чаншаня умел гадать на спиритических сеансах. Дух называл себя святым Хэ, учеником Первосолнечного[312]. Кое-кто считал, что это аист[313], на котором летал Патриарх Люй.
Всякий раз как дух сходил, он сейчас же принимался рассуждать о литературных вещах и писал стихи. Будущий академик Ли Чжицзюнь служил духу как своему учителю.
Дух ставил красные и желтые круги на экзаменационных сочинениях[314], и было отчетливо видно, что в его суждениях есть ясность и логика. Сам будущий академик если иногда и додумывался до чего-нибудь хорошего, то чаще всего благодаря помощи святого Хэ.
Вслед за ним и местные ученые литераторы также частенько прибегали к авторитету и содействию духа. Надо сказать, впрочем, что при разрешении трудных вопросов и сомнений дух держался исключительно рационального начала и не особенно-то говорил о том, кому какая предстоит дальнейшая судьба.
В год синьвэй[315] Чжу Ши, бывший тогда «патриархом литературы»[316], приехал на сессию экзаменов в Цзинань. Когда сессия кончилась, друзья собрались и молили духа высказаться определенно о предстоящих им степенях успеха и о порядке имен по списку. Святой Хэ требовал одно сочинение за другим и все их трактовал, что называется, «по месяцу-дню»[317].
Среди присутствовавших был один человек, друживший с Ли Вянем из Лэлина. Этот Ли был определенно известен как преданный науке, глубоко мыслящий ученый: его чтили и уважали все. И вот этот человек достал сочинение Ли и просил духа, за отсутствием автора, о нем высказаться. Дух поставил резолюцию:
«Первой степени».
Через некоторое время дух приписал еще следующее:
«Я только что высказался о сочинении Ли. Я судил только по самому сочинению. Тем не менее судьба этого студента сильно омрачена. Ему придется, как говорят, отведать ся и чу[318]. Как странно: у него литературные достоинства не совпадают с судьбой!.. Неужели же „патриарх литературы“ не знает толку в литературе? Вот что, господа, вы здесь немного подождите: я схожу узнаю».
Прошло совсем немного времени, и дух писал:
«Я только что был в кабинете экзаменатора и видел, что у нашего „патриарха литературы“ канцелярские дела нагромождены друг на друга. Но то, что его занимает, к литературе отношения не имеет: совершенно не над ней он думает! Нет – он сдал все по литературной части своим канцеляристам. Их у него человек шесть-семь – все эти самые „хлебные студенты“ и льготные кандидаты