— Хорошо, — рассеянно согласился Ша Фумин.
Ша Фумин, с его врождёнными задатками начальника любил учить других. Он действительно начал давать уроки Ду Хун, не жалея сил. Ду Хун же занималась исключительно упорно. В конце концов, для слепого освоить традиционный массаж это не на пианино научиться играть — тут всё легко, никаких великих знаний, да и ума особо большого не требуется. Просто до Ду Хун «не доходило», ей не хватало самых азов. Ша Фумин строго сказал Ду Хун, что даже если она не найдёт сразу активные точки, ничего страшного не произойдёт. Надо быть поумнее. Надо пробовать и смотреть на реакцию гостя! Вот — это точка «тянь-чжун», болезненная. Ша Фумин показывал прямо на ней, вмиг нашёл на теле Ду Хун искомую точку и надавил, стоило приложить силу, как Ду Хун тут же взвизгнула. Ша Фумин сказал:
— Смотри, ты же отреагировала. Вот и гости так же. Они или какой-то звук издадут или ногой дёрнут. О чём говорит такая реакция? О том, что точку ты нашла верно. На такие детали надо почаще обращать внимание. Не надо бояться сделать клиентам больно. Чего беспокоиться? Посмотри на проблему с точки зрения клиента. Клиент как думает: я заплатил, чтоб мне сделали традиционный массаж, а мне ни капельки не больно, не значит ли это, что всё зря? Все люди скупердяи, каждый гонится за выгодой, но каждый по-своему. Для некоторых клиентов если болит, то это и есть настоящий традиционный массаж туйна. А если вообще не больно, то это обычный массаж. Ну так сделай ему больно, не бойся! Такому боль только в радость. Если клиент просит полегче, так и умерь силу. Тогда он не усомнится в твоём мастерстве.
Ду Хун слушала. Она обнаружила, что речь тоже имеет свои активные точки. Ша Фумин незаурядный человек — он умел воздействовать на людей так, что слушающего внезапно озаряло. Ду Хун быстро поняла, что в профессиональном плане она никуда не годится, и проблема кроется в её отношении. Она была очень деликатна с клиентами, излишне осторожничала и проявляла нерешительность. Не осмеливалась взяться как следует. Как можно тело клиента сравнивать с пианино? Нет, человеческое тело — это не пианино, когда требуется применять силу, это нужно делать, клиент не сломается. Сила — это важно, особенно для новичка. Так, как минимум, можно проявить добросовестность и усердие. Если клиент вскрикивал от боли, то Ду Хун говорила так:
— Немного больно, да? В последнее время на работе сильно устаёте?
В этих словах чувствуется и человеческое участие, и профессиональный авторитет. Не стоит волноваться, что постоянных клиентов не будет! В конце концов, массажный салон — не больница, сюда ведь обращаются, чтобы немного расслабиться. Кто сюда придёт лечиться? Если по-настоящему заболеешь, что толку бежать в массажный салон — надо идти в больницу.
Изначальный замысел Ша Фумина заключался в том, чтобы хорошенько тренировать Ду Хун какое-то время, а потом посмотреть, чему она научилась, и тогда решить, что делать. Главное — совесть его будет чиста. Справится — оставит, а если нет, то и сама Ду Хун вряд ли захочет, чтобы Ша Фумин зазря её кормил. Вряд ли. Однако произошло кое-что неожиданное. Как-то раз Ша Фумин отлучился в туалет, и тут Ду Хун отдали клиента. Ша Фумин подозвал администратора Гао Вэй и спросил:
— Тебе кто позволил?
Гао Вэй обиженно ответила:
— Вообще-то клиент сам выбрал, не могу же я никогда не ставить её?
Ша Фумин не проронил ни слова, но пожалел, что поддался ненужному благородному порыву. Ду Хун с её кривыми руками рано или поздно нанесёт урон доброму имени салона. «Массажный салон Ша Цзунци» только-только появился, если пойдёт дурная слава, то как потом отмыться?
Самое любопытное не то, что Ду Хун начала работать с клиентами, а то, что прямо на глазах у Ша Фумина её дела пошли в гору, исключительно потому, что клиенты сами выбирали её. Потихоньку появились и постоянные клиенты. Ша Фумину незачем было препятствовать, раз клиенты сами выбирают Ду Хун да ещё и возвращаются. Не мог же он, будучи директором салона, доказывать, что собственный работник никуда не годится с профессиональной точки зрения. Ша Фумин беспокоился, он даже несколько раз проводил проверку на местах и выяснил, что Ду Хун не просто нарасхват — клиенты её обожают. Как такое возможно?
Ответ нашёлся быстро и ввёл Ша Фумина в ступор. Оказывается, Ду Хун — красавица, ослепительная красавица. Ша Фумин примерно представлял, кто из массажистов как выглядит, поскольку часто слышал. Гостям заняться особо нечем, а просто так лежать скучно, вот они и беседуют. На самом деле даже не беседуют, а точат лясы о том, о сём. Иногда неизбежно всплывает тема внешности массажистов: начинают нахваливать их облик, фигуру и лицо. Говорят одно и то же, как под копирку. Такая-то массажистка «хорошенькая». Такой-то массажист «привлекательный». Ша Фумина и самого часто называли привлекательным, но ни говорящие, ни слушающие не принимали подобные разговоры близко к сердцу. Допустим, клиенты говорят правду, и какая-то из девушек действительно красавица, но Ша Фумин всё равно не увидит, так какого хрена об этом думать? Ему плевать, кто там красивый, кто урод. Делай свою работу хорошо, если клиенты довольны, то можешь считать себя «красивым».
В тот день пришли особые гости — съёмочная группа, человек семь-восемь, столпились в проходе. Возглавлял их мужик лет пятидесяти с хвостиком, с очень сиплым голосом и ярко выраженным пекинским акцентом. Вся компания называла его «режиссёром». Ша Фумин знал, что за люди эти режиссёры, и хотя гости были приезжие, принял решение обслужить режиссёра и съёмочную группу по первому разряду. Он лично спросил, сколько их человек, выделил самых лучших массажистов и хотя сам, разумеется, не стал делать массаж, но попросил поучаствовать второго соучредителя Чжан Цзунци. Площадь «Массажного салона Ша Цзунци» не столь велика, так что семь-восемь человек за раз — уже огромное достижение. Вот уж повезло так повезло! Настроение Ша Фумина улучшилось. Он распределил клиентов и массажистов по парам, а потом, потирая руки, пришёл в комнату отдыха:
— Сериал снимают, «Великая династия Тан». Вы о таком слышали?
Ду Хун слышала. И даже «смотрела» кусочек. Музыка так себе, разве что заглавная песня «Луна светлее солнца» более или менее ничего. Ду Хун сидела с левой стороны стола, лицом к Ша Фумину, сложив руки на коленях, и улыбалась. Говоря «сидела», надо отметить, что сидела она по-особенному, с совершенно прямой спиной. Поскольку раньше она играла на пианино, то стоило ей сесть, как тело тут же вытягивалось в струнку, даже чуть-чуть прогибалось в талии. За счёт этого, разумеется, выпячивалась грудь. Между верхней половиной тела и бёдрами угол в девяносто градусов, колени тоже согнуты под прямым углом. Плечи расслабленные и прямые. Колени сведены. Руки перекрещены так, что одна лежит поверх другой на коленях. Поза напоминала позу пианиста, настраивающегося перед игрой или только что закончившего исполнять вариацию «Одинокой орхидеи».[20] Ду Хун сидела с левой стороны стола с прямой спиной и улыбалась, но на самом деле сердилась. Сердилась и на директора Ша, и на саму себя. Почему он не отправил её к клиентам? Неужто Ду Хун действительно настолько хуже остальных? Плевать она хотела на деньги, её интересовала лишь собственная репутация. Но у Ду Хун вошло в привычку: когда она на что-то сердилась, то приклеивала на лицо улыбку. Но не для окружающих, а чтобы соответствовать требованиям, которые в глубине души предъявляла к себе: даже когда сердишься, надо сохранять изысканные манеры.
Ду Хун улыбалась почти час, то есть почти час она сердилась. Через час вальяжно вышел режиссёр в присутствии своей свиты. Режиссёр, казалось, пребывал в приподнятом состоянии, ему захотелось пройтись по массажному салону, всё осмотреть. Мало ли, пригодится для следующих съёмок. Ша Фумин завёл режиссёра в комнату отдыха. Открыв дверь, Ша Фумин объявил:
— Господин режиссёр пришёл вас проведать, давайте его поприветствуем!
Все, кто находился в комнате отдыха, встали, некоторые даже захлопали. Аплодисменты вышли довольно жидкие, но атмосфера воцарилась довольно тёплая, хоть и с примесью неловкости. Но в целом все испытывали волнение. Как-никак «киношники».
Ду Хун всё так же улыбалась и лишь легонько кивнула головой. Вставать не стала. Режиссёр с порога увидел Ду Хун. Она напоминала пианистку, только что отыгравшую концерт. Режиссёр встал как вкопанный, не говоря ни слова, а потом окликнул какую-то женщину. Ша Фумин услышал, как та женщина тихонько охнула. От восхищения. Ша Фумин, разумеется, не понимал подоплёку этого восхищения. В глазах той женщины Ду Хун перестала быть пианисткой, превратившись в настоящую императрицу. Приветливую, благородную, прекрасную, неподвижную, но исполненную строгости, даже, можно сказать, величественности. Ша Фумин не понимал, в чём дело, и вежливо поинтересовался:
— Господин режиссёр, может быть, попить хотите?
Режиссёр пропустил его слова мимо ушей и обратился к женщине, стоявшей рядом:
— Какая красавица!
— Не то слово! — отозвалась женщина и тут же добавила: — Действительно, потрясающе красива!
Она заявила это авторитетным тоном, словно научный вывод, не требующий доказательств. Ша Фумин не мог взять в толк, что происходит, а потом услышал, как режиссёр прошёл в комнату отдыха и тихо спросил:
— Как тебя зовут?
После долгого молчания Ша Фумин услышал ответ Ду Хун:
— Ду Хун.
— Вообще не видишь?
— Вообще.
Режиссёр вздохнул, и в этом вздохе слышались бесконечная печаль и глубокая досада, а потом велел:
— Люцзы, запиши-ка её мобильный.
Ду Хун с достоинством ответила:
— Простите, у меня нет мобильного.
Потом Ша Фумин услышал, как режиссёр потрепал Ду Хун по плечу, а за дверями ещё раз повторил:
— Очень жаль.
Одновременно Ша Фумин услышал, как та женщина снова восхищённо произнесла:
— Действительно, потрясающая красавица!