ну жизни. Этот мир дрянной и низкий, слишком грязный, слишком никчёмный, слишком вульгарный. Ду Хун не о чем было больше мечтать — все одинаковые, от императора до нищего, от генерального директора до мелкой сошки типа секретаря, от лётчика до бортпроводницы, от деревенского старосты до холуя. Ду Хун чувствовала каждый день, что стоит в куче собачьего дерьма. Ей приходилось стоять в этой куче собачьего дерьма, чтобы обеспечивать себя. Она, рано или поздно, станет куском мяса и, рано или поздно, начнёт «заигрывать».
На самом деле Ша Фумин уже начал «заигрывать» в её присутствии, Ду Хун чувствовала, как руки Ша Фумина «заигрывали» с её лицом. Он мог «заигрывать» и другими, более скрытыми методами. Ша Фумин приблизился к ней вплотную. Думая об этом, Ду Хун сразу немного напрягалась, положение её становилось опасным. Вполне возможно, что она вот-вот превратится в обнажённую «кукурузу», засунутую в холщовый мешок, а затем станет поводом для шуток в телефонных байках.
Ду Хун старалась вести себя осторожно, но не осмеливалась дать отпор — как-никак Ша Фумин её начальник. Скажет: «Пошли» — значит, надо идти. Пойти-то несложно, но куда? В другом месте будет то же самое. Где нет мужчин? Где нет женщин? Где нет баек? Где нет мобильников? Поднебесная полна мешков с кукурузой, а жители Поднебесной притворяются кукурузой, сидя в этих мешках.
Ду Хун решила делать вид, что ничего не понимает, и вести себя предельно вежливо. Она была вежлива с Ша Фумином. Не приближалась. Не уходила. Не поощряла. Не избегала. Подкатывай-подкатывай, ключевой момент — как это использовать. Неведение — отличное оружие, а неведение юной девушки — ядерное оружие, не имеющее себе равных. Как бы Ша Фумин не подкатывал, Ду Хун делала вид, что ничего не понимает. Притворное неведение и есть истинное — это всё равно что притворяться спящим. Человека, который притворяется спящим, никаким криком не разбудишь.
Ша Фумин страдал. Искренне. Ради Ду Хун он отказался от собственной веры и не хотел больше зрячих, не скучал больше по «мэйнстриму», а жаждал быть вместе с незрячей Ду Хун, проводить отведённое ему время в кромешной тьме. Он начал ухаживать за девушкой, но Ду Хун, странное дело, не соглашалась, но и не отвергала. Она словно бы внезапно поглупела. Ничего не понимала. Как бы Ша Фумин не выражал свои чувства, она не понимала. В голосе её всегда звучала простая радость, словно у ребёнка, увлечённо жующего конфетку. Ша Фумин ходил вокруг да около, намекал, уламывал, всё более явно выражая свои намерения, а Ду Хун не понимала, о чём он. Что Ша Фумину оставалось делать? Только сказать как есть, прямо-таки взмолиться:
— Ду Хун, я тебя люблю!
Ду Хун жалобно ответила:
— Я ещё маленькая…
Что ещё мог сказать Ша Фумин? Чем жалобнее Ду Хун выглядела, тем больше нравилась Ша Фумину, тем сильнее росло в нём желание стать ей защитой. Он всем сердцем хотел оберегать её. Ша Фумин был одержим ею, не мог освободиться. Причём он упорствовал в своей одержимости. Ах, ты маленькая? Тогда я подожду. Если не в этом году, так в следующем, если не в следующем, то через два года, если не через два, то через три. Рано или поздно ты вырастешь. Ша Фумин твёрдо верил, что нужно лишь терпение, суть в том, что если он так и будет любить её, то непременно дождётся того дня, когда она вырастет.
Разумеется, ожидание проходило тайно, в высшей степени скрытно, исключительно в душе Ша Фумина. Ша Фумин вёл себя очень осмотрительно, как ни крути, а он всё-таки начальник. Нельзя производить на сотрудников впечатление человека, пользующегося служебным положением в корыстных целях. Ещё одна важная деталь заключалась в том, что он держался за свою репутацию. Если он в открытую начнёт ухаживать за Ду Хун, то не избежать превратного мнения, мол, начальник силой добивается любви. Такая слава не украшает. Лучше, чтоб никто не знал, пока всё тайное само собой не станет явным.
Но Ша Фумин ошибался. Один человек узнал-таки о его чувствах. Кто? Гао Вэй. Будучи администратором салона, Гао Вэй сразу же заметила интерес Ша Фумина. Слепые с лёгкостью упускают из вида одну вещь — собственные глаза. В их глазах нет света, они не могут стать зеркалом души, окошком в неё, зато могут превратиться в двери, ведущие прямиком в душу. Когда они чем-то интересуются, то невольно начинают прикрывать глаза, даже поворачивать шею, а иногда и весь корпус. В последнее время настроение у Ша Фумина пошло на спад, но стоило Ду Хун хоть шелохнуться, как он тут же воодушевлялся. Шея и верхняя часть тела разворачивались. В глазах Гао Вэй Ду Хун была солнцем, а Ша Фумин цветком подсолнуха. Он оживал, начинал прислушиваться. Ша Фумин и не догадывался, что его настроение зависит теперь от поведения Ду Хун, и губы тоже начинали двигаться слегка. Еле заметно подёргиваться. Внезапная мимолётная улыбка, которая так же быстро пропадала. Просто он не мог сдержать чувств. Он любил. И, судя по всему, неизлечимо.
Гао Вэй наблюдала за начальником, ничуть не боясь, что он заметит.
Одно только Гао Вэй не могла взять в толк: стоило Ду Хун шелохнуться — шея Ша Фумина тут же поворачивалась. Но как он определял? Откуда знал, что это именно Ду Хун? Гао Вэй стало интересно. Она пригляделась к ногам Ду Хун, пристально изучила, внимательно осмотрела, и тут же появился ответ. Ду Хун ходила так же, как Сяо Кун, с упором на правую ногу, разумеется, маленькими шажками. Но Сяо Кун ставила ногу на пятку, а Ду Хун на носок. Ду Хун была трусливее Сяо Кун, поэтому, делая каждый шаг, она всегда прощупывала пальцами ноги, что там. Гао Вэй закрыла глаза, прислушалась и действительно чётко услышала, как звучит походка Ду Хун.
В тот же вечер Гао Вэй стала подругой Ду Хун. После работы Гао Вэй за руку проводила Ду Хун прямо до велорикши. Ду Хун замялась, но Гао Вэй её подсадила. Она сняла с Ду Хун туфли, и та комфортно устроилась на груде простыней. Можно себе представить, насколько Ду Хун была тронута добротой Гао Вэй. Вот ведь сердечная девушка! Ду Хун нечего было дать взамен, а Гао Вэй так с ней обращается! Можно сказать, повезло, что ей встретился такой хороший человек.
Так Гао Вэй стала подругой Ду Хун. Сблизилась с ней. Расстояние — постоянная величина, раз Ду Хун сблизилась с Гао Вэй, то неизбежно отдалилась от Цзи Тинтин. Из-за этого Ду Хун мучилась угрызениями совести, ведь, по правде говоря, она действовала по расчёту. Но её расчёт был продиктован не наличием велорикши, а наличием глаз. Как ни крути — Гао Вэй зрячая, а Ду Хун нужно было, чтобы пара ясных глаз стала её добрым другом.
Девушки ладили всё лучше и лучше, и в скором времени уже перешли на ту стадию, когда можно свободно обсуждать всё на свете. Однако Ду Хун так и не открыла Гао Вэй свой самый большой секрет. Про Ша Фумина она и словом не обмолвилась. Ду Хун не могла посвятить Гао Вэй в такую тайну. Не то чтобы она не доверяла Гао Вэй, просто, как говорится, под разными глазами и рты разные. Между слепыми и зрячими в итоге всегда стена. Определённая дистанция — вот основная гарантия сохранения дружбы.
Гао Вэй относилась хорошо не только к Ду Хун. Честно говоря, она ко всем слепым относилась неплохо, вот только со зрячими работниками массажного салона отношения немного не клеились. Всего зрячих сотрудников было пятеро: двое администраторов, Гао Вэй и Ду Ли, обслуживающий персонал в количестве двух человек, которых иногда именовали «ассистентами», Сяо Тан и Сяо Сун, и повариха тётушка Цзинь. Взаимоотношения между двумя девушками-администраторами Гао Вэй и Ду Ли не заладились с самого начала. Если сравнивать, то среди пяти зрячих выделялась по своему происхождению тётушка Цзинь, приходившаяся одному из директоров, Чжан Цзунци, дальней роднёй. А Ду Ли привела в салон именно тётушка Цзинь. Об этом Гао Вэй изначально не догадывалась, знала только, что Ду Ли даже среднюю школу не окончила, тогда как сама Гао Вэй с грехом пополам преодолела выпускные классы и рвение проявляла большее. Когда они с Ду Ли окончательно рассорились, Гао Вэй узнала, что на самом деле винить стоит тётушку Цзинь. А кто такая тётушка Цзинь? В её руках завтраки, обеды и ужины. Кому-то ложку попрямее, а кому-то покривее — и жизнь течёт по-разному. Сяо Тан и Сяо Сун на самом деле перед тётушкой Цзинь лебезили. А вот у Гао Вэй начались проблемы. Тяжела доля интеллигента.
По сути, сотрудников массажного салона можно разбить на два лагеря: слепые и зрячие. Друг с другом они сосуществовали вполне нормально. Если обязательно нужно сказать, какая из сторон имела перевес, то однозначно это слепые. Всё-таки именно слепые хозяева салона, они владеют специальностью, мастерством, приносят большой доход. Соответственно зрячим достаются второстепенные роли — быть лишь на подхвате. Обычно слепые никогда не вмешиваются в дела зрячих, а зрячие не лезут к слепым. Они как речная и колодезная вода, пребывающие в гармонии, одна спокойно ждёт под землёй, другая мчится вприпрыжку на поверхности.
Когда Гао Вэй только пришла в салон, у неё сложились неплохие отношения с несколькими зрячими сотрудниками, но однажды она поругалась с Ду Ли из-за штрафа. В тот день изначально должна была дежурить Ду Ли, но у неё возникли какие-то личные дела, потому она попросила Гао Вэй поменяться. Гао Вэй согласилась. Как назло в тот вечер Гао Вэй допустила промашку. По недосмотру забыла после окончания работы выключить кондиционер в шестом кабинете, и он проработал целую ночь. На следующее утро Ша Фумин и Чжан Цзунци стали выяснять, кто виноват. А что тут выяснять? Понятное дело, ответственность на Гао Вэй. Гао Вэй чувствовала себя несправедливо обиженной: мало того, что пришлось раскошелиться на десять юаней, так ещё и Ду Ли не компенсировала ей этот выходной.
Разве Ду Ли не совершала ошибок? Совершала, и намного больше, чем Гао Вэй. Стойка администратора — место, где легко допустить ошибку. Неизбежно в сумме счёта ошибиться, имя и фамилию гостя написать с ошибкой — клиенту это покажется невежливым, и он жалобу накатает. Или задремлешь на рабочем месте, или забудешь после работы выключить кондиционеры и свет. Ошибки все допускают, без этого никак. В «Массажном салоне Ша Цзунци» должность администратора на самом деле относилась к профессии высокого риска. В других салонах получше: там администраторы, работая с к