ё самодовольнее, взлетая практически до небес.
Сестрица сказала:
— Сяо Ма, а ты и впрямь жеребец, не зря же тебе дали такое имя![31]
Ах, какие приятны слова! За, казалось бы, обычным высказыванием такая свобода. Сяо Ма дал волю своим копытам, и они с сестрицей вместе поскакали наверх, в гору. На вершине горы перед их взором предстало широкое золотистое пастбище. На самом деле это была впадина, кое-где изумрудно-зелёная, кое-где золотисто-жёлтая. Благодаря солнечному свету тени облаков ложились на траву, медленно подрагивая, из-за этого всё пастбище приходило в движение, причём движение это закручивалось по спирали вокруг гнедой лошади в самом центре — это была сестрица. Сестрица об этом и знать не знала, она встала на задние ноги, подняв передние копыта, протяжно заржала, а потом несколько раз фыркнула. Пока она фыркала, хвост взметнулся вверх, рассыпавшись в лучах заходящего солнца множеством шёлковых нитей, которые образовывали красно-коричневые линии. Эти линии светились, и от них исходил яркий свет, словно невообразимым образом горело пламя, не имеющее жара. Сяо Ма приблизил ноздри, и сестрица обдала его морду своим пламенем. Сяо Ма учуял пьянящий аромат пламени. Потом сестрица повернулась спиной к золотистому пастбищу и положила морду на холку Сяо Ма. Шея у сестрицы была особенной: кожа на подбородке тёплая и гладкая, непостижимо мягкая. Сяо Ма не двигался и осторожно переживал это потрясающее ощущение. В конце концов он отстранился и положил свою морду на холку сестрицы. Круп сестрицы был весь в поту, а мышцы время от времени подрагивали. Налетел порыв ветра, приплюснув их тела друг к другу, теперь у них на двоих была общая температура и общее дыхание. Но каждый смотрел на друг на друга своими глазами. Сестрица понятия не имела, что в её хрустальных зрачках отражается пастбище и голова Сяо Ма, только изогнутая, причём ровно настолько же, насколько изогнута была поверхность зрачка сестрицы.
Сестрица моргнула, и когда она моргала, в этом очаровательном процессе приняли участие все её ресницы. Сначала они сомкнулись, а потом со щелчком раскрылись. От этого щелчка у Сяо Ма внутри всё перевернулось, и его шея скользнула вдоль сестрицыной холки. В отместку или же в упрёк, чтобы приласкать его, сестрица тоже потёрлась шеей о Сяо Ма. Сяо Ма хотелось, чтобы его подбородок навсегда утонул в дыхании сестрицы. До смерти. Навеки.
И тут стремительными шагами к ним подошёл пастух, неся на плече седло. Пастух, словно бы не замечая Сяо Ма, двинулся сразу к сестрице и водрузил ей на спину седло. Сяо Ма громко крикнул:
— Отпусти, не трогай её!
Но пастух уже потрепал сестрицу по шее и сказал:
— Но! — Вскочил на спину сестрице и велел: — Но, пошла!
Пастух уехал. Уехал верхом на сестрице. Можно сказать, что это сестрица увезла его прочь. Силуэт пастуха подрагивал между небом и землёй. Сяо Ма засуетился, со всех копыт бросился в погоню, но, сделав несколько шагов, понял, что что-то не так. Он обернулся и с удивлением обнаружил, что его тело рассыпалось по земле, кругом валяются винтики и шестерёнки, а ещё часовая, минутная и секундная стрелки. Оказалось, что Сяо Ма уже не жеребец, а старый разбитый будильник. Метнулся и сам себя рассыпал. Он услышал, как все четыре копыта сестрицы ударяются о землю: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так.
— Доктор Ван, Сяо Кун, Сяо Ма, работать!
Сяо Ма всё ещё, закрыв глаза, уносился прочь в своих фантазиях, а в зале внезапно раздался крик Гао Вэй.
Сяо Ма очнулся, но не от молчания, а от молчания в квадрате. Сяо Ма поднялся с места. Сестрица тоже поднялась, протяжно зевнула и потянулась, разминая поясницу, со словами:
— Эх, опять работать. Спать охота…
Гостей оказалось трое. Как назло, подошла очередь доктора Вана, сестрицы и Сяо Ма. Сяо Ма пошёл с не охотой, но выбора не было, когда работаешь на дядю, то не можешь воротить нос от работы.
Эти трое явно были друзьями. Они выбрали кабинет на троих. Сяо Ма у дальней стены, сестрица посередине, а доктор Ма у двери — так они и теснились втроём в одном кабинете. От такого сочетания муторно было не только Сяо Ма, но на самом деле и доктору Вану с Сяо Кун, а потому все трое трудились молча. Дело было в полдень. По сути, полдень ничем не отличается от полуночи: тихо, мирно, самое время поспать. Минуты через три-четыре гости друг за дружкой задремали. Если сравнивать, то клиент доктора Вана заткнул своих друзей за пояс, поскольку уже начал звонко храпеть.
Как только с той стороны раздался храп, клиент Сяо Ма решил не отставать и захрапел следом. Храпели они интересно, отставая друг от друга на полтакта. Храп то усиливался, то замолкал, снова усиливался, снова замолкал. Как-никак друзья, даже храпели согласованно, правда, в общем потоке чётко выделялось два голоса — этакий храп дуэтом. Храпели они на размер в четыре четверти, а благодаря согласованности получился храп в ритме марша. Во всём этом слышалась невесть откуда взявшаяся спешка, будто сон — это хлопотное дело. Забавно! Сяо Кун со смехом сказала:
— Отлично, я буду дирижировать, а вы вдвоём петь, будет здорово!
На самом деле Сяо Кун сказала то, что пришло в голову, безо всякой задней мысли. Но слова всегда произносятся в определённой обстановке. А некоторые слова, попадая в особую обстановку, непременно приобретают особый смысл. Тогда нельзя задумываться. Стоит задуматься, как слова обретают всё больший смысл, и чем дальше думаешь, тем чётче ощущаешь подтекст.
«Я буду дирижировать, а вы вдвоём петь» — что бы это значило? Доктор Ван размышлял. Сяо Ма тоже размышлял. Доктор Ван унёсся мыслями далеко. И Сяо Ма тоже.
Кроме храпа клиентов, покой в массажном кабинете ничто не нарушало, но молчание не продлилось слишком долго, и, в конце концов, доктор Ван и Сяо Кун заговорили. Беседу начал доктор Ван. Обсуждали они то, как в последнее время обстоят дела с питанием, в особенности с основными блюдами. Сяо Кун ясно выразила свою мысль — последнее время кормят их из рук вон плохо. Доктор Ван подобное мнение не принимал и не хотел мусолить этот вопрос, а то вдруг дойдёт до ушей тётушки Цзинь, как не верти — нехорошо. Тётушка Цзинь работала в массажном салоне поваром и была очень остра на язык. Доктор Ван тут же сменил тему и принялся вспоминать Шэньчжэнь, сказав, что всё-таки в Шэньчжэне кормили вкуснее. Сяо Кун согласилась. Они вместе предались воспоминаниям о шэньчжэньских морепродуктах, а ещё о супе.
Поскольку клиенты заснули, доктор Ван и Сяо Кун разговаривали очень тихо, почти неслышно. В словах не чувствовалось никакого любовного привкуса. Они разговаривали обыденно, словно старые супруги в спальне, на кухне. Так, словно рядом и не было никакого Сяо Ма. Но Сяо Ма всё-таки был и слышал всё до последнего словечка. Для Сяо Ма беседа доктора Вана и сестрицы уже перешла из разряда праздных разговоров в категорию флирта. Сяо Ма не ездил в Шэньчжэнь, но даже если бы и ездил, то неловко было бы встревать, оставалось одно — молчание в квадрате. В его душе мало-помалу разгорались страсти. Немного белой зависти, немного тоски, но больше всего ревности.
Но сестрица оставалась верна себе и каждые несколько минут перекидывалась и с Сяо Ма парой ничего не значащих фраз, что значительно успокоило Сяо Ма. Как бы то ни было, а в сердце у сестрицы есть место и для него. Сяо Ма завидовал, тосковал, ревновал, но в какой-то мере испытывал и тёплые чувства.
Как ни крути, этот спокойный час для них троих тянулся очень долго. Все хотели, чтобы он поскорее закончился. К счастью, клиент Сяо Ма проснулся первым и, проснувшись, протяжно зевнул. От этого зевка проснулись остальные два гостя. В массажном кабинете снова воцарилась нормальная атмосфера, он перестал напоминать спальню и кухню пожилой супружеской четы. Клиенты полусонно обсудили свой послеобеденный отдых и единодушно постановили, что день выдался удачный и прийти сделать массаж было великим, славным и правильным выбором.
Тут вошла Гао Вэй и шепнула доктору Вану, что пришёл его постоянный клиент и ждёт в четвёртом кабинете, кушетка уже застелена. Доктор Ван буркнул: «Понятно», потянул клиенту бедро, произнёс пару вежливых фраз и попрощался. Клиенты начали искать на полу обувь. Воспользовавшись паузой, Сяо Кун вытащила шэньчжэньский мобильник. Она планировала задержаться после ухода гостей и позвонить отцу. Сяо Ма уже на слух понял, что сестрица замешкалась, она не собирается уходить. Сяо Кун и знать не знала, что время тикает, и сердце Сяо Ма тоже тикает.
Клиенты, наконец, ушли. Сяо Ма подошёл к двери, прислушался, что происходит в коридоре, но там не было ни души. Сяо Ма закрыл дверь и тихонько позвал:
— Сестрица!
Сяо Кун повернула голову, поняла, что Сяо Ма хочет ей что-то сказать, и сунула мобильный обратно в карман, затем сделала шаг вперёд и встала перед Сяо Ма. Тот не знал, что сказать, лишь вдыхал запах сестрицыных волос. Волосы оказались у него прямо под носом, спокойные и пышные. Сяо Ма наклонил голову и начал жадно вдыхать их аромат.
— Сестрица!
От этих глубоких вдохов он испытал неописуемое блаженство. Куда больше, чем можно получить, просто дыша носом.
— Сестрица!
Сяо Ма заключил Сяо Кун в объятья, прижал к груди, а кончик носа начал двигаться по её макушке во всех направлениях.
Сяо Кун уже успела запаниковать, она хотела закричать, но не рискнула. Несколько раз дёрнувшись, она сказала тихим, но очень строгим голосом:
— Пусти! А не то доктора Вана позову!
Глава девятаяЦзинь Янь
Сюй Тайлай заговорил. Стоило Сюй Тайлаю открыть рот — дальше дело за малым: Цзинь Янь тут же начала своё любовное наступление, причём весьма оригинальным способом. Нападение она организовала извне, словно отряд карателей: сначала утихомирила всех окружающих. Что это значило? А значило это, что к моменту, как Сюй Тайлай понял, что нравится Цзинь Янь, все остальные работники массажного салона уже знали это.