— Если бы младший был вполовину такой, как ты…
— Мам, я подвёл вас…
Мать доктора Вана не понимала, почему сын так говорит. Отец доктора Вана подхватил его реплику:
— Сынок, это я тебя подвёл. Не нужно было просить мать рожать эту скотину.
Доктор Ван внезапно втянул живот при вдохе, а из-за этого расширилась грудная клетка. Кровь снова полилась, не переставая пузыриться. Доктор Ван сказал:
— Пап, твой сын не такой… Ты сходи, спроси — твой сын никогда так не вёл себя.
Родители обменялись взглядами, они не понимали, о чём сейчас говорит сын. Единственное объяснение — сыну слишком больно, так больно, что он помешался.
— Я вас подвёл, — стоял на своём доктор Ван.
— Это папа тебя подвёл…
Рука доктора Вана что-то пыталась нащупать. Отец не знал, что ищет сын, и протянул свою руку. Доктор Ван схватил руку отца и сжал мёртвой хваткой. Ощущение было необычным, настолько странным, что стало боязно. В этот миг доктор Ван даже не мог привыкнуть к новому чувству. Двадцать девять лет прошло. Впервые за двадцать девять лет доктор Ван соприкоснулся кожей с кожей отца. В его воспоминаниях на месте ощущения кожи отца стоял прочерк. Доктор Ван держал отцовскую ладонь, дотрагивался до пальцев, кожи, и внезапно вдруг из глаз хлынули слёзы, фонтаном, как кровь. Доктор Ван дрожал и не мог унять дрожь. Лицо было залито слезами. Он тихонько попросил:
— Пап, дай мне пощёчину! Пап! — внезапно заорал доктор Ван во всё горло, судорожно всхлипывая. — Дай мне пощёчину!
Отец доктора Вана и так ещё не оправился от страха, а тут растерялся ещё сильнее, прямо-таки был в недоумении. Что тут скажешь? Что, в конце концов, с их старшим сыном? Отец доктора Вана тоже рыдал и сквозь слёзы посматривал на супругу, которая стояла с открытым ртом. Отец, не обращая внимания на кровь, прижал к себе доктора Вана:
— Потом вернёмся и поговорим. Потом поговорим. Пойдём в больницу. Сынок, давай в больницу!
Врач в общей сложности наложил доктору Вану сто шестнадцать стежков. Раны оказались неглубокие, но длинные. Кожа на груди доктора Вана напоминала кучу тряпья. Полукруглая игла ныряла в неё с одной стороны и выходила с другой. Ему сделали укол анестетика, но доктор Ван всё равно ощущал боль. Левой рукой он сжимал руку отца, а правой — руку матери. Душа болела. Душа болела за родителей, которые, считай, зря родили двух сыновей. Старший сын — отброс общества, а младший — маленький отброс. Что у них осталось в жизни? Ничего. Вся их жизнь прошла вслепую, впустую.
После наложения ста шестнадцати стежков доктора Вана в кабинете скорой помощи задержал полицейский. Полицейского вызвал врач. У пациента рана явно очень аккуратная, типичное ножевое ранение. Если бы на месте доктора Вана был обычный человек, то врач, возможно, наплевал бы, но пациент — инвалид, врач не мог не вмешаться, раз речь шла о преступлении против инвалида.
— Кто вас так? — спросил полицейский.
— Я сам, — ответил доктор Ван.
— Вам нужно сказать правду.
— А я и говорю правду.
— Вы обязаны описать нам подлинную картину случившегося.
— А это и есть подлинная картина случившегося.
— Повторяю ещё раз, хоть вы и инвалид, но вы обязаны рассказать всё, как было.
Доктор Ван поджал губы и опустил кончики бровей, а потом сказал:
— Хоть вы и не инвалид, но вы обязаны поверить инвалиду.
Полицейский спросил:
— Тогда скажите, что послужило поводом?
— Моей крови захотелось поплакать.
Полицейский прикусил язык, не зная, как поступить с этим инвалидом-скандалистом, а потом сказал:
— В последний раз спрашиваю вас, какова подлинная картина случившегося? Если вы знаете, то расскажите, ради вашего же блага!
— Я сама это сделал, — ответил доктор Ван. — Я вам клянусь страшной клятвой! Если я лгу, то пусть моиглаза снова начнут видеть, как только я окажусь на улице.
Доктор Ван не пошёл в массажный салон, вернувшись сначала домой. В холодильнике лежали его двадцать пять тысяч. Кроме того, надо было переодеться во всё чистое. Когда он вошёл, оказалось, брат дома. Вопреки его ожиданиям явился-таки. Он лежал на диване и грыз яблоко. Яблоко было хорошее, крепкое и сочное, судя по звуку. Доктор Ван внезапно испытал приступ паники. Не открывал ли брат холодильник? Доктор Ван двинулся прямиком на кухню и осторожно потянул дверцу. К счастью, деньги были на месте. Доктор Ван засунул двадцать пять тысяч за ремень брюк и подпоясался. Деньги прижались вплотную к низу живота. Холод пробирал до самого нутра, покалывая кожу. Да, деньги действительно остужают.
Доктор Ван ничего не сказал и молча пошёл вниз. Боль нарастала, кроме того, при нём были деньги, так что шёл доктор Ван очень медленно. В квартире внезапно поднялся шум. Доктор Ван не смог разобрать, что говорили родители, но слова младшего брата услышал. Голос у брата был громкий, так что даже через два пролёта он услышал, как брат жалуется на несправедливую судьбу:
— Почему вы не родили меня слепым, а? Если бы я был слепым, то я жил бы своим трудом!
Глава семнадцатаяШа Фумин и Чжан Цзунци
С точки зрения обывателей, Ша Фумину и Чжан Цзунци давно стоило найти возможность сесть и хорошенько обсудить, что им делать с тётушкой Цзинь. Они этого не делали. Ша Фумин так и не открывал рта, Чжан Цзунци тоже. Так наступила холодная война.
В салоне очень давно не проводили собрание. Ничего хорошего в этом не было. Всё предельно ясно: Ша Фумин хотел уволить тётушку Цзинь, а Чжан Цзунци хотел избавиться от Гао Вэй. Тот факт, что они не хотели устроить собрание, говорил лишь о наличии проблемы: оба шефа на самом деле ничего не придумали, не были ни в чём уверены, каждый намертво стоял на своём. Возможно, нежелание проводить собрание подтверждало наличие и ещё одной проблемы: в глубине души ни директор Ша, ни директор Чжан и не думали идти на уступки.
Ша Фумин всем сердцем жаждал уволить тётушку Цзинь. Однако он понимал: если он хочет выгнать тётушку Цзинь, то единственный способ — обвинить обе стороны и выгнать заодно и Гао Вэй. Но как может Гао Вэй уйти? Она уже стала глазами и ногами Ду Хун. Если Гао Вэй уйдёт, то как быть с Ду Хун? Ей же не объяснишь… Проблема заключалась в том, что Ша Фумин хотел было сделать ход, вот только карты его держал в руках Чжан Цзунци. Чжан Цзунци, в свою очередь, тоже намеревался сделать ход, но его картами владел Ша Фумин. Они мерялись терпением.
Мерялись и так, и сяк, а время шло. Если судить поверхностно, то затягивание конфликта было справедливым для обоих, но в реальности всё обстояло иначе. Проблема-то так и не решилась. Ша Фумин думал-думал, и у него родилась новая идея, появилось новое решение — разделить салон.
После всестороннего анализа Ша Фумин договорился встретиться в час ночи с Чжан Цзунци, и они отправились в чайную под названием «Четыре стороны». Ша Фумин заказал себе чайник красного чая,[53] а Чжан Цзунци — зелёного. В этот раз Ша Фумин не стал ходить вокруг да около, а очень чётко изложил план действий: он возвращает Чжан Цзунци сто тысяч, а потом меняет вывеску, и «Массажный салон Ша Цзунци» превращается в «Массажный салон Ша Фумина». Ша Фумин назвал цифру в сто тысяч не с потолка — когда они объединялись в товарищество, то вложили по восемьдесят тысяч, которые пошли на оформление документов, аренду помещения, отделку и покупку оборудования. После этого раз в квартал они вдвоём распределяли пропорционально доходы. Сейчас же Ша Фумин предлагает Чжан Цзунци не восемьдесят тысяч, а сто, неплохо.
Чжан Цзунци не стал ломаться, он тоже был очень прямолинеен. Да, он был согласен разделить салон, однако с небольшой поправкой в условиях: отступные не сто тысяч, а сто двадцать — это он обозначил очень чётко. Как только Чжан Цзунци получит свои сто двадцать тысяч, так незамедлительно «уйдёт». Подобного Ша Фумин не ожидал — сто двадцать тысяч многовато. Но Ша Фумин не произнёс вслух «многовато», а развернул ситуацию в свою сторону:
— Что ж, можно и сто двадцать. Или же давай поступим так. Ты мне даёшь сто двадцать тысяч, и уйду я.
Если на этом они и порешат, то Ша Фумин сочтёт переговоры успешными. У него на руках есть какие-то деньги, если добавить сто двадцать тысяч, то может хватить и на новый салон. Присмотреть помещение, оформить все бумаги, сделать ремонт, и максимум месяца через три он снова станет начальником. Ша Фумин всё уже придумал — они с Чжан Цзунци, считай, братья, так что новый салон должен располагаться подальше, как минимум в пяти километрах от заведения Чжан Цзунци. Потом он заберёт Ду Хун и Гао Вэй. Если доктор Ван и Сяо Кун захотят прийти, то хорошо. Не пройдёт и двух лет, как он снова сможет развернуться. Он-то развернётся, а вот удержится ли на плаву Чжан Цзунци, сказать сложно. В конце концов, всеми рутинными делами в «Массажном салоне Ша Цзунци» заведовал именно он, Ша Фумин.
Фактически Ша Фумин торопился с разделением салона. Размолвка с Чжан Цзунци была лишь одной из причин — основным поводом стали всё-таки его взаимоотношения с Ду Хун. Да, надо срочно открывать салон, но и жить-то тоже срочно надо. Он уже не мальчик, пора подумать и о собственной жизни. Но разве Ду Хун не «маленькая»? Тогда можно открыть салон, забрать туда Ду Хун и потихоньку ждать. Время есть время, вспять потечь не может. После открытия нового салона Ша Фумин должен купить туда пианино. Если Ду Хун захочет, то сможет каждый день сидеть в салоне и играть на пианино, а зарплату ей будет платить он сам. В этом есть два плюса: во-первых, звуки пианино мелодичны — атмосфера в новом салоне будет кардинально отличаться, можно будет Ду Хун одеть в какое-нибудь особое платье. Во-вторых, заполучить в салон Ду Хун — ключевой момент. Если в нём будет Ду Хун, то будут надежда и счастье. Ша Фумин не мог себе больше позволить видеть те страшные сновидения. Он не хотел видеть во сне руки, не хотел видеть два кубика льда. Лёд слишком холоден, а руки слишком твёрды.