— Вот-вот! — подтвердила Даша. — Отец оттуда и привёз. Давно-предавно. Этой игрушке лет почти столько же, сколько и мне. Я называла её «шаром счастья». Ну, не я, — поправилась она, — мы с Зоей.
Слуцкий разглядывал безвкусно и прочно сделанную вещицу.
— Мне тоже такие бури в стакане всегда нравились. Казалось, поштормит, повьюжит понарошку, а твою собственную взаправдашную жизнь обойдет штормяга стороной.
— Нет, Дед. Я в этом «стакане» не бурю, а гармонию вижу, какой нет в действительности…
Иван Антонович бережно накрыл шар ладонью и заглянул Даше в глаза.
— Ты милая и умная девочка, поэтому не обидишься на меня за этот вопрос. Как, скажи, Валерий вписывается в твоё представление о гармонии и счастье?
Даша взяла шар из рук деда и погладила разыгравшийся вмиг снегопад.
— Дед, давай не будем о нём…
— Подожди, детка! Ответь мне только на один вопрос, и обещаю тебе, если не хочешь о нём говорить, больше не спрошу. Есть какая-то причина, по которой ты его держишь около себя?
— Да, Дед. Такая причина есть.
Раздался звонок в дверь, и Слуцкий с сожалением понял, что его общение с внучкой один на один закончилось. Пришла Катерина и с порога стала жаловаться на плохую погоду. Голова, плечи, рукава пальто были сплошь засыпаны снегом. В руках она держала тяжеленную на вид сумку, и Иван Антонович бросился на помощь.
— Давайте-ка сюда ваш, с позволения сказать, ридикюль! Ого! Что это вы с собой таскаете? Кирпичи?
— Почти что. Пирожки с капустой и немного сладких. Утром напекла. Малину с черникой ещё летом заморозила. Вы там в Америке эти ягоды небось в конфитюрах только и едите. Сейчас будем обедать, — уютно говорила она, стряхивая с одежды снег.
— Вы хоть на машине этот ресторан приволокли?
— Да что вы! — отмахнулась она. — Тут автобус ходит. И потом, какой это ресторан! Так, походная кухня. В ресторан нас всех Валерий пригласит. Он сегодня должен был за машиной поехать. Так ведь, Дашенька? — крикнула она в сторону комнаты и бережно расправила на плечиках влажное пальто.
Раздался довольно противный скрежещущий звук, который сопровождал теперь все передвижения Даши по квартире, и она въехала в прихожую на своей разбитой старой коляске. Слуцкий укоризненно покачал головой.
— Ну почему ты не разрешаешь купить тебе новый транспорт?! Разваливается эта колымага на глазах.
— Нет-нет! Ни в коем случае! Не вздумай, Дед! Слышишь? Я загадала, что должна встать на ноги именно из этой коляски. Примета у меня такая…
— Валерий действительно за машиной отправился? — спросил он Дашу, когда сели за стол.
— Угу, — довольно пробурчала она, дожёвывая пирожок. — Если купит сегодня, в субботу в ресторан пойдём. Мам, хватит меня закармливать! Ты не видишь, что ли, как я поправилась? Скоро в коляску свою не влезу. Правда придётся новую покупать.
— Нет, Дашенька, не надо новую. Я верю в твою примету, и всё у тебя будет хорошо. Есть ещё одна хорошая примета — цветы-то на твоем подоконнике сохнуть стали! Гусманию вообще выбросить можно.
— Не знаю, что с цветами случилось. Через день по горшку выбрасываю. Недавно такой красавец пожух! — Она приподняла голову и дотронулась пальцем до лба, припоминая название. — О! Абутилон!
Катерина всплеснула руками.
— Это пышный такой, с желтыми фонариками? Ой! Жалко-то как! Ну, всё равно, не расстраивайся!
— Катерина, о какой такой примете вы говорите? И что ж хорошего, когда цветы вянут?
— Знаете, Иван Антонович, говорят, что в доме, где цветёт женщина, цветы не растут, — смущённо улыбнулась она.
Слуцкий внимательно на неё посмотрел и сделал неожиданный вывод:
— Вам, матушка моя, замуж бы надо выйти. Вот и готовите вы вкусно. Не пирожки — объедение.
Катерина насмешливо хмыкнула и поставила перед Слуцким тарелку борща.
— Ты передай Валерию, — обратился он к Даше, — пусть не порет горячку и занимается своей машиной столько, сколько нужно. Не беда, если в ресторан не пойдем! Даже хорошо. Я решил, что сам вас кормить буду. Кухарить ведь моё хобби. — Он снова посмотрел на Катерину.
Она удивилась и почему-то очень обрадовалась, а Даша даже захлопала в ладоши.
— Угощу вас китайской кухней. Это мой конёк, — пообещал Иван Антонович.
— Никогда не пробовала! — воскликнула Катерина. — Хорошая?
— По-моему, очень! В китайской кухне сочетаются очень разные вещи. Как в жизни. Некоторые компоненты кажутся абсолютно несовместимыми на первый взгляд, а потом, глядишь, уживаются в одном блюде совсем неплохо. Так же бывает и с людьми. Мне это интересно. Тут, знаете, один интерес опирается на другой — кулинарный на исследовательский, а исследовательский на человеческий.
— Как хорошо вы говорите, Иван Антонович, — сказала Катерина с горячей симпатией в голосе. — Имейте в виду, мы с Дашенькой теперь от вас не отстанем и, — она помедлила, — я знаю, о чём вы тут до моего прихода говорили. Простите нас. Мы были не правы. Но давайте не будем больше об этом! — Она сделала плавный неопределенный жест пухлой ручкой и обратилась к дочери: — Сегодня утром мне звонили из Зоиной фирмы. Просили зайти в бухгалтерию, чтобы получить расчёт. Сумма небольшая — две тысячи девятьсот рублей, но надо будет зайти на днях.
Даша гневно посмотрела на мать.
— Да ладно, мам, нечего туда ходить! — жёстко произнесла она.
— Какая ты стала резкая и категоричная, — сокрушённо покачала головой Катерина.
— Ты не права, девочка, — вмешался Иван Антонович. — Рачительный хозяин не должен пренебрегать и малым!
— Знаешь, Дед, почему я так говорю? — неожиданно мягко и кротко спросила Даша. — Мне за Зойку обидно. Три года на них горбатилась, всегда была такой безотказной в работе, а они даже не сочли нужным ни деньжат на похороны подбросить, ни людей побольше пригнать. Пришли одни девицы с двумя вениками…
— Дашенька, ну не будь такой строгой! Хорошие цветы принесли девочки, и молодой человек пришёл… Как его? Забыла… Даша, как его звали?
— Костя, — неохотно ответила она.
— Да, да! Костя Лапин. Он больше не приходил к тебе?
— Нет.
— И не звонил?
— Нет. И не звонил.
— Вот с его стороны такое невнимание действительно обидно. Он ведь был Зоечкиным молодым человеком, — пояснила она Ивану Антоновичу, и губы её нервно дрогнули.
— Пора нам, Катерина Ивановна, домой собираться! — не давая ей окончательно расстроиться, бодро предложил Слуцкий. — Я вас провожу. По крайней мере, на такси отвезу. Смотрите, какой снег-то пошёл!
Даша тихо смотрела на них, потирая ладонями подлокотники своей коляски, и Иван Антонович подумал, что сегодняшний разговор дался ей нелегко. Вид у неё был не просто усталый, а совершенно изможденный. Он потрепал её по волосам.
— Тебе, девочка, пора совершить налёт на магазины. Вот твой Валерка сядет за руль, и вперёд! А я вернусь из Воронежа, ты покажешь мне свои обновки, и если они мне понравятся — оплачу. Шучу, шучу, девочка! Оплачу в любом случае.
— Так ты от нас уезжаешь?
— На несколько дней в Воронеж. Хочу навестить свою малую родину.
В прихожей Катерина отдала ему небольшую коробочку.
— Это пирожки сладкие. Вечером в гостинице съедите. Ведь не откажетесь? — спросила она неуверенно.
— Бог мой! Разве можно отказаться от такой вкуснотищи! Спасибо. С вами очень уютно.
Даша попыталась задержать мать — явно не хотела, чтобы она выходила из дома вместе с дедом. Однако Катерина то ли устала, то ли её просто удручала перспектива возвращаться домой в одиночестве, но она категорически заявила:
— Нет-нет, Дашенька, поеду я. До завтра.
Иван Антонович галантно поцеловал Катерине руку, и они вместе вышли из дома.
— Послушайте! — уже в машине предложил он. — Почему бы вам не воспользоваться этой оказией, чтобы заехать к Зое на работу. Сейчас начало пятого, вы успеете. А я подожду вас.
Катерина печально глянула на стену снега. Видимо, представила, как тяжело ей будет тащиться туда на городском транспорте в такую погоду, и согласилась.
— А что Зоя делала в этой фирме? — спросил Слуцкий.
— Она была секретарём у Залесского. Он там то ли директор, то ли хозяин… то ли одно и другое в одном лице.
Подъехали к высокому серому зданию. Слуцкий, прежде чем открыть Катерине дверь, немного схитрил:
— О! В таких многоэтажках лифт можно ждать минут сорок.
Она сразу попалась на крючок.
— Нет, я с лифтом не связана. Мне на второй этаж. Надеюсь, что не задержу вас долго.
— Они работают до шести?
— До семи. У меня уйма времени, — засмеялась Катерина.
Она очень нравилась Ивану Антоновичу, мило себя держала, пирогов вон напекла. Стало неловко, что, воспользовавшись её наивностью, он так легко узнал нужную информацию.
Катерина вернулась минут через двадцать. Глаза влажно поблескивали. Самообладание ей сегодня изменило. Она села на заднее сиденье рядом со Слуцким и почти всю дорогу молчала. Лишь когда он ободряюще потрепал её по плечу, безнадёжно махнула рукой и сказала куда-то в сторону окна:
— Я теперь часто думаю о том, чего она больше никогда не сделает — не появится в этом офисе, не увидит девочек, с которыми я сейчас говорила, не поставит свою фамилию в ведомости, где я только что за неё расписалась. Всё это так невероятно… Но я рада, что могу больше не таиться от вас. Не люблю я ни скрытничать, ни врать! — Слёзы текли у неё по щекам, и она смахивала их зажатой в руке перчаткой.
— Катерина, послушайте, пригласите меня на чай. Не отказывайте старику! А я вас вкусными пирожками угощу. — Он улыбнулся и слегка подбросил коробочку, которую она вручила ему у Даши в прихожей.
Иван Антонович рассматривал фотографии, ворохом высыпанные Катериной на стол. Вглядывался в красивые улыбающиеся лица — и при всей симпатии к сидевшей напротив него женщине думал о том, что счастье, которое буквально изливалось из этой фотожизни, могло бы принадлежать не ей, а его дочери, его Анюте. Он перевел взгляд на Катерину. Сейчас ему нужно задать ей свой главный вопрос, ради которого и напросился на это чаепитие. Вопрос, мучивший его с тех самых пор, как увидел на Крестовском кладбище надгробие с датами рождения и смерти Зои Щербаковой.