оступился. Конец вам, господин Ша! Крышка!
Глава тринадцатаяЧжан Цзунци
Посторонним людям или новым сотрудникам зачастую могло показаться, что Ша Фумин — единственный владелец массажного салона. На самом деле это не так. У массажного салона было два владельца, а если непременно нужно, чтобы значился кто-то один, то этим «одним» был бы Чжан Цзунци, а не Ша Фумин.
Если сравнивать с открытым Ша Фумином, с его широкими замашками и даром красноречия, то Чжан Цзунци больше походил на слепого. Его слепота бросалась в глаза. В возрасте одного года Чжан Цзунци потерял зрение из-за халатности медперсонала, так что формально слепота считалась приобретённой. Но если говорить о воспоминаниях, то его вполне можно назвать слепым от рождения. Даже если бы с глазами всё было нормально, Чжан Цзунци вряд ли смог перебороть одну свою врождённую особенность, которую он культивировал, а именно чрезвычайную замкнутость и скрытность. Замкнутость его доходила до крайности, почти до степени аутизма — Чжан Цзунци практически не разговаривал. Можно сказать и так: Чжан Цзунци говорил только по делу. Если уж что сказал, то сразу последует какой-то результат. А если слова ничего не меняют и не решают, то лучше и вовсе промолчать.
Ша Фумин был директором и практически не брал клиентов. В салоне он занимался текущим администрированием: сюда зайти, там проверить. Гости с первого взгляда понимали, что перед ними начальник. В отличие от него, Чжан Цзунци, будучи директором, продолжал работать с клиентами. Таким образом, доходы Чжан Цзунци состояли из двух частей. Первая — ежегодные дивиденды, такие же, как у Ша Фумина. Вторая — ставка пятнадцать юаней за час, почти столько же, сколько у доктора Вана. Он не привык бездельничать. Даже в свободные минуты в комнате отдыха Чжан Цзунци всегда любил что-нибудь поделать, например почитать. Больше всего ему нравился роман «Сон в красном тереме», среди персонажей которого особо ему полюбились двое. Во-первых, Линь Дайюй. Ну и что, что она описана так: «пара вроде изогнутых бровей, словно подёрнутых дымкой» да «пара глаз, таящих в себе чувство, которые словно бы смеялись, но не смеялись». На самом деле эта девушка была слепой. Очень проницательная, а ничего не видела, даже судьбу свою не смогла рассмотреть, бедняжка. Второй персонаж, который нравился Чжан Цзунци, — Цзяо Да. Неотёсанный человек, «ничего никогда не читал», но зато всё знал и видел очень чётко всё, что происходило в домах Жунго и Нинго.[46] Мог разглядеть даже отпечатки ног, которые оставили в спешке на пороге их жёны.
Методы работы Ша Фумина отличались масштабностью. Ему нравился начальственный стиль, он с удовольствием напускал на себя важный вид и был настоящим начальником. Чжан Цзунци уступил ему эту роль со всеми вытекающими. Ша Фумину нравилось так, а Чжан Цзунци нравилось эдак, вот и славно. Втайне оба, как Чжоу Юй и Хуан Гай,[47] они с охотой соглашались на подобное разделение. Но у Чжан Цзунци отсутствовало честолюбие Ша Фумина, он был практичным и ценил только фактическую выгоду. Он ни за что не стал бы ради пустого звания «начальник» забывать про свои руки. Он всего лишь простой «работник», а начальником становился, лишь оставаясь один на один с Ша Фумином. В этом смысле он был начальником у начальника. Чжан Цзунци вовсе не самоуправствовал, но раз уж в «большинстве случаев» всё решал Ша Фумин, мог ведь Чжан Цзунци «в редких случаях» высказать «некоторые свои соображения»? Тем более они всё-таки друзья. Тогда слабый голос Чжан Цзунци, напротив, набирал силу — в важных вопросах он никогда не робел. Кроме того, у Чжан Цзунци было ещё одно преимущество: поскольку он не вмешивался напрямую в управление салоном, то не вызывал ни у кого неудовольствия, и когда дело доходило до коллективного голосования, точка зрения Чжан Цзунци зачастую становилась главенствующей. В итоге его власть отнюдь не ускользала из рук, а зарплату он получал за двоих — замечательно! На большее Чжан Цзунци и не рассчитывал, надеялся только на стабильность салона. Пусть всё дальше так идёт, и ладно…
Внезапно вдруг кое-что произошло. Стабильность массажного салона пошатнулась.
В обеденный перерыв тётушка Цзинь внесла в комнату отдыха кастрюлю супа. Тётушка Цзинь часто организовывала всё именно таким образом: сначала приносила суп, а потом уже горячее.[48] Горячее было упаковано в одинаковые коробки, которые тётушка Цзинь заранее паковала в общежитии: там она раскладывала рис и горячее по коробкам, утрамбовывая содержимое поплотнее, а потом привозила в массажный салон. А в салоне уже всё просто — в одни руки одну коробочку. Тётушка Цзинь раздавала и кричала:
— Обед! Обед! Сегодня у нас баранина!
Чжан Цзунци и так понял, что баранина. Как только тётушка Цзинь вошла в комнату, Чжан Цзунци сразу учуял аромат баранины, весьма специфический на самом деле. Чжан Цзунци любил баранину. Особенно любил этот особенный запах. Когда речь заходит о баранине, то многие начинают хвастаться своими родными местами. Что самое примечательное в родном краю? «У нас баранина не воняет!» Полная чушь! Если баранина не пахнет, разве она может называться мясом? Если баранина не пахнет, то получается как в пословице про обманщиков: «на вывеске баранья голова, а торгует собачатиной». Но как бы ни любил Чжан Цзунци баранину, случай полакомиться выдавался не часто. Причина проста: в массажном салоне действовали свои правила — еду и жильё сотрудников оплачивали хозяева салона. Если директора хотели заработать побольше, то надо было избегать пересудов среди сотрудников. Директора ели из общего котла с работниками, контролируя своих подопечных, но на самом деле директора контролировали ещё и себя, а потому баранину доводилось есть очень редко.
Чжан Цзунци взял из рук тётушки Чжан коробочку с едой, открыл и вдохнул запах. С вкусной едой всегда так — нельзя сразу накидываться, сначала надо понюхать. Только когда нанюхаешься так, что дальше ждать невмоготу, можно потихоньку отправлять её в рот. Что такое «подогревать аппетит»? Вот это оно и есть! Чем вкуснее еда, тем сильнее надо подогреть аппетит, чем сильнее его подогреешь, тем вкуснее тебе покажется еда.
Ничто не предвещало проблем, но вдруг Гао Вэй поднялась с места. Она со стуком поставила коробку с едой на стол. Стук вышел громкий, и Гао Вэй заявила:
— Подождите! Не ешьте пока. Я хочу кое-что сказать.
Её тон не предвещал ничего хорошего.
Чжан Цзунци не понимал, что произошло, и, наклонив голову, замер с палочками в руке, не донеся кусок баранины до рта.
Гао Вэй продолжила:
— У меня в коробке три куска баранины. Ду Ли, посчитай-ка, сколько у тебя?
Всё произошло так внезапно, что Ду Ли сразу не отреагировала. Гао Вэй выхватила у неё коробку из-под носа, открыла и поставила на стол:
— Ду Ли, доктора ничего не видят, но ты-то видишь! Считай, а мы все послушаем.
Ду Ли действительно видела. Она видела две коробки с едой — свою и Гао Вэй. И в её коробке баранины было много до неприличия, так что Ду Ли возразить было нечего.
— Ах, ты не будешь? Ладно! Тогда я посчитаю, — сказала Гао Вэй.
Ду Ли внезапно огрызнулась:
— Еду не я раскладывала! Я-то тут при чём? Я до неё ещё и не дотронулась! С какой стати я буду считать?
Гао Вэй хмыкнула:
— Ну да. Ты не при чём. К тебе это не имеет никакого отношения. Подожди пока!
Гао Вэй поднесла коробку Ду Ли к лицу тётушки Цзинь и продолжила:
— Тётушка Цзинь, Ду Ли говорит, что она тут не при чём. Еду ведь вы раскладывали? Тогда вы и посчитайте!
Тётушка Цзинь проворачивала такое не в первый и не во второй раз и не чувствовала страха. Слепые всё равно ничего не увидят, остаются только зрячие, но кто будет считать? Кто её раскусит? А Гао Вэй взяла да и увидела. Эта девчонка её раскусила. Лоб тётушки Цзинь покрылся испариной.
Гао Вэй сказала:
— Ах, вы тоже не будете считать? Что ж… Вы не будете считать, тогда я посчитаю!
Гао Вэй впрямь начала считать. Она считала медленно, чтобы каждая цифра долетала до ушей каждого слепого. В комнате отдыха стояла мёртвая тишина. Когда Гао Вэй досчитала до двенадцати, по толпе массажистов пошёл ропот. Возмущение от несправедливости. Презрение. А ещё, возможно, гнев. Но это было ещё не всё. Гао Вэй продолжала считать. Дойдя до пятнадцати, она продемонстрировала способность контролировать ситуацию и не стала говорить «итого пятнадцать», а спросила:
— Продолжать не надо?
Она замолчала, оставив каждому из присутствующих простор для воображения.
— Тётушка Цзинь, мясо вы ведь покупаете не на свои деньги, а на деньги салона?
Гао Вэй снова потрясла коробкой перед носом тётушки Цзинь со словами:
— Человек промышляет — небо наблюдает. Ду Ли, подтверди-ка, проверь, что я не вру.
У Ду Ли вина приняла форму гнева. В такие моменты человек не задумывается о последствиях. Ду Ли резко протянула руку и опрокинула коробку с едой. По комнате отдыха пошёл дождь. Дождь из риса. Дождь из баранины. Ду Ли завопила:
— При чём тут я?!!
— Нельзя так говорить, — сказала Гао Вэй. — Если ты всё отрицаешь, то с чего же тётушка Цзинь так себя ведёт? Что же она, собак кормит?
— А разве нет? — внезапно рявкнула тётушка Цзинь. — Собак и кормлю!
— Ну, наконец-то, тётушка Цзинь сказала хоть слово правды! — заметила Гао Вэй. — Хорошо, и так всех задержали. Давайте уже обедать. Кушайте!
Ша Фумин, перебирая куски баранины, молча подсчитал количество мяса в своей тарелке. Он не хотел этого делать, презирал подобное поведение, но не выдержал. Ша Фумин был директором, но статистический анализ содержимого собственной тарелки его не порадовал. Однако сейчас Ша Фумина заботила не Ду Ли, а другой человек, Чжан Цзунци, а если точнее, то коробка с едой перед Чжан Цзунци. Разумеется, он не мог пойти и пересчитать куски баранины у Чжан Цзунци, однако выводы напрашивались неутешительные, очень и очень неутешительные. Он признал, что цифры раздуты и огр