— начинаешь работать средними. Потом переходишь на локти, а когда устают локти, то опять работаешь указательными. Это пот и кровь. Доктор Ван просто не мог потерпеть убыток и стал ждать. Разбогатеть он уже не мечтал, но во что бы то ни стало хотел вернуть своё. Жажда вернуть своё засосала доктора Вана в бескрайний омут. Бесплотный, лишённый голоса безумец, какого в жизни не встретишь, крепко схватил его и намертво прижал точку, называемую в традиционной медицине «вратами жизни», важнейший энергетический центр.
Никакого кувырка рынок не сделал, а так и остался лежать на земле. Извивался, бился в конвульсиях, закатывал глаза, пускал изо рта белую пену, вот только подняться не мог. Твою ж мать! Как он мог дойти до такого состояния? Кто его свёл с ума? Доктор Ван, наклонив голову, то и дело слушал радио. Из радиопередач он узнал одно словосочетание — «невидимая рука рынка». Судя по всему, этой «невидимой рукой» кто-то управлял, живенько так указывал, кого конкретно свести с ума. За ней определённо была ещё одна рука, такая же невидимая, только больше, сильнее и безумнее. Доктор Ван не видел своих рук, тоже можно сказать «невидимые руки», только вот если сравнить его руки с теми двумя «невидимыми руками», то его две слишком маленькие и бессильные. Он — муравей. А те две руки — небо и земля, один шлепок, и полетит доктор Ван из Шэньчжэня до Уругвая. Он в ладоши хлопать не мог, мог только щёлкать суставами, просто так, ради забавы. Большой палец — два щелчка, остальные по три, всего двадцать восемь. Щёлк-щёлк-щёлк! Не хуже маленькой петарды.
Деньги сошли с ума. Раз — у доктора Вана появились деньги! Два — и снова их нет.
«Я устал и возвращаюсь, за душою ни гроша», поётся в старой песне, знакомой доктору Вану с детства. Когда в конце две тысячи первого года он вернулся в родной Нанкин, в ушах звучала именно эта песня. Доктор Ван пал духом, но в то же время его переполняла радость, ведь с ним приехала и Сяо Кун. Она не вернулась к себе в Бэнбу, а втайне от всех отправилась с доктором Ваном в Нанкин — понятно, что значил такой поступок. Мать доктора Вана чуть не прыгала от радости! Вот сыночек молодец, вот молодец! Она освободила их с отцом кровать, специально увела сына на кухню и прошептала на ухо: «Переспи с ней! Переспи! Проснётся и никуда уже не денется!» Доктор Ван отворачивался в сердцах. Негодовал. Он терпеть не мог мещанских взглядов матери. За всю жизнь она так и не смогла вытравить из себя мещанку. Доктор Ван хмурился, лицо его вытягивалось. Некоторые вещи можно делать, а вот обсуждать их в такой манере никак нельзя!
Они прожили в доме родителей до Праздника фонарей.[4] Сяо Кун расцветала с каждым днём. Мать доктора Вана без остановки нахваливала девушку, приговаривала, что Сяо Кун отлично выглядит, кожа у неё хорошая, климат в Нанкине «куда лучше, чем в Шэньчжэне», «пошёл ей на пользу», «наша Сяо Кун красавица каких не сыскать»! Чтобы доказать это, мать доктора Вана хватала девушку за руку и заставляла тыльной стороной ладони оглаживать своё же лицо.
— А? Скажи-ка?
Сяо Кун и сама чувствовала, что лицо более увлажнённое и кожа стала намного мягче, но она как-никак женщина и внезапно поняла, с чем связаны подобные перемены, ужасно смутилась и даже запаниковала. Кто-то паникует и дёргается, а она паниковала и не двигалась. Вообще не двигалась. Тело словно бы оцепенело, верхняя его половина натянулась, словно струна, а одна рука сжалась в кулак так, что большой палец оказался внутри, сжалась накрепко, намертво. У слепых с этим проблема. Поскольку они не видят, то боятся, как бы другие не раскрыли их секрет, какой бы он ни был, и в итоге сами себя выдают. Вот и Сяо Кун решила, что потрясающие минуты, которые она переживала, не ускользнули от чужих глаз.
Доктор Ван не упустил свой шанс, воспользовавшись случаем, когда родителей не оказалось дома, он перешёл прямо к делу:
— Слушай, а может, не поедем?
Сяо Кун не ответила ни «да», ни «нет», сказала только:
— Там же вещи кое-какие остались.
Доктор Ван поразмыслил чуток и согласился:
— Ну… можно съездить разок… — и тут же добавил: — Опять надо тратиться на два билета на поезд.
Сяо Кун мысленно подумала, что он прав, но оставлять вещи было жалко, поэтому девушка предложила:
— А что если я одна съезжу?
Доктор Ван нащупал руку Сяо Кун, сжал её и, довольно долго молчал, а потом попросил:
— Не уезжай!
— Так это всего на пару дней.
Доктор Ван ещё немного помолчал и в итоге сказал:
— Я и на день не хочу с тобой расставаться. Если ты уедешь, то я, считай, снова ослепну.
Слова прозвучали очень скорбно. Доктор Ван серьёзный человек, и от него услышать подобное признание особенно горько. Сяо Кун не знала, что и ответить. Она размышляла целую вечность, ощущая безграничное счастье, которое перекатывалось внутри, то поднимаясь к небу, то оседая на землю, и кровь приливала к лицу. Сяо Кун про себя подумала: «Ах, если вся кровь с утра до вечера приливает к лицу, как тут не похорошеть!» Сяо Кун, держа доктора Вана за руку, с гордостью решила, что сейчас, должно быть, очень красива, но на этом гордость закончилась, уступив место сожалению, пронизывавшему до костей, ведь доктор Ван никогда не увидит ни её облика, ни её красоты, никогда в жизни не увидит. Если бы он мог видеть — ещё неизвестно, насколько ему понравилось бы. Досада досадой, но Сяо Кун запретила себе желать лучшего, нет, нельзя, и так уже всё хорошо, нельзя быть слишком жадной. Что ни говори, а она как-никак нашла свою любовь.
Сяо Кун осталась. Стоило утрясти этот вопрос, как доктор Ван погрузился в размышления. Он первоначально планировал перевезти Сяо Кун в Нанкин и сделать хозяйкой, но что с салоном? Где сейчас его салон? В ночной тишине он слушал размеренное дыхание Сяо Кун и по очереди гладил пальчики девушки, вернее, кривые пространства между ними, и не мог уснуть. Его бессонница была кривой, и сны такими же.
Два или три дня он сомневался, а потом позвонил-таки на сотовый Ша Фумина. Вообще-то их связывала длительная история. Сначала вместе учились в школе, а потом и в институте, и специальность выбрали одну — китайский традиционный массаж. С одной лишь разницей: после окончания института доктор Ван поехал в Шэньчжэнь, а Ша Фумин — в Шанхай. Вскоре оба вернулись в родной Нанкин, но в разном качестве. Ша Фумин стал владельцем салона, а доктор Ван так и продолжал работать на других. Почти наверняка Ша Фумин уже не натирал до блеска мозоли на пальцах.
Этот телефонный звонок дался доктору Вану нелегко. В прошлом году или в позапрошлом? В позапрошлом. Ша Фумин только-только открыл собственный салон, в срочном порядке набирал персонал и сам лично позвонил в Шэньчжэнь. Он надеялся, что доктор Ван сможет вернуться. Ша Фумин знал, что у однокашника золотые руки. Заполучить доктора Вана означало заполучить надёжную, как скала, опору, чтобы название стало торговой маркой, дела пошли бы в гору, и салон обрёл известность. Чтобы соблазнить доктора Вана, Ша Фумин сделал небывало щедрое предложение, можно сказать, прогнулся. Он готов был ничего не зарабатывать на докторе Ване и даже предоставить долю. Он чётко выразился, пригласив «старину Вана украсить собой салон». Однако доктор Ван вежливо отказался. В Шэньчжэне деньги отлично зарабатываются, зачем куда-то переезжать? Но сам Ван знал, что настоящая причина в другом — в его ощущениях. Не хотелось работать на старого приятеля. Когда один становится начальником, а другой — подчинённым, то всегда появляется неловкость, которую не выразишь словами.
Правильно говорят; откажешься пить за здравие — будешь пить штрафную. Тебя приглашали — ты не согласился, а теперь наоборот вынужден сам являться и просить. Вроде как в итоге пришёл, а разница громадная. Разумеется, доктор Ван не стал бы просить ради себя. В Нанкине массажных салонов полным-полно, какая разница, в каком работать? Он подумал о Ша Фумине исключительно из-за Сяо Кун.
Сяо Кун странная девушка. Всем хороша, но вот одну её черту никак не похвалишь. Уж больно она скупая, и это ещё мягко сказано. Короче, стоило деньгам попасть ей в руки, так она сунет под мышку — и всё, даже под дулом пулемёта не уговоришь отдать. Если бы речь шла о друзьях, то доктор Ван не мог бы простить такой порок, но, с другой стороны, Сяо Кун ведь рано или поздно станет его женой, так что этот порок и не порок вовсе, это не скупость, а бережливость ради блага семьи. Ещё в Шэньчжэне Сяо Кун из-за своей жадности не могла нормально наладить отношения с администраторами салона. У массажистов и администраторов отношения всегда особые, важные. В определённом смысле от того, сможет ли слепой массажист наладить отношения с администратором, напрямую зависит его жизнь. За стойкой администраторов слепые не работают, на эту должность годятся только зрячие. Глаза у них зоркие. Стоит гостю войти, как они с ходу определят, кто пришёл, богатей или голодранец. Кому какого клиента отправить — решение важное, и тут всё зависит от администратора. Массажисты получают чаевые, все отрабатывают восьмичасовую смену, а на выходе заработок разный — причина кроется именно здесь. Разумеется, в салоне есть внутренние правила, нужно распределять клиентов по очереди. Но в чём польза очереди, если её формируют люди? Приведу пример. Вам в туалет приспичило? А в этот момент пришёл состоятельный клиент. Если администратор к тебе хорошо относится, то сначала пригласит гостя присесть, предложит водички — разве в этом есть что криминальное? Нет. А когда ты все свои дела в туалете сделаешь и с облегчением выйдешь оттуда, богатенький клиент тут же попадёт тебе на кушетку. И наоборот. Только ты заскочил в туалет, а девушка-администратор передала потенциального клиента следующему на очереди массажисту. Выскакиваешь ты, как ошпаренный, из туалета, а денежный мешок уже лежит на кушетке и с другим массажистом перешучивается. И что тут скажешь? Ничего. Так что отношения с администраторами надо во что бы то ни стало налаживать. Администратор-то может тебя увидеть, а в твоём мире вместо глаз сплошные бел