ыла ему рот поцелуем. Её шаловливый язычок бесцеремонно проник в рот Чжан Цзунци, сначала просочился между губ, а потом и между зубов. Его передние зубы были плотно сомкнуты, но язык возлюбленной всегда знает волшебное заклинание. Сезам, откройся! Сезам, откройся! Сезам, откройся!
Зубы Чжан Цзунци разомкнулись. Язык девушки безо всяких колебаний тут же проник в его рот. Боже, их языки наконец встретились! Какой волнующий момент, незаметный для чужих глаз, — оба вздрогнули от испуга. Язык девушки сплетался с языком Чжан Цзунци. Молодой человек чуть не потерял сознание и внезапно в ужасе выплюнул язык девушки. Чтобы как-то замаскировать свой грубый поступок, Чжан Цзунци ничего не оставалось, как притвориться, что его тошнит. Притворство стало правдой, и его по-настоящему вывернуло. Что оставалось делать девушке? Твердить о любви с удвоенной силой, одной рукой хлопать Чжан Цзунци по спине и при этом быстро поглаживать вверх-вниз.
С того самого первого поцелуя Чжан Цзунци преисполнился ужаса перед поцелуями. По дороге домой его мучили сомнения. На самом деле ему понравилось целоваться. Тело настойчиво твердило, что он хочет целоваться. Ему нужно целоваться. Он изголодался. Но вот только боялся. Его губы и язык боялись любого предмета, который проникал в рот, пусть даже это язык любимой девушки. А разве можно не целоваться? Этот вопрос он задать не осмеливался.
Однако может ли быть любовь без поцелуев? Поцелуи для любви как воздух и вода, белки и витамины. Без поцелуев любовь умрёт.
Целоваться или не целоваться — вот в чём вопрос. Любить или не любить — вот ещё в чём вопрос.
Не может, не может любимая девушка быть отравленной. Не может быть. Определённо нет. Он снова и снова уговаривал себя: надо поверить, обязательно надо поверить… Однако в последний момент, когда доходило до дела, Чжан Цзунци снова трусил. Он не мог этого сделать. Причём не мог не только целоваться, но и есть то, что девушка ему предлагала. Чжан Цзунци тянул время. Пока девушка не начинала есть, он тоже ни за что не начинал. Не верил. Сомневался. Скептики в крайнем их проявлении неисправимы до самой смерти, и на его лице навеки застыло выражение сомнения.
Та девушка в итоге рассталась с Чжан Цзунци. По её инициативе. Девушка оставила Чжан Цзунци клочок бумаги, письмо, в котором говорилось: «Цзунци, не надо ничего объяснять. Я понимаю твои чувства. На самом деле я такая же, как ты. Это любовь придала мне смелость. А у тебя смелости нет. Не потому что ты слабак, просто ты меня не любишь».
Чжан Цзунци водил указательным пальцем по письму, по выпуклым точкам. Он любил. Он потерял свою любовь. Он истолковал любовь с изнанки, совсем как азбуку для слепых: только обратную сторону знаков ты можешь потрогать, можешь прочесть, можешь понять. Словно бы всё предопределено.
Вопреки собственным ожиданиям Чжан Цзунци, державшего в руках письмо, уголки его рта, залитого слезами, потихоньку поползли вверх. Вытерев слёзы, он вдруг почувствовал, что смеётся. В конечном итоге он освободился.
Душевная тайна так и осталась навеки тайной. Став начальником, Чжан Цзунци проявлял настойчивость лишь в одной мелочи — повара должен искать, проверять и одобрять только он. Никаких возражений и точка.
На самом деле, когда они с Ша Фумином на паях открывали салон, то заранее обговорили, что ни в коем случае нельзя брать на работу своих родственников. Но после множества уловок Чжан Цзунци удалось-таки протащить кандидатуру тётушки Цзинь. Хорошо, что Ша Фумин не стал спорить с Чжан Цзунци. Это же всего лишь повариха, а не какая-то там ключевая должность, что плохого? Пусть приходит!
Кто бы мог подумать, что этот человек на такой мелкой должности возьмёт да и наделает такого шуму?
Тётушка Цзинь должна уйти, думал Ша Фумин, лёжа на кресле для массажа ног.
Тётушке Цзинь ни в коем случае нельзя уйти, думал Чжан Цзунци, лёжа на массажной кушетке.
Откуда тётушке Цзинь было знать, что думает Чжан Цзунци? Вернувшись в общежитие, она никак не могла успокоиться, события приняли неприятный оборот. Ей скоро сорок лет, найти в Нанкине такую работу на самом деле нелегко. Тётушка Цзинь жила в деревне. Муж и дочь отправились на заработки в Дунгуань,[49] так что она фактически осталась дома одна. Насколько это тяжело, тому, кто подобное не испытывал, и не представить. На четвёртый год после отъезда мужа и дочери тётушка Цзинь в итоге «сошлась» со вторым дядюшкой, который жил на восточной стороне деревни. Слово «сошлась» не совсем подходит, поскольку фактически дядюшка её принудил. Вообще-то она могла бы и закричать. Но то ли чёрт попутал, то ли мысль какая-то внезапно промелькнула, но кричать она не стала. «Дядюшке» было шестьдесят семь, и стоило ему снять штаны — так просто чудовище! Кожа везде свисала складками, и от него исходил характерный для стариков заскорузлый запах. Тётушку Цзинь прямо-таки затошнило, хотелось забить эту скотину, но она не смогла сопротивляться его чудовищной атаке и в итоге потеряла две свои души «хунь».[50] Её тело всплыло, словно дохлая рыба — подобного тётушка Цзинь никогда не чувствовала. Она испугалась, вошла в раж и начала активно отбиваться, испытывая отвращение, её сердце переполняла гадливость, от которой душа снова готова была вылететь, а ещё была грязь, которая побуждает человека к активным действиям… Женщина едва не обезумела. Со вторым дядюшкой они «сошлись» только раз, а тётушка Цзинь из-за этого выплакала все глаза. Телесная оболочка «второго дядюшки» превратилась в голодного духа и с утра до ночи носилась по деревне. Завидев его силуэт, тётушка Цзинь дрожала от страха.
Вот поэтому она и уехала из дома на заработки, фактически просто сбежала из родной деревни. С таким трудом убежала, а теперь возвращаться? Вернуться она не могла ни за что на свете. Дома ждал голодный дух. Хоть убейте, а обратно она поехать не рискнёт!
Всё из-за этой проклятой девчонки, из-за Ду Ли! Двадцати с небольшим лет от роду, она уже вступила в самый голодный возраст. Она вообще-то хорошая, на мужиков не падкая, зато прожорлива вдвойне. Только и думает о еде! Если бы не она, разве тётушка Цзинь пошла бы на такое постыдное дело? До чего ж она докатилась? Видит небо, она честна! Тётушка Цзинь каждый месяц получала тысячу юаней и, хвала небесам, никогда не шла ни на какие хитрости ради себя, ни гроша в карман не положила.
Тётушка Цзинь была таким человеком, который в жизни не изменял природной отзывчивости. Если кто-то ей нравился, то она не могла справиться с собой и подкармливала, а если кто-то приходился не по душе, тому в плане еды придётся несладко. Ду Ли она и привела в салон, та всегда подлизывалась, так неужели тётушка Цзинь не подложит ей пару ложечек? Если у Ду Ли прибыло, то у Гао Вэй, понятное дело, убыло. И, как назло, Ду Ли заполучила эту Гао Вэй в заклятые враги! Она, дрянь, рано или поздно пойдёт по кривой дорожке!
Но, раз уж ситуация зашла так далеко, тётушке Цзинь нужно было взять себя в руки. Нельзя сдаваться без сопротивления! Просто нельзя.
Проплакав полдня, тётушка Цзинь с кислой миной приготовила ужин и отнесла в салон. Снова вернулась в общежитие, застелила постель и тихонько собрала вещи. Затем уселась на край кровати и стала тихонько ждать. За полночь вернулся Ша Фумин, вернулся Чжан Цзунци и все массажисты. Тётушка Цзинь взяла свою котомку и тихонько постучалась в комнату, где жил Чжан Цзунци.
Она поставила вещи на пол и тихим голосом задала Чжан Цзунци в лоб вопрос:
— Директор Чжан, вы начальник или кто? Вы в салоне хоть что-то решаете или нет?
Этот вопрос не имел смысла и задан был некстати, но задел Чжан Цзунци за больное. У него даже мешки под глазами задрожали.
За стеной жил Ша Фумин, поэтому Чжан Цзунци понизил голос и суровым голосом сказал:
— Ты что несёшь?
Чжан Цзунци голос понизил, а тётушка Цзинь не пожелала этого делать. Она внезапно перешла за крик и заорала во всё горло:
— Директор Чжан, я допустила ошибку! Мне совестно тут оставаться! Я виновата перед директором Ша, виновата перед вами, виновата перед всеми! Я ждала, когда вы вернётесь, чтобы перед всеми извиниться! Я вещи собрала, сегодня же ночью поеду домой, прямо сейчас и уйду!
На половине фразы она уже начала плакать и договаривала уже всхлипывая. Рыдала тётушка Цзинь громко, некрасиво, завывала и не заботилась о том, как выглядит со стороны.
На самом деле их общежитие было большой квартирой: четыре спальни и два зала. Залы и спальню хозяев разделили перегородками — получилось несколько комнат разного размера. Тётушка Цзинь так орёт! Разве можно не услышать? Только если притвориться.
Тут из своей комнаты вышел Ша Фумин. Он не хотел выходить. Этот вопрос должен был уладить Чжан Цзунци, выговаривать нехорошо. Но раз поднялась такая шумиха, то не выйти не получилось. Ша Фумин покашлял и встал на пороге комнаты Чжан Цзунци:
— Уже почти час ночи, все устали после рабочего дня, не пора ли спать?
Тётушка Цзинь обратила внимание на то, что Ша Фумин попросил её только не шуметь, но ничего не говорил об отъезде. Реплика прозвучала на самом деле многозначно. Чего же он хочет: чтобы она ушла или чтобы всё-таки осталась? Чжан Цзунци тоже понял, что Ша Фумин спасает ему лицо, но при этом и задаёт трудную задачу. Стало ясно, что Ша Фумин не хочет высказываться по поводу того, уходить тётушке Цзинь или нет, оставляя это на усмотрение Чжан Цзунци.
Вслед за Ша Фумином из комнат вышла и большая часть массажистов. В узком проходе столпились почти все сотрудники, кроме Сяо Ма и Ду Хун. Очень хорошо! Тётушка Цзинь закрыла лицо руками, но сквозь щель между пальцами бросила взгляд в коридор и увидела, что происходящее ей на руку. Если она даже и решит уйти, то непросто будет просочиться сквозь такую толпу.
Тётушка Цзинь продолжала плакать. Она рыдала и продолжала разглагольствовать в основном о том, какая она плохая и как мучается угрызениями совести, по ходу вставляя реплики, дескать, «надо уйти». Время перевалило за полночь, в общежитии стоял ужасный шум, и тут ещё сверху громыхнули перекрытия. Очевидно, разозлился жилец с верхнего этажа. Словно бы беспокоясь, что одним ударом ноги об пол проблему не решить, жилец сверху топнул ещё раз. Глухой звук эхом разлетелся по комнате. Эхо зазвенело в ушах Ша Фумина, и точно так же в ушах Чжан Цзунци.