какова земля, таково и семя!
Лучше дуй в дуду, созывая стадо
посреди учебного листопада,
чтоб огонь в сосуде, как призрак жажды,
отразил нас всех навсегда и дважды.
Пусть подруга в теле не без названья
обретает ясные очертанья,
и, чем дальше утро, тем светит дольше,
отражая нас
девять раз —
и больше!
106
В сердце: серое слово
(из слов мышей),
нет, не возведённое если ртом
к берегу леса
на том берегу
песка…
Осень, бегущая в травы,
а пальцы – пусты,
в день отдельных больных облаков
листья осени беглого тела,
символический цвета восток
и древесная цепь,
чьих звеньев
по углам темноты
немыслима сильная желтизна.
Осень, ты теплота —
золотая на звук,
возле влажного места реки
ветроосень листвы
(золотая на лиственный звук?)
и дырявых деревьев
ты осень…
Снятся, снятся ли долго
на постели после сестры
волосы осени
лёгкие, как молоко,
снится в злато-летающем свете
лес листьев, где,
водянистых складок полны́,
прозрачно
плавают реки —
хранилища для волны?
Свет, осень, лес:
дорогие мои они.
Теплорукие боги
приходят туда по утрам,
незнакомый Китай-разговор
заводят.
107
– и досюда
под желтоватым светом
листопада, найдя хороших
зрению стихов из ласточек
и прочих облаков. И ты поймёшь,
прищурившись от солнца:
в чужих стихах, похожих на китайцы,
нет ни лесны, ни зета, ни вимы —
есть только ОСЕНЬ… ОСТАЛЬНОЕ —
мы.
108
Спасибо вам, господа мои стихи!