Короче, разделить салон необходимо, вопрос только — как? Если бы Ша Фумин с самого начала потребовал у Чжан Цзунци сто двадцать тысяч, хотя у него язык бы не повернулся, то у Чжан Цзунци был бы повод отказаться. А сейчас Чжан Цзунци сам озвучил цифру в сто двадцать тысяч, что очень удобно. Он охотно согласится уйти с этой суммой в кармане, а если не получится, то согласен и на сто. Короче говоря, Ша Фумина беспокоило то, что Чжан Цзунци вообще не захочет разделить салон, но стоило прозвучать сумме, будь то сто тысяч или сто двадцать, для него это стало беспроигрышной сделкой.
Ша Фумин сделал глоток чая, почувствовав, что переговоры приблизились к концу. Ша Фумин никак не ожидал, что удастся всё так благополучно разрешить! Салон поделили, при этом не рассорились, разве мог результат оказаться ещё лучше? Ша Фумин на волне радости вспомнил первые дни после открытия «Массажного салона Ша Цзунци». Тогда ещё и салон-то толком не заработал, а они жили душа в душу, или молчали, а если и заговаривали, то раскрывались друг другу, жаль, что спать нельзя было на одной кровати. Какое хорошее было время! Дружеский медовый месяц, мужской медовый месяц. Кто бы мог подумать, что потом жизнь всё чаще начнёт спотыкаться? Хорошо хоть разошлись по справедливости и остались друзьями.
Однако Ша Фумин ошибался. Его радужным надеждам не суждено было сбыться. Пока Ша Фумина распирало от радости, Чжан Цзунци повёл себя профессионально и заявил:
— Я отдам тебе сто двадцать тысяч, без проблем, но скажу тебе честно, как старому другу, наличных у меня нет. Если хочешь, подожди пару лет. Я тебя деньгами не обижу. Уж в этом можешь мне верить. Как только решишь уйти, там мы сразу и подпишем соглашение.
Такого хода Ша Фумин никак не ожидал. Чжан Цзунци практически наступил ему на горло. Он вспомнил, как неловко чувствовал себя, обдумывая решение, не знал, как сказать такое Чжан Цзунци. А когда набрался смелости и сказал, то понял, что всё это время Чжан Цзунци тоже не прохлаждался. Он тоже всё взвесил, причём более обстоятельно, чем Ша Фумин, и сделал один ход вперёд, выиграл с перевесом в одно очко. Ша Фумин корил себя за опрометчивость, не стоило идти на хитрости. Зато теперь хорошо, ему досталась пассивная роль. Ша Фумин тут же растерялся, не зная, что сказать. Ну, раз не знал, то и разговору конец! Ша Фумин растянул губы в улыбке и нажал кнопку часов, закреплённых на поясе. Время уже не раннее. Лучше всего вернуться домой. Ша Фумин достал кошелёк, хотел расплатиться. Чжан Цзунци тоже достал кошелёк со словами:
— Пополам.
Ша Фумин возразил:
— Это ещё зачем? Выпили-то всего по чашке чая.
Чжан Цзунци повторил:
— Лучше пополам.
Ша Фумин покивал, не стал настаивать и согласился. А на сердце стало очень тяжело, можно даже сказать, тоска накатила. В этот раз «пополам» звучало совсем не так, как в самом начале. Их отношения, считай, подошли к концу.
Когда они объединились в товарищество и обдумывали создание совместного «Массажного салона Ша Цзунци», Ша Фумин первым предложил, чтобы всё было пополам. В то время оба они работали по найму в массажном салоне на центральной набережной Вайтань в Шанхае, которую ещё называют Шанхайским пляжем. Ша Фумин придавал большое значение самой идее деления пополам. «Каждому половину» — не только способ инвестиции капитала в пропорции пятьдесят на пятьдесят, здесь подразумевался ещё и подтекст: мы с тобой оба будем начальниками, но не друг другу. По правде сказать, Ша Фумин сделал так вопреки собственной воле, он очень дорожил званием начальника и не хотел делить его ни с кем. Как ни странно, в вопросе главенства у слепых — людей, которые зарабатывают себе на жизнь, амбиции ещё похлеще, чем у зрячих. Практически не найти слепого, которому не хотелось бы примерить на себя особый статус начальника. Когда выдавалась свободная минута, Ша Фумин болтал с коллегами и вскоре вывел следующий факт: почти все слепые имели одинаковое намерение или, можно сказать, мечту — «как только появятся деньги, вернуться на родину и открыть собственный салон». «Открыть салон» — деловой проект, но внутри него бьётся, словно сердце, желание стать начальником.
То, что Ша Фумин охотно согласился открыть салон пополам с Чжан Цзунци, целиком и полностью связано с его дружеским расположением к Чжан Цзунци. В Шанхае они стали близкими друзьями. Почему так случилось? Есть одна причина.
Как и все массажисты, Ша Фумин и Чжан Цзунци жили в Шанхае жизнью наёмных рабочих. Тот Шанхай, который называют «территорией иностранцев», к ним не имел ни малейшего отношения. Для них Шанхай сводился к двум кроватям: одна кровать стояла в массажном салоне и давала им пропитание, а вторая стояла в общежитии — и здесь проходила вся остальная жизнь. С кроватью в салоне ещё надо было управиться да потрудиться хорошенько. Но по-настоящему Ша Фумин всё-таки боялся кровати в комнате общежития. Его кровать стояла в малюсенькой комнатёнке площадью в тринадцать квадратных метрах. На тринадцати квадратных метрах были вплотную впихнуты восемь кроватей. Если хорошенько подумать, то восемь кроватей в пересчёте даёт восемь мужчин. Восемь мужчин теснились здесь, но, как ни странно, пахло тут вовсе не мужчинами и даже вообще не людьми. Это была смесь низкосортного алкоголя, низкосортного табака, низкосортной зубной пасты, низкосортного мыла, высококачественных потных ног, подмышек и даже высококачественных экскрементов. Все эти составляющие смешивались воедино, создавая запах, от которого кружилась голова, особый запах, запах работы по найму вдали от родных мест.
Ша Фумин и Чжан Цзунци жили в одной комнате. Ша Фумин спал на верхнем ярусе кровати, Чжан Цзунци тоже. Друг напротив друга. Обычно они мало разговаривали. Но потом наступил день, когда они стали чаще общаться: их соседи про кровати, занимавшие нижние ярусы, одновременно завели себе подружек.
У соседей появились подружки — событие радостное, можно и отметить, хотя, разумеется, это их личное дело. Однако оба соседа «снизу» внезапно сделали нечто из ряда вон выходящее — одновременно оставили своих подружек на ночь. Они оторвали несколько кусков ткани и прикрепили их канцелярскими скрепками к каркасу кровати, отгородившись с трёх сторон — в итоге получилось замкнутое личное пространство. Скажем прямо, в этом закутке они вели себя сдержанно и пристойно, и за всю ночь оттуда не раздалось не единого неподобающего звука. За это им большое спасибо. Вот только кое-что соседи «снизу» всё же упустили из виду: как они ни старались, но могли контролировать только звуки, а вот простые движения тел — нет. Они двигались — кровать качалась. В итоге верхний ярус тоже трясся, даже сильнее, чем нижний. Ша Фумин лежал наверху, Чжан Цзунци тоже лежал наверху, и их тела из ничего обрели ритм. Этот ритм был беззвучным, размеренным, безотносительным, хотя и чреватым последствиями, не на жизнь, на смерть. А им оставалось лишь лежать как ни в чём не бывало, испытывая при этом возбуждение.
Вот так Ша Фумин и Чжан Цзунци подружились. Они тайком ругались, матерились и жаловались. Как говорится, те, кто страдает от одной болезни, сочувствуют друг другу. Правда, они не болели, были товарищами не по несчастью, а по эрекции. Это преступление не все могут вынести. Другие люди их не поймут, а они друг друга понимали. У них были общие страдания, общая досада, общее томление, общая тоска, общее стремление уйти от насмешек. Они могли лишь утешать друг друга сообща. Быстро нашлась и общая мечта — ах, как было бы хорошо иметь собственную квартиру! Как можно получить «собственную» квартиру? На этот вопрос есть один-единственный ответ — самому стать начальником.
Можно с уверенностью утверждать, что дружба Ша Фумина и Чжан Цзунци проверена в беде. Они вместе вырвались из огня, рискуя жизнью. Без прикрас. Они возненавидели работу по найму до ужаса, иными словами, всей душой захотели стать начальниками. Обретя общее горячее желание, они решили объединить капиталы и досрочно вступить в ряды начальников. Ша Фумин сказал:
— Твоя половина — моя половина. Имя я тоже придумал, давай назовём «Массажный салон Ша Цзунци». Вот только в Шанхае помещения очень дорогие. Давай знаешь что сделаем? Поедем в Нанкин! Бизнес он везде бизнес.
Ша Фумин отреагировал мгновенно. Он взял Чжан Цзунци в Нанкин. Почему именно «взял»? Причина проста: Нанкин — наполовину родина Ша Фумина, его генеральный штаб. Чжан Цзунци не имел к Нанкину никакого отношения, его родиной был маленький городок на срединной равнине, но нельзя же открывать массажный салон в захолустье.
Учреждение «Массажного салона Ша Цзунци» стало важной вехой. Эта веха обозначала не превращение Ша Фумина и Чжан Цзунци из наёмных работников в начальников, нет. Эта веха обозначала превращение Ша Фумина и Чжан Цзунци из двух совершенно чужих друг другу наёмных работников в братьев, разделивших горе и радость. Была учреждена их дружба, она достигла наивысшего пика. На самом деле, в глубине души Ша Фумин и Чжан Цзунци вовсе не примирились со сложившейся ситуацией. Ша Фумин изначально мечтал открыть «Массажный салон Ша Фумина», а Чжан Цзунци? То же самое — он планировал открыть «Массажный салон Чжан Цзунци». Но хоть между ними и была дружба, проверенная временем, дружба до гробовой доски, разве могли «Ша Фумин» и «Чжан Цзунци» довольствоваться «Ша Цзунци»? Ша Фумин — это Ша Фумин, у него свои родители. Чжан Цзунци — это Чжан Цзунци, у него тоже свои родители. А вот с «Ша Цзунци» всё иначе — у него нет родителей, Ша Фумин — отец «Ша Цзунци», Чжан Цзунци — тоже отец «Ша Цзунци». Они стали не просто начальниками — они стали одним человеком. Они стремились вперёд, прикладывали усилия, но при этом шли на уступки, делая всё возможное, чтобы сберечь дружбу. Их трогала собственная дружба, и так же их трогали собственные чувства. Как говорится, если у тебя в жизни один друг, этого достаточно, и нужно обходиться с ним, как с братом.[54]
Можно сказать, что у Ша Фумина и Чжан Цзунци никогда не возникало никаких противоречий, но, разумеется, это неправда. Стоит стать начальником, как появляются и противоречия. Крошечные, пустяковые. Разве же это противоречия? Ради сохранения дружбы названные братья строго придерживались одного принципа: что бы ни случилось — молчи. Если заговоришь, то ты мелочный. Кто первый заговорил, тот и мелочный. А мы же братья — надо уступать друг другу. Уступишь — и всё пройдёт. А совсем без противоречий разве можно? Они же всё-таки вдвоём, салон один, а работать приход