Как долго продлится эта ситуация? Может быть, американские университеты и были предметом желаний всего мира в XX веке, но в XIX веке это было не так, и нет никаких гарантий, что это продлится в XXI веке. Китайские университеты могут стать лучшими и самыми привлекательными в мире, и сейчас прилагаются поистине необычайные усилия (стипендия Шварцмана в Цинхуа и Академия Йенчин в Пекинском университете), чтобы привлечь в Китай мировые таланты. Но несмотря на стремление спонсируемого США движения «100 000 сильных» добиться именно такого количества американских студентов, обучающихся в Китае — а это лишь треть от числа китайских студентов в США, — на сегодняшний день количество американских студентов в Китае невелико (снизилось до 21 975 в 2015 году по сравнению с 24 203 в 2014 году) и, скорее всего, таким и останется.
На сегодняшний день приток китайских студентов в США — а также в Британию, Австралию и Японию, правда, в меньших количествах — продолжает расти. Большая часть этих студентов, скорее всего, вернется в Китай, где внесет важный вклад. Но массовая образовательная миграция в США, возможно, связана не столько с доверием американским университетам, сколько с ощущением сомнения и неуверенности в собственных китайских учреждениях, особенно в сегодняшнем репрессивном и неустойчивом политическом климате. Помимо отправки за границу своих детей, своего ценнейшего человеческого капитала, китайские родители сегодня посылают за рубеж и реальные активы, одновременно выводя из страны детей и деньги. Все это, может быть, и не пойдет автоматически на пользу Америке, по крайней мере, в том виде, в котором это представлял ректор Джеймс из Иллинойского университета более века назад, но вряд ли это можно считать голосом в поддержку ближайшего будущего Китая[18].
VI. История и культура
28. Что значит Конфуций для современного Китая?
Майкл Пьюетт
На протяжении большей части XX века Конфуций воспринимался как воплощение того, что Китай должен отбросить, чтобы войти в современный мир. Конфуций изображался как сторонник традиционного общественного порядка, в котором люди должны были социализироваться через ритуалы, чтобы принять заданные роли и обязанности. И если затем они должным образом будут исполнять эти роли и обязанности, общество станет гармоничным. Отцы будут настоящими отцами, сыновья — почтительными сыновьями, жены — верными женами. Помимо этих социальных ролей, ритуалы также внушали всем людям подобающую веру, что сам космос представляет собой гармоничную систему. Если люди будут должным образом исполнять свои социальные роли, гармоничным будет не только общество — оно придет в согласие с высшей гармонией космоса. А потому цель человека — просто принять общество и мир, как предписала традиция. Как якобы стоящий за этими идеями философ, Конфуций был высшим символом традиционного способа мышления.
Конфуцию противопоставляла себя позиция, определяющая себя как модернистское видение. Согласно ему, люди должны разрушить весь традиционный мир и создать мир заново. В первой половине XX века дискуссия в Китае, как и везде в мире, вращалась вокруг того, какое именно модернистское мировоззрение следует принять: капитализм, социализм или коммунизм. В 1949 году один из этих — измов одержал победу: коммунизм.
Мао Цзэдун призвал население восстать и выковать новое, равноправное общество. И ключевым его элементом было полное отвержение Конфуция. Крайняя точка такого отвержения была достигнута во время Культурной революции, когда тексты и артефакты, связанные с Конфуцием, были уничтожены в рамках кампании по стиранию прошлого и созданию новой коммунистической реальности. Мао утверждал, что сейчас, через два десятка лет после революции, чиновники Коммунистической партии становятся подобны новому ученому классу, которому грозит опасность возвращения к традиционным способам мышления. Призыв Мао в Культурной революции был обращен к народу — восстать против чиновников партии так же (в его прочтении истории), как против партийных чиновников последней династии. Мао открыто называл своих оппонентов, таких как Линь Бяо, конфуцианцами, и по этой причине они подлежали уничтожению.
Но в модернистском отрицании традиционного восприятия мира нет ничего нового. Действительно, в ходе Культурной революции Мао открыто сравнивал себя с Первым императором, Цинем Шихуанди, — человеком, который, объединив воюющие царства в 221 году до н. э., попытался разрушить традиционный мир предыдущих Трех династий. А еще Первый император попытался уничтожить интеллектуалов, желавших моделировать общество по прошлому образцу. К конфуцианцам — и тогда тоже — относились с особым презрением. Согласно одному источнику, Первый император приказывал хоронить их заживо. Мао заявлял, что единственная разница между ним и Первым императором в том, что он, Мао, будет более беспощадным и полностью искоренит идеи, которые Первый император совершенно правильно пытался, но в итоге не смог уничтожить.
Если модернистская революция Первого императора провалилась, та же судьба в конце концов постигла революцию Мао. Его коммунистическое мировоззрение оказалось дискредитировано и впоследствии было заменено решительным поворотом в сторону капитализма. В самом деле, к концу XX века Китай стал одной из самых попустительских капиталистических систем мира. Но риторика прорыва из традиционного конфуцианского общества и входа в современный мир продолжалась — только сейчас современный мир стал определяться как капитализм, а не коммунизм.
Результатом поворота Китая к крайней форме неолиберального капитализма стал необыкновенный период экономического роста. Но вместе с тем этот поворот принес растущую поляризацию общества из-за неравенства доходов. К началу XXI века в Китае поднялась дискуссия о самосознании: утратил ли Китай свои ценности и стал ли он миром, где все решают попросту богатство и власть.
И в этом споре Конфуций вернулся.
Первые попытки переосмыслить Конфуция начались не в самом Китае, а в другой части Азии парой десятилетий ранее. В 1980-е годы Сингапур начал развивать форму государственного капитализма, в которой рыночная экономика поддерживается, но и контролируется аппаратом высокообразованных чиновников. Чиновники не избирались демократическим путем, а скорее выбирались через некую форму меритократии. Что примечательно, правительство открытым текстом заявило, что подобная меритократия, где чиновники отвечают за государственную инфраструктуру и правовую систему, а также за духовное управление населением, основана на конфуцианских ценностях. Подобное конфуцианское мировоззрение также было представлено как противоядие для индивидуалистичной, аморальной формы модернизма, бытующей на Западе.
Вместо системы координат «традиции против современности», так выраженно доминировавшей на протяжении предыдущего десятилетия, где Конфуций был представлен иконой традиционного мира, подлежащей разрушению, Сингапур сделал акцент на культурном разрыве между Западом и Востоком, и теперь Конфуций стал иконой Востока, которую следовало возвеличить.
Эта система координат стала все больше распространяться и на Китайскую Народную Республику. В последние годы Китай принялся усиливать меритократические критерии допуска в правительство и энергично подчеркивал важность активного государственного участия в инфраструктуре общества, образовании и экологически чистой технологии. Более того, такой подход стал все сильнее противопоставляться взглядам, доминирующим на Западе. В отличие от формы неолиберализма, доминировавшей в прошлые десятилетия, которая фокусировалась на ограниченных полномочиях правительства и приватизации, Китай позиционирует себя как общество с крайне успешной капиталистической системой, при этом заново развивающее формы управления, которые Китай вслед за Сингапуром ассоциирует с Конфуцием. А потому часть претензий Китая на мировое господство все сильнее опирается на аргумент, что Китай со своей конфуцианской формой правления будет способен справиться с такими вопросами, как экономическое неравенство и глобальное потепление, — вопросами, которые США со своими правительственными структурами, настолько подчиненными лоббистским интересам, решить не способны.
Если Мао воспринимал фигуру Конфуция как главного антагониста своей мечты о коммунистической утопии, новый режим в Китае представляет Конфуция именно той фигурой, которая дает альтернативу западному неолиберализму. С этой позицией связана международная пропаганда, направленная на разъяснение миру того, что когда-то поносилось как традиционная китайская культура. По всему миру строится целый ряд щедро спонсируемых правительством центров, именуемых Конфуцианскими институтами, чтобы поддерживать изучение китайского языка и культуры. Традиции, которые когда-то разрушались, теперь представляются как воплощение мировоззрения, дающего новые возможности человечеству XXI века. Если раньше Конфуций воплощал традиционный взгляд на мир, удерживающий людей в прошлом, сейчас он подается как альтернатива отчуждению, индивидуализму и антропоцентризму современного Запада в целом и, в частности, дисфункциональным формам управления, наблюдаемым в западных странах.
Но где в традициях найдены такие прочтения Конфуция? Восприятие Конфуция как традиционного мыслителя, заставляющего людей покорно следовать их ролям, было основано на узком прочтении позднеимператорской истории Китая. Новое прочтение, напротив, во многом вдохновляется династией Хань — той, которая пришла к власти, когда рухнула недолговечная династия Первого императора Цинь (в 206 году до н. э), — а также более поздней династией Тан (618–907). После падения династии Цинь сменившая ее династия Хань (206 до н. э. — 220 н. э.) продолжила многие нововведения Первого императора, но также вернула идею опоры на традиции прошлого. Конфуцианцев уже не преследовали, а приближали ко двору, и в конце концов они стали новым классом чиновников императорской канцелярии. Они поддерживали создание меритократии, где государством должна управлять образованная элита, отвечающая за строительство государственной инфраструктуры и функционирование правовой системы.