Академические круги – социальная среда, которую я знаю лучше всего. Это мой родной дом на протяжении более 60 лет. В первом издании, за исключением нескольких реплик по поводу «темной стороны» науки, мы не рассматривали академические круги как институт, имеющий отношение к концепции данной книги.
Тогда мы лишь слегка коснулись темы того, как промышленность, государство и врачебная практика создают вводящую в заблуждение информацию о диете и здоровье. Однако наше обсуждение в основном было сосредоточено на конфликтах, порожденных форматами исследований и интерпретациями данных каждой из заинтересованных сторон. Оно не углублялось в фундаментальные аспекты и терминологию питания, здоровья, врачебной практики и самой науки. Все это мы разбирали в книге Whole «Полезная еда». Тем не менее и в ней мы не затрагивали вопрос о роли, которую могут играть научные круги.
Возникает соблазн возложить вину за всеобщую растерянность в вопросах питания и здоровья на любой из упомянутых здесь институтов. Как мы убедились, каждый исполняет свою роль. Но я не виню промышленность за проблемы, потому что понимаю ее главную цель (хотя часто не согласен): производить продукты и услуги на продажу. Значение имеют интересы акционеров, рабочие места и доходы, иначе не будет бизнеса. К сожалению, компании зачастую действуют крайне безответственно, когда трактуют научные выводы в своих корыстных интересах.
Не считаю я ответственными и врачей вместе с чиновниками от здравоохранения, потому что они в основном опираются на весьма упрощенные научные доказательства, которые им предоставляют. У практикующих медиков практически нет подготовки по диетологии – всеобъемлющей научной дисциплине со своими принципами и критериями. Когда все обучение сводится к значительному редукционизму, трудно в полной мере освоить парадигму холизма как основу понимания питания.
Мы могли бы обвинить и институты, здесь не упомянутые, – например, СМИ, ответственные за распространение этих сведений. Однако по большей части они сообщают то, что им предоставляют создатели информации. У большинства журналистов нет образования, необходимого для оценки достоверности поступающих к ним данных, – а они вынуждены представлять «сбалансированные» отчеты. Вот они и идут на риск, выбирая неквалифицированных людей, чтобы представить противоположную точку зрения, поэтому одна сторона получает преимущество. Как и в случае с промышленностью, печатные средства массовой информации представляют собой компании, которые зависят от рекламодателей и других сторон, определяющих их дальнейшее существование.
Что касается государственного сектора, то мой опыт показывает, что при всем стремлении чиновников обеспечить общественность достоверными фактами исследований на тему человеческого здоровья трактовка этих фактов в нормативных актах и государственной политике может оказаться субъективной. Именно на этапе интерпретации оценки научных доказательств корпоративные интересы могут активно заявить о себе. Я был свидетелем значительных и многообразных форм взаимодействия между промышленностью и государственными органами и могу утверждать, что правительство и промышленность сейчас действуют фактически как одно мегаучреждение.
Промышленность, врачебная практика, СМИ, правительство имеют свои специфические интересы и обязанности, но и они пересекаются друг с другом. Раньше я стремился выяснить, какой именно сегмент несет наибольшую ответственность за путаницу в представлениях общественности о диете и здоровье, а теперь понимаю: в поиске виноватых мало смысла. Каждая сфера так или иначе зависит от одной и той же поступающей информации и использует ее с максимальной выгодой для себя.
А кто несет ответственность за создание знаний и определение их ценности? Безусловно, ученые.
Влияние науки на население выходит далеко за пределы башни из слоновой кости. Его распространение на интеллектуальную, социальную и корпоративную жизнь нашего общества огромно. Академический мир, который помимо образовательных учреждений осенью 2016 г. насчитывал 21 млн человек студенческого возраста{1165}, проводит или контролирует большинство наших фундаментальных исследований в области науки о здоровье. Только лишь Национальные институты здравоохранения направили большую часть ежегодных ассигнований на медицинские исследования объемом 30 млрд долл. «300 000 ученых в более чем 2500 университетов, медицинских институтов и других учреждений в каждом штате и по всему миру»{1166}.
Когда мы говорим об академической сфере, речь идет не только об университетских кампусах, где появляется основная масса такой информации. Значительная часть работы ученых происходит за пределами учреждений, а их деятельность связана с научной репутацией, сохраняющимся «членством» и обязательствами в академическом мире и зависит от них.
Одна из самых известных разновидностей такой деятельности – участие в разработке политики государственного здравоохранения, проектов и услуг, которое, как правило, происходит в форме заседаний в экспертных комитетах (об этом подробнее в главе 13).
Академические круги также играют ведущую роль в управлении огромной частью информационно-пропагандистской деятельности сельскохозяйственных компаний. В рамках государственных программ с более чем вековой историей университеты и колледжи задают вектор «коллективной пропаганде», которая, как заявляют в Министерстве сельского хозяйства США, «доводит выводы доказательной науки и современные технологии до фермеров, потребителей и семей»{1167}.
Иными словами, академические круги – часть общества, занимающая наилучшее положение, чтобы хотя бы в теории аккумулировать информацию именно такого вида и качества, которая определяет наши представления о диете и здоровье. Но для этого научные круги должны обеспечить необходимую свободу своим специалистам, чтобы те применяли свое мастерство на практике, а затем их идеи регулярно выдвигались бы на суд общественности и профессионалов. Научные круги должны расширять границы знаний посредством оригинальных исследований и делиться этой информацией не только с коллегами, но и с различными сообществами: собственной студенческой аудиторией и независимыми студентами, ведущими самостоятельные исследования. Свободное общество не может существовать, если нет площадки и условий для добросовестных исследований и их обсуждения.
К сожалению, научные круги пока еще далеки от такого стандарта.
Угроза свободе научной мысли: показательный случай в Корнелльском университете
Важность науки для любого общества, стремящегося к свободе и прогрессу, невозможно переоценить. Но чтобы по-настоящему приносить пользу, ученые должны свободно мыслить, исследовать и делиться своими идеями в среде, где процветают честность и порядочность. К сожалению, я вижу, что научные круги становятся жертвой последовательного разрушения свободы слова, когда-то им дарованной.
Практически вся моя профессиональная жизнь прошла в академическом мире: три года в Массачусетском технологическом институте, 10 лет в Политехническом университете Виргинии, 40 лет в Корнелле (считая четыре года аспирантуры и 16 лет в должности почетного профессора), два годовых академических отпуска, проведенных в Оксфордском университете и штаб-квартире нашего биомедицинского общества в Бетесде. Меня снова пригласили в Корнелл в 1975 г. в качестве штатного профессора. Тогда мне было сорок, и прошло уже 14 лет с тех пор, как я работал там над докторской диссертацией. Мои основные обязанности на факультете были связаны с отделением диетологии, которое появилось в результате расширения и переименования кафедры диетологии, давно считавшейся одной из лучших в стране. Мне также предложили вести биохимию и международное сельское хозяйство, я стал научным руководителем аспирантов. Я оказался в числе создателей нового для аспирантуры направления токсикологии, то есть занимался с учениками в четырех научных дисциплинах.
Во время пребывания в Корнелле в моей исследовательской группе побывало около 25 приглашенных профессоров и ученых из шести стран (Японии, Англии, Франции, Китая, Канады и Нигерии). Каждый примерно год проработал в нашей лаборатории. Благодарю всех этих людей – без их участия я бы не написал ни эту книгу, ни Whole («Полезная еда»). Многие из них сделали блестящую карьеру в науке. В отделении диетологии моя исследовательская программа на протяжении многих лет была крупнейшей, имела максимальное финансирование и цитирование в научных изданиях.
Долгая карьера в Корнелле помогала и за пределами университета. Его имя и репутация открывали многие двери. Так мне представилась возможность на протяжении почти 20 лет быть участником нескольких уважаемых экспертных групп, отвечающих за разработку и развитие национальных и международных стандартов в области питания и здоровья. Благодаря такой деятельности появился богатый опыт и перспективы, которые сформировали взгляды, критически важные для нашего общества и даже всей планеты.
Короче говоря, академическая среда дала мне, как и многим другим, исключительно богатые возможности для развития карьеры. Если мы, ученые, не соприкасаемся слишком тесно с устоявшимися убеждениями и практиками, то можем формулировать собственную точку зрения и делиться ею со студентами, выбирать себе коллег, сами ставить перед собой исследовательские вопросы и отвечать на них – конечно, при условии, что мы способны добиваться соответствующего финансирования. У нас много возможностей для создания собственной реальности.
Однако я видел, что происходит, когда работа ученых все-таки переплетается с устоявшимися шаблонами, а на самом деле – с откровенными проблемами.
До 1990 г. моя исследовательская группа активно публиковала результаты, которые часто цитировали СМИ благодаря помощи департамента коммуникаций Корнелльского университета. Но в 1990 г. наш проект в Китае внес новое измерение в исследования, которое вызвало большой интерес как у нас в стране, так и за рубежом. Статьи о китайском проекте появились в популярных газетах, в том числе в USA Today, the New York Times и the Saturday Evening Post. В Китае исследование тоже вызвало значительный интерес, в том числе потому что это была первая совместная научно-исследовательская работа в рамках сотрудничества между нашими странами.
Меня очень интересовали новые данные из Китая. Сочетание лабораторных исследований и изучения человеческого организма выстраивалось в сюжет с большим потенциалом, который мог коренным образом изменить наши представления о питании. С этого момента события начали развиваться в разных направлениях: первый в своем роде университетский курс «Вегетарианское питание» появился в Корнелле (потом его перенесли в онлайн-формат), данная книга вышла в 2005 г., про нашу работу было снято как минимум 15 видеосюжетов и документальных фильмов, мне предлагали выступать с лекциями чаще, чем я мог себе позволить. Зарождалось «движение» приверженцев растительной диеты.
Если бы мне пришлось определить событие, которое стало поворотным моментом, то я бы назвал статью в разделе «Наука» в New York Times (1990) о результатах нашего китайского исследования. Она ознаменовала начало нового пути, который придал моей научной деятельности больше публичности. Последующие годы позволили мне пересмотреть представления о питании, здоровье да и самой науке, хотя я не понимал, насколько сильно они разведут меня с традиционной наукой. Я уже имел непростой опыт противостояния догмам, но перемены в начале 1990-х гг. привели к новым проблемам.
По мере развития событий представители администрации Корнелльского университета стали проявлять своеобразный интерес к моим занятиям. Его можно описать как неопределенное любопытство, а не конструктивную заинтересованность. Я столкнулся с согласованными усилиями, направленными на то, чтобы информация о моей работе не доходила не только до общественности, но даже до студентов в университете.
Примерно в то же время руководитель отделения диетологии в Корнелльском университете, Губерто Гарса, занимал пост вице-президента влиятельной транснациональной корпорации Danone Group (в Европе) или Dannon Company (в США), которая производит молочные продукты. В 1995 г. он также возглавил Комитет по питанию Министерства сельского хозяйства США (авторы пирамиды продуктов, рекомендованной государством). За время пребывания в этой должности против Губерто Гарса и его комитета было выиграно судебное дело за сокрытие информации о конфликте интересов, связанном с молочной промышленностью. Шесть из одиннадцати членов комитета имели тайные финансовые связи с отраслью. Судебное разбирательство также выявило, что Гарса не задекларировал личную компенсацию в размере, превышающем требование декларации{1168}.
Как раз в то время я организовал на нашем отделении курс «Вегетарианское питание» – название мне не очень нравилось, но завотделением считал его самым подходящим. Меня больше интересовала перспектива оспорить некоторые фундаментальные практики диетологии. Курс был факультативным, но вскоре стал очень популярным.
Однако когда я, проработав шесть лет в студенческой аудитории, решил пропустить один год (чтобы в связи с выходом первого издания данной книги почитать лекции за пределами университета), наш завотделением, не сказав ни слова, удалил мой курс из каталога. Это произошло незадолго до его переезда в Бостонский университет, где он должен был стать проректором. Сотрудник студенческой газеты сообщил мне, что петицию за восстановление моего курса подписали от 3000 до 5000 студентов. Я обращался к ректору (который сам был вегетарианцем), но курс так и не восстановили. Нас приютила другая кафедра, где я опробовал новую модель обучения, позволяющую студентам из других точек страны записываться на этот курс и переводить кредит-часы из Корнелла в свои учебные заведения. Но и здесь возникло препятствие. Преемник Гарсы, генетик Патрик Стовер, написал письмо заведующему принявшей нас кафедры, подчеркивая, что его кафедра не может спонсировать курс, потому что тот больше не одобряется нашей кафедрой, что было ложью. И университетский омбудсмен, и декан факультета посоветовали добиваться повторного одобрения курса от совета кафедры, который изначально его утвердил. Но Стовер направил письмо в совет и предупредил: если они снова утвердят курс, то он его заблокирует.
(Стоит отметить, что Гарса препятствовал свободе научной мысли не только в Корнелле. Незадолго до своей отставки в Бостонском университете он отказался удовлетворить обращение 88 % профессорско-преподавательского состава, выступавшего за создание совета факультета.)
Стовер продолжил свое необъяснимое вмешательство в мою работу. Всего за три дня до даты он аннулировал (через своих сотрудников) бронирование аудитории, где вместе с Колдуэллом Эссельстином я должен был читать лекцию (аудитория так и осталась пустой в наши часы). Когда я попросил сотрудника найти нам другую аудиторию, он ответил: «Доктор Кэмпбелл, для вас никогда не будет другой аудитории в этом университете!»
От одного коллеги я также узнал, что уходящий в отставку директор нашего большого и влиятельного департамента коммуникаций получил указание от высокопоставленного университетского служащего «не тратить больше на меня чернил». Все годы работы в Корнелле услуги университетского департамента коммуникаций были мне на руку (пресс-релизы по всей стране, статьи в изданиях университета), а однажды они мне показали отчет о том, что свыше 200 материалов о нашей работе появились в государственных и национальных СМИ на основе их пресс-релизов. Однако они пресекали наше общение с медиаресурсами за пределами университета. И так продолжалось в течение следующих трех или более лет – тишина.
Когда мой курс о питании отменили, декан предложил финальное «решение» – перенести его в формат новой тогда для Корнелла онлайн-программы eCornell, которая изо всех сил боролась за жизнь. Хотя это было сродни переходу в низшую лигу в бейсболе и казалось мне очередным способом заставить мой курс исчезнуть, я решил попробовать. Я создал некоммерческую организацию для финансирования работы двух моих аспирантов и с помощью предприимчивых бывших студентов (особенно Меган Мерфи), которые ранее перевели мои курсы в онлайн-формат (в те дни это была не такая уж простая задача), а также спонсора, платившего сотрудникам, мы начали предлагать наш онлайн-курс. К 2014 г. он уже был отнесен к категории программ сертификации, предлагал 30 кредит-часов первой категории для повышения медицинской квалификации и признавался лучшим из сотни курсов eCornell. Узнав о таком успехе, старший специалист департамента коммуникаций Корнелльского университета написала статью в Cornell Chronicle (основной источник новостей в Корнелле).
Автор статьи проработала в университете 32 года и собиралась уходить на пенсию. Много лет назад ее первая статья в Корнелльском университете была посвящена докладу 1982 г. «Диета, питание, рак», написанному мной и рядом авторов для Национальной академии наук{1169}, и возникшему вокруг него ажиотажу. Так что все было логично: она начала и завершила свою карьеру статьями о моих научных работах.
Но когда проект статьи показали президенту Корнелльского университета, он решил посоветоваться с некоторыми сотрудниками администрации, в том числе деканом колледжа сельского хозяйства и естественных наук, заведующим отделением диетологии и деканом колледжа экологии человека, а те отказались согласовать публикацию. По словам журналиста, это произошло потому, что они не «одобряют» мои взгляды. Сотрудники Cornell Chronicle возмутились, так как запрет публикации противоречит свободе научной мысли, и предложили указанным лицам опубликовать собственные комментарии вместе со статьей. Но те отказались.
Кстати, когда журналист Cornell Chronicle брала у меня интервью, я напомнил ей, что три года назад руководство запретило тратить на мою работу чернила. Но она меня заверила, что все будет в порядке, потому что их директор недавно уволился. Однако что-то явно изменилось с момента нашего первого интервью. Кто-то, занимающий более высокий пост, диктует условия независимо от того, кто занимает кресло директора.
Мне не доставляет удовольствия выносить сор из избы и нелицеприятно отзываться об университете, к которому я питал такое уважение и в котором по-прежнему работает множество блестящих ученых и преподавателей. Я без колебаний советую идти за знаниями в Корнелл. Однако для меня важно поделиться информацией, чтобы показать: у академического мира есть возможности изменять науку по своему усмотрению и дискредитировать неугодные идеи. Рассказанная история, хотя и связана с моим личным опытом, предназначена не для того, чтобы привлечь внимание к моей персоне. Просто мне хорошо известна именно такая версия сюжета, который повторяется из раза в раз в других местах и имеет серьезные социальные последствия.
Разрушение научного свободомыслия продолжается
Мне хотелось бы, чтобы развитие событий вселяло надежду на будущее. Но последние тенденции показывают, что условия, хорошо способствующие разрушению научного свободомыслия, становятся хуже. Все больше преподавателей и исследователей в наших университетах не являются их постоянными сотрудниками, а их позиции уязвимы перед интересами и контролем работодателей. По сути, они выступают как проводники интересов последних. Не имея постоянной ставки, они могут лишиться занимаемой должности в любой момент, если их мнение будет противоречить позиции трусливой администрации. В 1980 г. 68 % ученых работали на бессрочных контрактах{1170}, а сейчас таких только 32 %{1171}. Иными словами, 68 % профессорско-преподавательского состава не имеют постоянных контрактов, тогда как Американская ассоциация университетских преподавателей рекомендует, чтобы их доля не превышала 15 %{1172}.
Вышестоящие чиновники, контролирующие бессрочные и временные контракты, еще сильнее связаны с корпоративными интересами, потому что корпорации платят университетам все больше и больше. В 1965 г., когда я получил первую должность в Политехническом университете Виргинии, частный сектор финансировал менее 40 % научных исследований и разработок, а к 2006 г. этот показатель вырос до 65 %{1173}.
Я хорошо знаю, какие преимущества дает бессрочный контракт. Когда в 1975 г. я поступил работать в Корнелл в качестве штатного преподавателя, два других факультета пригласили меня читать лекции по всей стране. Лекционную программу возглавлял тогда декан колледжа сельского хозяйства. Уже тогда, основываясь на своих исследованиях, я начал ставить под сомнение пользу животных белков. Это вызвало появление письма Совета яичной промышленности штата Нью-Йорк (группа лоббистов интересов отрасли), в котором декана и ректора призывали уволить меня. Декан, хотя и был в частной жизни большим приверженцем животноводства, проявил характер. Он ответил, что не может и не хочет меня увольнять. Мой стаж по сей день продолжает работать на меня – по крайней мере, в теории. Мои исследования уводят меня все дальше от общепринятых представлений, подкрепленных корпоративными интересами, но я сохраняю свою точку зрения и способность говорить то, что считаю истиной. Доля преподавателей на бессрочных контрактах продолжает снижаться, и этот процесс ускоряется из-за тех, кто продает себя по высокой цене, ради личной выгоды практикуя частные консультации. В этой системе, к сожалению, есть люди, которые пользуются большим вниманием СМИ как научные авторитеты из университетской среды, особенно когда их рекламируют и поддерживают союзники из корпораций.
Идеалы академической среды
Совет директоров Ассоциации американских колледжей и университетов{1174} предлагает следующие принципы поведения и свободы в академической среде, которые должны быть очевидны и приняты большинством людей.
Студенты имеют право услышать и изучить различные мнения…
…ученым требуется свобода для реализации их идей, куда бы они ни привели, не ограниченная ни политическими, ни религиозными, никакими другими доктринами.
…в академическом мире гарантируется, что ни одно предложение не рассматривается без альтернативы и не присваивает себе право обладать единственной истиной [и представители администрации не могут утверждать, что они знают лучше].
Академическая свобода охраняется обществом, чтобы преподаватели и студенты могли воспользоваться этой свободой ради большего блага.
Но эти высокие идеалы превращаются в сказку, когда учреждения попадают в зависимость от корпоративных спонсоров.
Я уверен, что подавляющее большинство ученых – люди порядочные и социально ответственные, готовые участвовать в честном обсуждении. Однако многие из нас не понимают, что мы живем в интеллектуальной разобщенности, как правило, не осознавая – даже интуитивно – ограничения, которым подчиняются слова и вектор наших исследований. Слишком многие из нас работают над узкими темами диеты, здоровья и медицины, никогда не приближаясь к опасной черте, поскольку в среде научного редукционизма существует бесчисленное множество целенаправленных идей для исследований, которые не угрожают масштабным парадигмам и масштабным подходам. К тому же постоянный поиск внешних источников финансирования для научных изысканий не позволяет нам заходить слишком далеко за привычные рамки, иначе у нас не будет средств, необходимых для продолжения карьеры. Правило «опубликуй или умри» живет и здравствует. Участвуя в университетских комиссиях, я наблюдал, как квалифицированные и перспективные молодые ученые теряли работу, потому что не смогли получить финансирование для своих научных исследований. Во многом наша система предпочитает статус-кво.
Академический мир уже не тот, что раньше. Теперь я убежден, что среди таких сфер, как промышленность, государство и здравоохранение, обсуждавшихся в первом издании этой книги, научные круги больше остальных виноваты в заблуждениях населения и искажении информации о здоровье. Однако надо понимать, что это не вина подавляющего большинства ученых и преподавателей. Скорее всего, ответственность лежит на тех немногих ученых, которые готовы обслуживать корпоративные интересы из корыстных соображений. Если же они занимают руководящие должности, то получают еще больше рычагов влияния. А тех, кто интеллектуально способен предлагать противоположное мнение, становится все меньше, поскольку свободомыслие в академической среде сокращается.
Вот несколько фотографий, которые хорошо иллюстрируют мою тревогу по поводу того, что научные круги слишком запутались в корпоративных интересах. Ниже на фото слева – фасад корпуса молочного животноводства Стокинг-холл в Корнелльском университете. В этом здании мой кабинет, где я некогда сидел за столом, принадлежащим лауреату Нобелевской премии Джеймсу Самнеру, который недавно скончался (стол сейчас в музее студенческого городка, на нем размещена табличка с именем Самнера).
Пару лет назад Стокинг-холл отремонтировали, потратив, по некоторым оценкам, 105 млн долл. Это означает, что все интерьеры здания (включая мой старый кабинет) и внешнюю его часть полностью изменили. Получилось впечатляющее, очень современное сооружение, которое представлено на фото справа. Стена здания, обращенная к дороге, выполнена из стекла, так что прохожие могут видеть чудесные аппараты, используемые при производстве молочных продуктов.
Недалеко от входа в этот замок коровьего молока находится «памятник» молочной бутылке высотой 5–6 метров (ниже на фото слева). Вот это шедевр!
Внутри можно пройти в аудиторию «Пепсико» (фото справа), которая заменила старую аудиторию, где я не раз сидел на занятиях.
Признаю, что в этой главе я необычайно резко высказываюсь об учреждении, которое было для меня профессиональным домом, причем, скорее всего, дольше, чем для кого бы то ни было в Корнелле. Также понимаю, что этот университет предоставил мне прекрасные возможности заниматься множеством полезных вещей и работать с огромным количеством замечательных студентов, преподавателей и администраторов. Это мои настоящие коллеги и друзья. Однако я также знаю тонкие, но мощные инструменты институтов и систем, контролирующие наши действия и мысли. Мои исследования и лекции побудили меня переходить, подчас неосознанно, границы, которые выгравированы в нашем коллективном сознании. Выводы наших изысканий оспаривают, в частности, превосходство белков животного происхождения, редукционистскую предвзятость, лежащую в основе медико-биологических исследований, идею о необратимости рака, ключевую концепцию в основе разработки лекарств, неполноценность терапии только при помощи питания, химический состав окружающей среды как причину рака. У меня не было выбора. Именно по ту сторону границ я увидел новый мир, где приобрел много новых соратников, которые знают и ценят эту информацию. Я могу только надеяться, что они все чаще будут обращаться ко мне со словами «расскажи подробнее».
Мое исследование 35 лет финансировалось за счет денег налогоплательщиков, как минимум 90 % из них поступили от Национальных институтов здравоохранения – я боролся за эти средства под пристальными взглядами своих конкурентов (остальное – это в основном мое годовое жалованье, предоставленное Госдепартаментом США на шесть лет работы на Филиппинах). Я сознательно с самого начала ограничил финансирование своего исследования государственным сектором, поскольку не хотел использовать средства корыстных коммерческих организаций. И я очень признателен за полученную финансовую поддержку.
Мои исследования не проводились ни с идеологическими целями, ни в интересах корпораций. Я просто хотел выяснить, как диета связана со здоровьем, и сделать это благодаря нейтральному финансированию. Когда мы были детьми, отец учил нас: «Всегда говорите правду и ничего кроме правды». Его слова стали для меня девизом вне зависимости от того, насколько труден и коварен был мой путь. Не составили исключение и результаты научных исследований, которые поначалу казались немыслимыми. Их надо было либо подтвердить, либо опровергнуть, но не игнорировать. Это и есть наука – так я ее понимаю.
В профессиональном плане у меня было все – должность и репутация, щедрое финансирование исследований, студенты, университетские обмены, реальная поддержка нескольких авторитетных представителей Корнелла, прекрасные условия, большое количество личных наград и многое другое. Имея такое сопровождение, я наивно полагал, что застрахован от произвола некомпетентных функционеров второго и третьего эшелона. Но мой путь оказался круче и сложнее, чем я ожидал. Поиск истины, наверное, не должен зависеть от расчетов чиновников, связанных с интересами корпораций.
За несколько лет я узнал о целом ряде случаев, когда преподаватели и (особенно) студенты, искавшие истину, оказывались бессильны против административных методов, потому что им не хватало профессионального статуса, чтобы защищаться. Эти жертвы – искренние, компетентные люди с необыкновенно развитым чувством чести. У меня был статус, а у них нет. Поэтому от их имени я буду упорно продолжать делать то, что должен и что другие не смогли. Сейчас мой главный интерес сосредоточен на развитии академического свободомыслия.
Том Райнер, долгое время бывший представителем в законодательном собрании штата Кентукки, замечательно выразил эту мысль в документальном фильме «Растительная нация»: «Правда – вещь упрямая. Она так просто не уйдет».